Таинства любви (новеллы и беседы о любви)

Они жили вдвоем в большой трехкомнатной квартире на улице Чайковского. Привыкнув к достатку, они не то что чувствовали себя нищими, а любили прибедняться перед знакомыми, хотя жили куда лучше их. Неудивительно, Софья обожала мать, во всем ее слушалась - по привычке с детства, по своему характеру, по природе. Она вполне разделяла тайную мысль матери: теперь главная ставка для них - это такой муж для Софьи, который по специальности, должности с видами на будущее уже сейчас восстановил бы или даже улучшил материальное положение семьи, потому что они не хотели жить кое-как, особенно сейчас, когда так процветают шоферы, продавцы сигарет или мясники... «Это, конечно, резонно», - смеясь, добавляла как бы от себя Софья.

Само собой, молодого человека, возможного кандидата в женихи, Софья показывала маме. Смотрины такого рода редко кто из нынешних юнцов выдерживал. Куда более благосклонно встречала Тамара Осиповна человека средних лет, воспитанного, преуспевающего, но тут уже Софья умела выискать всякие минусы: скажем, мужчина женат или был женат и имеет детей и т.п. «Впрочем, время терпит», - говорила Тамара Осиповна, а Софья еще не сознавала своего положения. Она работала и училась, времени у нее ни на что больше не оставалось.

– Мама! Я ушла!
– И Софья помчалась на вечерние занятия в университете, где ее и встретил Владимир Мостепанов уже поздно вечером.

Выяснилось, что фамилия у Софьи - Пилипенко.

– Вы украинка?
– спросил Владимир, уловив какую-то особенность, свойственную девушке.

– Да, - отвечала она, точно радуясь его догадке.
– Впрочем, моя бабушка была молдаванка, чуть ли не цыганка... Во мне и польская кровь есть, и великорусская... Родилась я в Ужгороде... Поскольку папа был военный, где мы только не жили! В Киеве мы жили три года, когда мне было двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. Вы бывали в Киеве?

– Нет.

– Непременно побывайте, - прозвучал задушевный совет как обещание счастья, которого ищут.

– Вы так нежно любите Киев?

– Естественно.

– А как же Москва?

– Москва есть Москва, - возразила Софья.

– А Ленинград?

– Его (они как раз переходили пешком Дворцовый мост, и Софья кивнула в сторону города) я тоже считаю родным городом и люблю. Но будь моя воля, я бы переехала жить в Киев.

Голос у нее был высокий, теплый, такой свежий... В самом деле, украинка! И вместе с тем нечто чисто русское, почти деревенское по простоте и искренности. А ведь интеллигентка - по стати, по интонации голоса, по взгляду! Нежное, тонкое и, думалось, чистое создание!

Это была памятная для него прогулка. Что с того, что он писал стихи и даже вот-вот должна была выйти его первая книжка? Это было нечто вроде хобби, как у иных собирание марок и увлечение магнитофонами, хобби, правда, тихое, скромное. Они шагали по пустынной набережной. Но Неве плыли белые льдины, по небу проносились белые облака, фонари светились белым нездешним светом... Софья расспрашивала его, и ему надо было объяснить, что он, собственно, не робот, не пришелец из космоса, а... поэт.

– Вы поэт?!
– с нежным изумлением переспросила Софья.

И тут на Мостепанова словно снизошло озарение свыше. Мысль, которая и прежде приходила ему в голову, засветилась, точно светлячок, и полетела впереди. Ему было светло, казалось, что и Софье, шедшей доверчиво рядом с ним, держа его за руку, тоже в эту минуту стало светло. Он впервые не то что поверил, а твердо решил стать писателем, разумеется, настоящим, большим писателем.

– До сих пор я писал стихи, так сказать, на досуге, для себя. У меня книжка выходит... Но по-настоящему надо писать и прозу, и пьесы, и киносценарии, - вдруг заявил он.

– Конечно!
– горячо заговорила Софья.
– Как, писать стихи - и так долго не решиться посвятить всего себя творчеству? Вы правы, Володя! Все побоку - и писать, писать!

– И вас побоку?
– рассмеялся Мостепанов.

Они держались за руки и глядели друг на друга с увлечением. Нет, это еще не было объяснением в любви, но все говорило, что оно возможно, близко, желанно. Прощаясь, он слегка притянул ее к себе, она поцеловала его в щеку, и он долго ощущал прикосновение ее сухих губ - как дуновение теплого весеннего ветерка. Все это было для него точно внове. Вероятно, не в нем тут дело, решил он, а в Софье.

Софья скоро свела Мостепанова с Анной Дмитриевной, утверждая, что это знакомство будет для него полезно, потому что Анна - литературовед и сама пишет стихи.

Владимир увидел перед собой среднего роста полную женщину с голубыми глазами, резковатую на язык. Она поминутно курила и отзывалась о мужчинах и женщинах равно пренебрежительно и свысока: «Эти мужчины (или мужики)...», или: «Уж эти женщины...» Любила употреблять сильные словечки - «нахалюга», «шлюха»...

– Володя пишет стихи. У него скоро выходит книжка, - сказала Софья чуть ли не с гордостью.

– Прекрасно! Первая книжка! А сколько вам лет, Володя?
– задала Анна Дмитриевна свой коронный вопрос: она придерживалась вполне основательного убеждения, что настоящие поэты формируются рано, о чем говорят примеры из классики.

Владимир охотно ответил, сколько ему лет, так как Анна Дмитриевна была явно старше его.

– Для мужчины, - тут Анна Дмитриевна взглянула на Софью, - прекрасный возраст! А для пишущего стихи, пожалуй, предел, когда надо ставить крест... Я по возрасту всегда определяю, кто из стихотворцев что обещает или больше уже обещать не может.

– Спасибо, спасибо, - отвечал Мостепанов, не вступая в невыгодный для него спор.

– На здоровье!
– продолжала Анна Дмитриевна с оживлением, будто произнести такой приговор ей очень весело.
– Это правда, по-моему, куда важнее, чем первая и, может статься, последняя книжка стихов. Она ведь только собьет вас. Вы химик? Вот за это и держитесь до конца жизни.

– Но почему, Аня?
– заступилась за Владимира Софья.
– Ты даже не читала его стихов.

– Он печатается? Фамилия его знакома, а стихи не запомнились!

Софья была смущена и поглядывала за чаем на Володю с нежностью. До сих пор они встречались только на улице. В домашней обстановке их встреча обрела как бы интимный характер. Стоило отвернуться Анне или уйти на кухню - они смущенно замолкали. Вообще Софья казалась не очень словоохотливой, может быть прежде всего с мужчинами, и она просто молчала, но в ее молчании как-то проявлялись и приветливость, и милая интеллигентность; все это она обнаруживала в движении, в речи. Поднявшись из-за стола, она снова усаживалась долго - еле приметные движения стана, плеч, рук, ног, - словно бы никак не удается найти наиболее простую и непринужденную позу, чтобы при случае заговорить своим звучным и теплым голосом - и не просто, а доверительно и взволнованно покачнувшись в сторону собеседника.