Таинственная река

А сейчас вся кровь, которую она замывала, вытекла из одной головы. Из одного разбитого Дэйвом человеческого лица; из черепа, которым колотили о мостовую. В истерическом состоянии, почти в безумии, порожденном страхом. Она окунула руки в перчатках в воду, чтобы еще раз убедиться в том, что на перчатках нет дыр. Дыр не было. Она полила футболку средством для мытья посуды и стала тереть ее проволочной мочалкой, затем, отжав футболку, проделала то же самое еще несколько раз, пока вода, стекавшая с ткани, не перестала быть розовой от крови. Она проделала то же самое и с джинсами; Дэйв к этому времени уже вышел из-под душа и теперь, сидя за кухонным столом с полотенцем, обмотанным вокруг талии, курил длинную белую сигарету из пачки, оставленной в буфете ее покойной матерью, пил пиво и наблюдал за ней.

— Как это все нелепо, — мягко сказал он.

Она утвердительно кивнула.

— Ты понимаешь, что я имею в виду? — шепотом продолжал он. — Ты субботним вечером выходишь из дома, надеясь, что приятно проведешь время; погода прекрасная, а вместо этого… — Он встал и подошел к ней; оперся рукой о плиту и стал наблюдать, как она отжимает левую штанину его джинсов. — А почему ты не стираешь в машине?

Она повернула голову в его сторону, оглядела его, и ей бросилось в глаза, что после душа шрам от ножа побелел и сморщился. Услышав его вопрос, она едва не рассмеялась, но, сделав глотательное движение и подавив в себе это желание, ответила:

— Улики, милый мой.

— Улики?

— Да, я не знаю этого наверняка, но боюсь, что кровь и… все прочее могут остаться внутри стиральной машины. Раковина в этом смысле более безопасна.

Он только присвистнул от изумления и произнес как бы про себя:

— Улики.

— Улики, — повторила она, широко улыбнувшись от чувства того, что тайная опасная работа, являющаяся частью некоего большого дела, завершена.

— Ну, малышка, — с облегчением произнес он, — ты просто гений.

Она закончила отжимать джинсы, выключила воду и шутливо поклонилась.

Четыре часа утра. Ни разу в жизни она не чувствовала себя в такое время окончательно проснувшейся и готовой ко всему. Она относилась к тому типу людей, которые каждое утро просыпаются в таком состоянии, какое бывает после хмельной рождественской ночи. А сейчас ей казалось, что в крови у нее был кофеин.

Всю жизнь ты живешь в предчувствии чего-то подобного. Ты убеждаешь себя, что все будет нормально, но, несмотря на самоубеждение, предчувствие это постоянно с тобой. Предчувствие того, что ты станешь участником какой-то драмы. Именно драмы, а не скандала из-за неоплаченного счета или мелких семейных неурядиц. Нет. То, что произошло, это факт реальной жизни, но более значительный, чем все остальные. Нечто сверхреальное. Ее муж, возможно, убил какого-то негодяя. И, если этот негодяй в действительности мертв, полиция захочет выяснить, кто это сделал. И, если следствие приведет их сюда, к Дэйву, они будут искать улики.

Она может мысленно представить себе, как они будут сидеть за кухонным столом, разложив на нем ноутбуки, и задавать вопросы Дэйву; от них обычно исходит запах кофе и алкогольный дух заведений, которые они посещали накануне ночью. Они вежливы, но их вежливость внушает ужас. И она, и Дэйв тоже вежливы и невозмутимы.

Все в конечном счете сводится к уликам. А она просто смыла улики и спустила их вместе с водой через кухонную раковину в канализационные стоки. Утром она снимет из-под раковины трубу с сифоном, промоет их изнутри стиральным порошком с отбеливателем и установит вновь. Она положит рубашку и джинсы в пластиковый мешок для мусора и спрячет мешок, а утром в четверг бросит его в приемную щель мусоровоза, где его содержимое будет размолото измельчительными ножами, перемешано с протухшими яйцами, испорченными куриными потрохами и зачерствевшим хлебом в общую массу, а затем спрессовано уплотнителем в брикеты. Она сделает это и сразу почувствует собственную значимость, сразу вырастет в собственных глазах.

— От всего этого ты чувствуешь себя одинокой? — спросил Дэйв.

— От чего именно?

— От того, что я натворил, — ответил он виноватым голосом.

— Но ведь у тебя не было другого выхода.

Он кивнул. Его тело в полумраке кухни казалось каким-то серым. Однако даже и сейчас было заметно, что кожа у него молодая и свежая, как у новорожденного.

— Я понимаю, — горестно произнес он, — понимаю, но все-таки ты же чувствуешь себя одинокой. Чувствуешь себя…

Она провела рукой по его лицу, по шее; он непроизвольно сделал глотательное движение, когда ее ладонь коснулась кадыка.

— Непричастной, — закончил он.

5 Оранжевые шторы

В субботу в шесть часов утра, когда до Первого причастия Надин, дочери Джимми Маркуса, оставалось четыре с половиной часа, раздался телефонный звонок. Звонил Пит Гилибиовски снизу из магазина и сообщил, что он прямо-таки зашивается от огромного количества работы.

— Зашиваешься? — Джимми сел на кровати и посмотрел на часы. — Ты что, Пит, рехнулся? Сейчас шесть часов утра. Если вы с Кейти не сможете обслужить тех, кто придет в шесть, так как же вы сможете обслужить тех, кто придет в восемь, когда первая волна прихожан выйдет из церкви?

— Так в том-то и дело, Джим, что Кейти здесь нет.

— Кейти нет? — Джимми сбросил с себя одеяло и соскочил с кровати.

— Ее здесь нет. Она же должна была прийти в полшестого, так? Я посылал парня, который печет пончики, чтобы он погудел под ее окном, а у меня еще и кофе не готов, из-за того что…

— Угу, — прогудел Джимми и пошел по коридору в сторону комнаты Кейти, чувствуя босыми ногами сквозняк, гуляющий по дому в это майское утро, все еще не избывшее сырой холод, какой бывает в мартовские вечера.

— …толпа гуляк по барам; пьяниц, пьющих в парке; сезонных строителей, сидящих на метамфетамине, ворвалась к нам в половине пятого и вылакала подчистую весь кофе, и обжаренный по-колумбийски, и на французский манер. В закусочной хоть шаром покати. Джим, сколько ты платишь этим мальчишкам, которые работают вечерами по субботам?

— Угу, — снова прогудел Джимми и, коротко постучав в дверь спальни Кейти, резким движением открыл ее. Кровать дочери была пуста и, что еще хуже, заправлена, а это значит, что она не ночевала дома.

— Ты должен был или повысить им жалованье, или гнать их к чертовой бабушке, — слышался из трубки голос Пита. — Мне надо приходить на час раньше, чтобы все подготовить, а потом начинается: «Как вы сегодня, миссис Кармоди? Кофе вот-вот закипит, дорогуша, буквально через секунду. Так что, прошу вас, не сердитесь и подождите».

— Я сейчас приду, — сказал Джимми.

— К тому же воскресные газеты еще не разложены, реклама над входом не готова и кругом развал. Я вообще должен за всем следить…

— Я же сказал, что сейчас приду.

— Да зачем, Джим? Спасибо, не надо приходить.

— Пит, ты слышишь меня? Позвони Сэлу, может, он сможет подготовить все к половине девятого, а не к десяти.

— Да?

Джимми услышал звук автомобильного сигнала на стороне Пита и добавил:

— И вот еще что, Пит, прошу тебя, открой дверь мальчишке от Айзера. Не может же он стоять весь день под дверью со своими пончиками.

Джимми отключил трубку и пошел назад в спальню. Аннабет, завернувшись в простыню и широко зевая, сидела на постели.