Таинство

— Чего вы хотите? — спросила Бетлинн.

— Я пришел извиниться, — пробормотал Уилл.

— Правда?

Выражение ее лица не обещало ничего хорошего.

— Я разглядывал… трещины в ступеньке на вашем крыльце, — сказал он, пытаясь объяснить свою улыбку.

Она вгляделась в него пристальнее.

— Вы здоровы?

— Да… и нет, — ответил он.

Она смотрела на него с выражением, которое Уилл не мог понять. Явно заметила что-то — но совсем не то, что он хорошо почистил зубы сегодня утром. И что бы это ни было — его аура, вибрации, — она, казалось, доверилась тому, что чувствовала.

— Мы можем побеседовать в доме.

Сделав шаг назад, Бетлинн пригласила его войти.

XI

Внутри было совсем не похоже на то, что он ожидал увидеть. Здесь не было ни астрологических карт, ни кадил для благовоний, ни целебных кристаллов на столе. В большой комнате, куда Бетлинн его провела, почти отсутствовала мебель, но царила атмосфера уюта. На стенах спокойных бежевых тонов не висело ничего, кроме единственной семейной фотографии. Еще одним украшением оказалась ваза с камелиями на подоконнике. Окно было приоткрыто, и легкий ветерок приносил аромат их лепестков.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала Бетлинн. — Хотите что-нибудь выпить?

— Немного воды было бы здорово. Спасибо.

Она пошла за водой, оставив его устраиваться на удобном диване. Не успел он сделать это, как огромный полосатый кот прыгнул на подлокотник (легкость, с которой он это сделал, не соответствовала его размерам) и заурчал в предвкушении ласки.

— Бог мой, какой ты красавец, — сказал Уилл.

Кот подставил голову под его руку и прижался к ладони.

— Чингис, не приставай, — сказала Бетлинн, вернувшаяся с водой.

— Чингис — в смысле Чингисхан?

Бетлинн кивнула.

— Бич христианского мира. — Она поставила стакан Уилла на стол и отпила из своего. — Язычник до мозга костей.

— Кот или хан?

— Оба, — сказала Бетлинн. — Не обольщайтесь. Он ко всем так пристает.

— Очень мило с его стороны. Слушайте, что касается вечеринки у Пата… Виноват. Я иногда впадаю в такие настроения — всё не по мне. Приношу свои извинения.

— Одного вполне достаточно, — сказала Бетлинн, и голос ее был теплее, чем слова. — Мы все составляем представление о человеке. Я, признаюсь, составила свое о вас, и оно не было более лестным, чем ваше обо мне.

— Из-за моих фотографий?

— И некоторых статей. Может быть, вас выставили в ложном свете, но должна сказать, что, судя по статьям, вы казались законченным пессимистом.

— Нет, меня не выставили в ложном свете… Я стал таким… из-за того, что видел…

Хотя он изо всех сил старался согнать с лица идиотскую улыбку, которую увидела Бетлинн, открыв дверь, она снова появилась. Даже в этой просто убранной комнате его глаза находили откровения. Солнечный луч на стене, цветы на подоконнике, кот на коленях — все сияло, мерцало, переливалось разными цветами. Он силился держать себя в руках, чтобы не оборвать нить разговора с Бетлинн и чтобы не начать, как малый ребенок, рассказывать о том, что открывалось и открывалось его глазам.

— Я знаю, вы, вероятно, думаете, что многое из того, чем я занимаюсь с Патриком, — сентиментальная чушь, — говорила Бетлинн, — но целительство для меня не бизнес, это мое призвание. Я делаю то, что делаю, потому что хочу помогать людям.

— Вы думаете, в ваших силах их исцелить?

— Нет. В медицинском смысле — нет. У него вирусная инфекция. Я не могу сделать так, чтобы вирус ужаснулся и погиб. Но я могу наладить отношения больного Патрика со здоровым. С тем Патриком, который никогда не заболеет, потому что он часть чего-то, неподвластного болезни.

— Часть Бога?

— Если хотите, можете использовать это слово, — сказала Бетлинн. — Для меня оно немного отдает чем-то ветхозаветным.

— Но вы имеете в виду Бога.

— Да, я имею в виду Бога.

— А Патрик знает, что происходит? Или думает, что он на пути к выздоровлению?

— Не нужно спрашивать об этом у меня. Вы знаете его гораздо лучше. Он очень умный человек. И если он болен, это еще не значит, что он обманывает себя.

— При всем уважении, — заметил Уилл, — я спрашивал не об этом.

— Если вы спрашиваете, лгала ли я ему, отвечаю: нет. Я никогда не обещала, что он выйдет из этой передряги живым. Но он может выйти и выйдет цельным.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что когда он найдет себя в вечности, то не будет бояться смерти. Он будет принимать ее как должное. Как часть процесса. Ни больше ни меньше.

— Если это часть процесса, то какое имеет значение, видел он мои фотографии или нет?

— Я все время думала, когда мы дойдем до этого, — сказала Бетлинн, откидываясь на спинку стула. — Я просто… не считала, что они оказывают на него положительное влияние, только и всего. Сейчас он очень чувствителен, реагирует на любое влияние, плохое или хорошее. Ваши фотографии оказывают очень мощное воздействие, тут нет сомнений. Они меня едва не загипнотизировали, когда я увидела их впервые. Я бы даже сказала, что они представляют собой некую форму магии.

— Это всего лишь фотографии животных, — сказал Уилл.

— Гораздо больше, чем просто фотографии. И если вы меня простите за эти слова, хотя, возможно, и нет… и гораздо меньше.

В другой день, в ином душевном состоянии Уилл, вероятно, ринулся бы защищать свои работы. Но сейчас он слушал с некоторой отстраненностью.

— Вы не согласны? — спросила Бетлинн.

— Что касается магии — да, согласен.

— Когда я говорю о магии, я не имею в виду нечто сказочное. Я говорю о воздействии, изменяющем мир. Ведь ваше искусство ставит перед собой именно такие задачи? На мой взгляд, это попытка инициировать изменения — попытка ошибочная, но абсолютно искренняя. Вы, конечно, можете сказать, что любое искусство ставит перед собой такую цель. Может, так оно и есть, но вы знаете силы, с которыми заигрываете. Вы в поисках чего-то более действенного, чем фотографирование Золотых ворот. Иными словами, я думаю, у вас инстинкты шамана. Вы хотите быть посредником, каналом, чтобы передавать племени некое видение, которое человек не в силах охватить собственным взором… Возможно, это божественное видение, возможно — сатанинское, я не уверена, что вы понимаете разницу. Вам мои слова внушают доверие или вы просто сидите и думаете, что я говорю слишком много?

— Я вовсе так не думаю, — сказал Уилл.

— С вами кто-нибудь говорил об этом?

— Да. Один человек. Когда я был мальчишкой. Он был…

— Молчите, — перебила Бетлинн, быстро поднимая руку перед собой, словно отталкивая информацию. — Я бы предпочла, чтобы вы не делились со мной этим.

— Почему?

Она встала и подошла к окну, легким касанием отщипнула увядший лист с камелии.

— Чем меньше я знаю о том, что вами движет, тем лучше для всех, кто в этом заинтересован, — ответила она с деланым равнодушием. — У меня достаточно своих призраков, чтобы позаимствовать еще и ваши. Так бывает, Уилл. Это как вирус.