Так называемая личная жизнь

–  Комиссара. Видно, вас накрыл, а потом будить не хотел.

На улице было пасмурно, накрапывал дождь. Оперативный дежурный подтвердил, что все еще ночью уехали в батальон к Слепову, там же рядом и наблюдательный пункт полна.

–  А что, наступление отменилось? Почему тишина?
– спросил Лопатин.

–  Почему отменилось?
– обиженно сказал дежурный.
– Два орудия взяли, шесть минометов, пленных девяносто человек, немецкого лейтенанта-артиллериста в штаб дивизии отправили - все как по нотам.

–  Отчего же так тихо?
– спросил Лопатин.

–  Сам удивляюсь, - ответил дежурный.
– Обычно, если у них чего возьмешь, до самого вечера изо всех видов оружия стреляют, себя утешают, а сегодня тихо.

–  А далеко до НП полка? И вообще, сколько отсюда до передовой? спросил Лопатин.
– Я вчера ездил с комиссаром, но в темноте не сориентировался.

–  Напрямую - два километра, - сказал дежурный, - до НП - пять. Он на фланге, - и, вызвав связного, спросил у него, ходил ли тот во второй батальон.

–  Ходил, - равнодушно ответил красноармеец.

–  Не заблудитесь?

–  Чего ж заблуждаться. Ходил.

Лопатин простился с дежурным, и красноармеец, вскинув на плечо винтовку, горбясь под моросившим мелким дождем, пошел рядом с Лопатиным по улице.

Проходя мимо хаты, где он ночевал, Лопатин вспомнил о шинели Левашова, которую тот оставил из-за него и теперь, наверное, мокнет в одной гимнастерке. Он зашел в хату, взял левашовскую шинель и пошел дальше. Невдалеке за хутором дорога начала подниматься в гору, с обеих сторон потянулась неубранная кукуруза. Несмотря на дождь, в воздухе стоял томительный смрад.

–  Не хоронят, что ли?
– спросил Лопатин у связного.

Связной только махнул рукой, словно одним этим жестом можно было ответить на любой вопрос. Они поднялись на горку, теперь с нее было видно все поле. Оно было черное, истоптанное так, словно по нему ходил скот, и по всему этому большому грязному полю, с торчавшими из грязи пожелтелыми стеблями кукурузы, далеко, сколько было видно глазу, лежали трупы.

Лопатин сделал несколько шагов в сторону от дороги.

–  Стойте! Не уходите!
– закричал связной.

–  Почему?
– спросил Лопатин.

–  Это минное поле, - сказал связной.
– Когда на румын наступали, они побежали со второй на третью линию и на своем же поле подорвались. Тут мы у дороги полосу прибрали, а дальше не разминировано; двое барахолили взорвались.

Лопатин остановился и несколько секунд продолжал стоять неподвижно. Трупы лежали повсюду. Наверное, тут разом погиб целый батальон, несколько сот человек.

–  Товарищ майор, - сказал связной, видя, что Лопатин по-прежнему стоит в стороне от дороги.
– Не ровен час... идите лучше обратно след в след, как туда зашли.

Лопатин послушался и, повернувшись, след в след ступая наполнявшиеся водой вмятины, вышел обратно на дорогу.

Они прошли еще сотню шагов, когда сзади заржала лошадь и послышалось шлепанье колес по грязи. С ними поравнялась бричка, запряженная малорослой лошадкой. На переднем сиденье, крепко схватившись за вожжи, ехала девушка в ловко затянутой шипели и ладных, по пояс, сапогах. Поравнявшись с Лопатиным и связным, девушка придержала лошадь.

–  Подвезти, товарищ майор?

–  Смотря куда едете, - сказал Лопатин.

Девушка ответила, что едет на медпункт второго батальона.

–  А далеко оттуда до НП полка?

–  Метров семьсот, - опередив девушку, поспешно ответил связной. Он надеялся, что майор решит подъехать на бричке, а его отпустит обратно.

–  Хорошо, я подъеду, - сказал Лопатин.
– А вы идите. Благодарю вас. Он махнул рукой связному и, поставив ногу на поломанную железную подножку, стал влезать в бричку.

–  Только осторожней, - сказала девушка, - не ушибитесь. Там пулеметы лежат.

Действительно, из наваленной на дно брички соломы торчали стволы двух ручных пулеметов. Лопатин подвинул пулеметы, сел, девушка хлестнула лошадь вожжами, и бричка покатила по дороге.

–  Вы военфельдшер?
– спросил Лопатин, заметив санитарную сумку, лежавшую на сиденье рядом с девушкой.

–  Так точно, - не поворачиваясь, сказала девушка.

–  А как вас зовут?
– Лопатин не привык обращаться к женщинам по их военным званиям.

–  Зовут Тая, Таисья.

–  А почему вы пулеметы везете?

–  В Одессу за медикаментами ездила, а комиссар полка приказал оттуда, из Январских мастерских, два пулемета прихватить - они на ремонте были.

Девушка по-прежнему не оборачивалась. Она была красива, знала это и, наверно, привыкла к тому, что с нею старались заговаривать. Лопатин замолчал.

–  А вы из штаба дивизии?
– спросила девушка, первая прерывая молчание и на этот раз обернувшись.

–  Нет, - сказал Лопатин.

–  Из армии?

–  Нет.

–  Откуда?

–  Из Москвы.

–  Из Москвы?
– Девушка с любопытством посмотрела на него.
– Давно?

–  Больше месяца.

–  Говорят, Москву сильно разбомбили?

–  Врут.

–  А вы были там во время бомбежки?

–  Был.

–  Жутко, наверное, да?
– спросила девушка.

–  Страшно там, где нас нет, - сказал Лопатин.

–  А может, и верно, - сказала она.
– Я сначала из медсанбата в батальон до того не хотела идти, плакала, а сейчас привыкла.

–  А на фронт добровольно пошли?

–  Нет, мобилизовали.

–  А если б не мобилизовали, пошли бы?

–  Не знаю.

Дорога повернула, и бричка стала приближаться к посадкам акации.

–  А скажите...
– начал Лопатин.

И тут же навсегда забыл, что хотел сирость у девушки.

Над головой просвистел снаряд и разорвался далеко на поле позади брички. Девушка, соскочив на землю и накрутив на кулак вожжи у самой конской морды, удерживала испуганную лошадь. Лопатин еще сидел в бричке.

–  Вылезайте, чего же вы!
– крикнула ему девушка.