Так называемая личная жизнь

В комнату вошел редакционный шофер с вещевым мешком в руках.

–  Куда поставить, товарищ батальонный комиссар?
– обратился он к Тихомирнову и сказал, что паек получен полностью, за исключением подболточной муки.

Гурский, как всегда, был прав - Тихомирнов посылал машину за пайком. Через пять минут Лопатин, покряхтывая, поднялся, простился с товарищами, оделся и вышел к машине.

–  Слушай, д-дружок, - тихо и серьезно сказал ему Гурский, в накинутом на плечи полушубке вышедший проводить его к машине.
– Не обижайся, что я вместо тебя п-приехал. Я, п-правда, сюда еще раньше п-просился, но тогда он отказал. А сегодня вдруг сам вызвал: п-поезжайте заменить! По моим сведениям, у него вч-чера ночью целый час сидела т-твоя жена и закапала ему слезами все сукно на столе. П-по-моему, у тебя там, в семье, дело совсем д-дрянь, поэтому он и п-переиграл: меня сюда, а тебя - вместо меня. И даже велел п-передать, что ты можешь сегодня ночью, не являясь в редакцию, ехать п-прямо домой, к жене. А к нему - только завтра. Это было так неп-похоже на него, что я даже взд-дрогнул! Ты извини, что я каркаю, но я не хотел, чтобы ты являлся к ней домой в состоянии всеобщего и п-полного разоружения. Извини, но я в дружбе человек т-тя-желый...

–  А легких, их пруд пруди!
– сказал Лопатин и, несмотря на то что у него кошки заскребли на сердце, благодарно пожал руку Гурскому.

27

Всю дорогу до Москвы Лопатин пролежал на заднем сиденье машины. Боли в животе не то стали слабее, не то он к ним привык.

"Кажется, ничего особенного, а полежу день, и вовсе пройдет", успокоение подумал он, поднимаясь по лестнице к себе домой.

Дверь открыла Геля, она была одета в халат Ксении и в ватник поверх него. В зубах у нее дымилась свернутая из газеты козья ножка.

–  А где Ксения? Спит?

–  Она улетела.
– При всей неприязненности их отношений с Лопатиным в голосе Гели не было торжества.

–  Ну и черт с ней!
– неожиданно для себя хрипло крикнул Лопатин, швырнул в угол вещевой мешок, прошел в комнату и сел, не раздеваясь, только расстегнув на два крючка полушубок.

Геля опустилась напротив него, продолжая дымить самокруткой. Кажется, она ожидала расспросов.

–  Что смотрите на меня, Ангелина Георгиевна? Считаете, что я расстроен?
– с вызовом спросил Лопатин.

–  Она изменяла вам раньше и изменяет сейчас, - необычно тихим голосом сказала Геля, отвернувшись от Лопатина и глядя куда-то в угол.
– А вы...

–  А я знаю все это не хуже вас, - инстинктивно и мгновенно солгал он, защищаясь от подробностей. Всего он не знал, хотя догадывался, но сейчас ему показалось, что он всегда и все знал. Впрочем, теперь это уже не имело того значения, какое имело бы еще вчера. По крайней мере, так он считал в ту минуту.

–  Согрейте мне чаю, и, если он будет крепкий и быстро, обещаю не обижать вас сегодня, честное слово.

Геля послушно поднялась и вышла, а он позвонил редактору.

Редактор долго не подходил, секретарша несколько раз говорила: "Еще минуточку!" - наверное, в редакции подписывалась последняя полоса. Наконец в трубке послышался недовольный голос редактора:

–  Чего не спится? Семейная жизнь надоела? Могу вызвать!

–  Вызывай, - сказал Лопатин. Его голос помимо воли дрогнул, и редактор услышал это.

–  Хорошо. Машину отпустил?

–  Отпустил.

–  Сейчас пришлю.
– Редактор повесил трубку. Геля вернулась и, разлив по стаканам, чай, села напротив Лопатина.

–  Нате курите, - протянул он ей пачку "Беломора".

–  Спасибо, я уже привыкла к махорке.

–  Ответьте мне, но только честно, почему вы вдруг сейчас мне это сказали?
– спросил Лопатин, радуясь, что он довольно удачно имитирует спокойствие.

– Вы поссорились с ней?

–  Не больше, чем много раз до этого.

–  Тогда почему же?

–  Не знаю, - сказала она, - наверное, мне просто надоело столько лет смотреть на все это. А потом, я сегодня поглядела в зеркало и вспомнила, что я ваша ровесница. Видите?
– Она приподняла со лба свои пестрые крашеные волосы - и показала седые корни.

–  А какое отношение имеет одно к другому?

–  Не знаю. Очевидно, имеет.
– Она помолчала.
– Хорошо, если я не сказала вам ничего нового.

Лопатин услышал за окном гудок машины и встал.

–  Опять уедете на фронт?

–  Должно быть, а что?

–  Если я съеду от вас, я занесу ключи к вам в редакцию.

–  А чего ради вы съедете?

–  Кажется, я устроюсь сестрой-хозяйкой в одно место. Ведь вы не собираетесь высылать мне аттестат?

–  Не собираюсь.

–  И никто не собирается. А мне жрать надо. И кроме того, чувствовать себя нужной не только нашей с вами дамочке!

Она впервые на памяти Лопатина так сказала о Ксении.

"Да, они сильно поссорились, - подумал Лопатин, - надолго, может, навсегда. Бывает в жизни и так".

–  Оставьте мне ваш "Беломор", не скупитесь, - густо закашлявшись, сказала Геля, когда Лопатин, вставая из-за стола, потянулся за пачкой, - а то я с этой махоркой совсем превратилась в мужика. Вы спросили, почему я вам сказала? Может быть, потому, что война, и во время войны все это как-то... Она не договорила.
– Если я съеду, я тут все приберу и запру. Не беспокоитесь.

–  Я не беспокоюсь.

Лопатин надел ушанку, застегнул полушубок и вышел вместе с ней в коридор.

–  Вы способны объяснить мне, - спросил он, уже взявшись за ручку двери, - ну, чего она пошла вчера к редактору клянчить, чтоб я вернулся? Чего ради была эта комедия?
– Говоря это, он почувствовал прилив злости от мысли об еще предстоявшем ему объяснении с редактором.

–  А вы что, только сейчас узнали, что у нее семь пятниц на неделе? зло, вопросом, на вопрос ответила Геля.
– То, что я дура, вы старались мне дать попять довольно часто, а то, что она дура, так за пятнадцать лет и не заметили?

Лопатин молча кивнул ей и вышел. А она, не затворяя двери, посмотрела ему вслед и, вынув из кармана халата предназначенное ему Сюнино письмо, полное лжи и душевной сумятицы, изорвала его на мелкие кусочки своими желтыми, прокуренными пальцами.

Когда Лопатин вошел в редакторский кабинет, все полосы были уже подписаны, номер ушел в машину, но редактор, по старой газетной привычке, еще не ложился спать, ожидая, когда выпускающий принесет первую пачку пахнущих краской газет.

В редакции шутили, что редактор не ложится спать, пока не понюхает газету. Шутили, впрочем, с оттенком уважения: редактор знал свое дело, а это ценят и в тяжелых начальниках.

–  Прибыл? Садись, сейчас нам чаю дадут, - сказал редактор, увидев входящего Лопатина, и всем телом потянулся в кресле.
– И как это только тебя жена отпустила?..

–  Она улетела.

Редактор присвистнул, хотел сказать что-то резкое - он по привык лезть за словом в карман, - по вошла секретарша с чаем, и он остановил себя. Пока она стелила на стол салфетку и ставила на нее чай и галеты, он смотрел на Лопатина и вспоминал, как именно в это время и именно на этом месте, где сидит сейчас Лопатин, сидела вчера ночью его жена.