Так умирают короли

— Передача, которую, он делал, — это его детище. И я не прощу себе, если передача умрет вместе с Сергеем.

Он замолчал. И мы тоже молчали. В полной тишине было слышно, как жужжит кондиционер.

— Я хочу сохранить ваш коллектив. И пусть у вас все остается так, как было при Сергее. Вам сейчас будет нелегко, но мы поможем — деньгами, техникой. У вас пока есть задел — несколько передач, снятых еще Самсоновым. Я надеюсь, что вы используете этот запас времени с толком. Ведь были какие- то идеи, задумки. Снимайте. Если с идеями тяжело, мы поможем. Я дам вам толкового человека…

Да, Алекперов не даст умереть рейтинговой передаче. Он поставит на нее своего человека, и тот будет выдавать сюжет за сюжетом, а мы ему в этом станем помогать — как связующее звено между Самсоновым и новым руководителем передачи. Король умер — да здравствует король!

Самсонов лежал там, внизу, в вестибюле, в роскошном гробу, он еще не был погребен, а здесь, в кабинете, уже говорили о его преемнике. Это выглядело бы оскорбительным и неуместным, если бы не талант Алекперова любую тему преподносить в соответствующей моменту упаковке. Он не предложил нам поскорее забыть Самсонова и присягнуть новому королю, он просил нас продолжить его, Самсонова, дело. Огромная разница! Не предательство, а память об ушедшем. Я вспомнил, как когда-то он сказал Самсонову: «Ты не дипломат». А вот Алекперов был преотличнейший дипломат. Мастер интриги. Не каждому дано.

Все промолчали. Со стороны это выглядело как молчаливое одобрение. Алекперов распрощался с нами, пообещав очень скоро снова с нами встретиться.

Мы шли по коридору, и никто не проронил ни слова. Только в самсоновском кабинете Демин не выдержал:

— Как он удачно все повернул!

Уловил общее настроение и озвучил его.

— Теперь дадут нам какого-нибудь дундука, делая вид, что он и Самсонов — совершенно одно и то же, и под этим соусом начнут штамповать передачи.

— Мы-то остаемся, — меланхолично напомнил Загорский. — А вместе с нами дух…

— Дух в коллективе зависит от руководителя, — наставительно произнес Демин. — И если над нами поставят шефа, кого-нибудь из чужих…

— Самсонова все равно не вернуть, — вздохнул Кожемякин.

Возразить было нечего.

— Как-то оно утрясется, — предположил Загорский.

— Само, без нас, не утрясется, парировал Демин. — И мы должны настоять на своем;

— Это без меня, — объявил Загорский. — Я вообще улетаю в Германию.

— Надолго?

— На несколько дней.

— Тебя не выпустят, Альфред.

— Это еще почему?

— Из-за того, что случилось.

Подразумевалось — из-за убийства. Загорский только пожал плечами.

— С нас не взяли подписку о невыезде, — возразил он. — Так что я волен делать то, что считаю нужным.

Я видел, что Кожемякин покусывает губы и чем-то чрезвычайно озабочен.

— И все равно мы должны доказать свое, — упрямо гнул Демин,

Он не успел развить эту мысль, потому что Кожемякин уже подвел итог своим размышлениям и спросил, ни на кого не глядя:

— А что это ты за бугор навострился?

Альфред, стараясь сохранять спокойствие, посмотрел на Кожемякина, но по-прежнему молчал, — видимо, додумывал, как лучше ответить. А Кожемякин сфокусировал наконец взгляд на лице Альфреда, и это был очень нехороший взгляд, под которым Загорский даже уменьшился, в размерах.

— Ну! — подбодрил Кожемякин своего собеседника тоном, который не предвещал ничего хорошего.

— Я не собираюсь давать, отчет…

— Это ты не собираешься, — веско сказал Кожемякин. — А я вот по-другому мыслю.

Он подошел к Альфреду и взял его за ворот рубашки. В другое время Загорский ни за что не позволил бы такой фамильярности по отношению к себе, но сейчас почему-то не высказывал неудовольствия.

— Сваливаешь? — с неприятной участливостью осведомился Кожемякин.

Загорский дернулся, но его крепко держали за ворот.

— Что такое?! — грубо, но испуганно спросил он.

— Сваливаешь, — определил Кожемякин. — Нам на нары тропу мостишь.

Это выглядело как прямое обвинение Загорскому, но никто из присутствующих не остановил Кожемякина.

— Я давно собирался, — пробормотал Загорский. — Еще до гибели Самсонова.

— Да?

— Давно! — упрямо повторил Загорский; — Он вот может подтвердить. Кивок в мою сторону.

Все посмотрели на меня. Я кивнул, подтверждая, что именно так и было. Но на Кожемякина это не произвело ни малейшего впечатления.

— Алиби себе готовил? — понимающе сказал он. — Я тебя насквозь вижу, козел вонючий.

Загорский дернулся, но встать со стула не успел. Кожемякин ударил его пятерней в лицо.

— Прекрати! — крикнула Светлана.

— А ты его не жалей, — ощерился Кожемякин. — Ты у него спроси, что за разговор у них с Самсоновым был — как раз за пятнадцать минут до убийства.

Все посмотрели на Загорского. Он совсем уменьшился в размерах.

— Ну! — подбодрил его Кожемякин.

Загорский молчал.

— Ты расскажи нам, Альфред, за что по очкам получил от Самсонова. Ты еще расскажи, что ты там Самсонову в спину шипел.

— Это на кухне, что ли? — вспомнил я.

— Точно! — обрадовался Кожемякин. — И ты видел, да? Что-то я тебя не припоминаю там.

— В самом начале, — сказал я. — Когда все начиналось…

Теперь и Демин и Светлана смотрели на Альфреда с повышенным интересом. Картина происшедшего приобретала черты правдоподобия. Альфред выглядел неважно. Была какая-то нехорошая бледность в его лице.

— Мы повздорили, — сказал он, старательно пряча глаза. — Но это еще не значит, что надо делать какие-то выводы из происшедшего.

— Из происшедшего не надо, — неожиданно легко согласился Кожемякин. — А вот из слов твоих очень интересная штука получается. Что ты сказал напоследок Самсонову в спину? А?