Такая долгая жизнь

«А Степан был на фронте?» Володя решился, спросил.

— Был.

— И как же?.. Как же вы очутились здесь? Попали в плен?

— Долгая история, хлопчик… Конечно, попал в плен… Был контужен, еще в июле сорок первого… Потом бежал. Пробрался на родину, в Донбасс, к жинке, к доне… А тут меня и сцапали во второй раз и сюда…

— Бежать надо, дядя Степан…

— Бежать?.. Это верно. Но бежать надо не на виселицу… Как те, трое… Присмотреться надо. А пока, Вовчик, будем бедовать… да работать так, чтобы немцам проку от этого мало было… Лангсам, лангсам… [50]

50

Медленно, потихоньку (нем.).

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В Лондоне Юрий Васильевич Топольков занимался прессой так же, как в свое время в Берлине.

С первых же дней своего приезда в Лондон Юрий Васильевич восстановил все старые знакомства. И, конечно, с Чарльзом Стронгом. Стронг теперь носил военную форму и, к удивлению Юрия Васильевича, имел довольно высокое воинское звание — майора. Военная форма шла ему. Стронг был худощав, высокого роста. Выглядел он, правда, усталым. На вопрос, в каких войсках Стронг служит, тот ответил что-то маловразумительное. Наш военный атташе немного просветил Тополькова относительно характера работы бывшего журналиста.

В Стронге произошли заметные перемены в его отношении к жизни, к политике. Чарльз совсем не был похож на человека, который когда-то на вопрос: «Что ты делал, когда немцы напали на Польшу?» — ответил: «Играл в крокет…» Этот ответ запомнился Тополькову.

Для крокета у Стронга теперь не было времени. Он мало мог его выкраивать и для Тополькова, хотя встречался с ним всегда охотно.

И раньше в письмах Стронг был довольно откровенен, особенно в оценке тех или иных военных и политических событий. Но то были письма. Топольков не видел лица Стронга. Теперь они могли встречаться и говорить с глазу на глаз.

Топольков не пропускал ни одной пресс-конференции, которую давал хотя бы мало-мальски заметный политический деятель Англии.

В декабре сорок первого года, вернувшись из Америки, Черчилль принял журналистов союзных и нейтральных стран, аккредитованных в Лондоне.

Черчилля Юрий Васильевич не видел с тридцать восьмого года. Внешне он мало изменился: гора мяса. Однако в подвижности ему нельзя было отказать. Те же маленькие живые глаза, неизменная сигара, которую он не вынимал изо рта даже во время разговора.

Английский премьер был в хорошем расположении духа. Вел он пресс-конференцию умело. Все заметили, что он был в тот вечер в ударе.

— В мае сорок первого года, когда Англия была один на один с гитлеровской военной машиной, ко мне заехал шведский посланник Прюц, — говорил Черчилль, перекатывая сигару из одного конца рта в другой, отчего его речь походила на старческое ворчание, на этот раз добродушное. — Положение у нас тогда было отчаянным. Английские войска покинули Грецию. На очереди был Крит. Прюц спросил меня: «Как вы смотрите на перспективы войны с Гитлером?» Что мне было ответить ему? Я рассказал ему притчу о двух лягушках: жили-были две лягушки. Одна — оптимистка, другая — пессимистка. Однажды вечером лягушки прыгали по лужайке около молочной. Запах парного молока из молочной привлек их внимание. Они соблазнились им и прыгнули в раскрытое окошко, чтобы полакомиться молоком. Но не рассчитали силу своего прыжка и с размаху попали в кадушку. Кадушка примерно на треть была наполнена молоком. Огляделись лягушки: видят, стены кадушки высоки и круты. Никак не выбраться оттуда. Лягушка-пессимистка сразу решила, что это конец. Зачем тогда бороться, мучиться понапрасну? Сложила лапки и пошла на дно… Лягушка-оптимистка решила бороться за свою жизнь и стала барахтаться в молоке. В течение целой ночи лягушка-оптимистка барахталась в кадке, плавала, била лапками по молоку, и — о счастье! — к утру она оказалась на толстом куске масла, который был сбит за ночь ее усилиями… Так вот я похож на лягушку-оптимистку… Сегодня мы можем сказать, что Англия оказалась на толстом «куске масла», который был сбит ее усилиями…

Притча, рассказанная английским премьером, вызвала в зале оживление. Этот полушутливый, полусерьезный тон, заданный вначале, сопровождал потом всю пресс-конференцию.

— Не кажется ли вам, господин премьер-министр, что отступление немцев под Москвой и под Ростовом — это только очередной трюк, который выкинул Гитлер, и что он заманивает оставшиеся силы Красной Армии в западню? — задал вопрос корреспондент шведского радио.

— Это не трюк герра Гитлера, — прорычал Черчилль, — а крюк, на который Красная Армия подвесила армию этого кровавого ублюдка…

— Корреспондент газеты «Таймс» Сейерс Смит, — представился худощавый высокий блондин. — Как вы думаете, господин премьер-министр, где Гитлер нанесет следующий удар?

— Я был бы благодарен господам журналистам, если бы они подсказали мне это… — Ответ Черчилля снова вызвал оживление в зале, улыбки…

В результате всех этих пресс-конференций, встреч с высокопоставленными политическими деятелями, журналистами у Тополькова складывалось довольно четкое представление о том, что думают правящие круги Англии об этой войне.

Германия — враг номер один. Япония стоит на втором месте. Однако штурмом Германию сейчас не возьмешь. Война будет длительной. Германию следует постепенно сжимать со всех сторон. Для открытия второго фронта в Европе, в Северной Франции, время еще не наступило. Надо начинать действия против немецко-итальянских войск в Африке, в Египте.

Когда советский посол в Лондоне спросил английского премьера:

— Почему вы считаете, что Египет легче всего защищать от немцев в Египте? Вполне возможно защищать его под Парижем, все зависит от стратегического расчета и количества сил.

Черчилль разволновался, стал жестикулировать, размахивать гаванской сигарой.

— Немцы имеют во Франции 40 дивизий, — доказывал он. — Французский берег Ла-Манша сильно укреплен. Англия в настоящее время может выставить 18—20 дивизий. Сколько выставят американцы?.. Развертывание вооруженных сил Америки только начинается… Трансламаншская операция имеет очень мало шансов на успех… Мы — маленькая страна. Нас всего 50 миллионов, мы не можем бросаться человеческими жизнями…

— А вы думаете, что Советский Союз может бросаться человеческими жизнями?..

— Нет, я совсем этого не думаю… Я знаю, как вам тяжело… Мы будем помогать вам всеми имеющимися у нас средствами.

Это была такая каучуковая формулировка, которую столько раз слышали работники дипломатической советской миссии в Лондоне от разных по рангу чиновников на Даунинг-стрит. Формулировка, за которой не стояло ничего реального.

Летом сорок второго года все английские газеты печатали пространные сообщения о гигантской битве, развернувшейся на Волге. Работников посольства всяких рангов англичане засыпали вопросами: устоите вы или нет перед новым невиданным напором гитлеровских войск? Правящие круги тоже проявили беспокойство. Один из лидеров консервативной партии выступил в «Дейли мейл» со статьей, где прямо говорил:

«Падение Сталинграда, выход немецкой армии на Волгу ставят под угрозу все английские колонии в Азии — от берегов Персидского залива до Тихого океана».

Ответственные работники советского посольства по мере своих сил старались воздействовать на общественное мнение, с тем чтобы заставить английское правительство пересмотреть сроки открытия второго фронта, который не завтра, не послезавтра, а сегодня необходим России.

В Лондоне, в Экспресс-холле, состоялся 10-тысячный митинг, на котором выступил член военного кабинета левый лейборист Стаффорд Крипс. Больше всего аплодисментов он сорвал, когда дал понять, что Англия готова открыть второй фронт в Европе уже в сорок втором году…