Такая долгая жизнь
Шрифт:
Ветры, случавшиеся летом, тоже были незлыми, бодрящими. Они только перегоняли воду с места на место, то к гирлам Дона, наполняя многочисленные протоки, рукава и ерики, поднимая уровень воды до пышных камышиных султанов, то в обратную сторону — в море. Тогда обнажались длинные песчаные косы, по утрамбованному грунту шлепали сотни ребячьих ног — шли собирать урожай раков, не успевших уйти с водой, а в ямах находили разную рыбу.
Осенью в выходные дни Митька, Коля и Вовка в Калужинске ловили перелетных птиц: сплели сетку с мелкой ячеей, привязали к краям обструганные палки, от палок наискосок к вбитому в землю колышку шла короткая веревка, конец другой,
В удачные дни ловили по пять-семь, а то и десять птиц. Самых веселых, голосистых оставляли у себя и держали до весны, а весной выпускали. Других же продавали по двадцать — тридцать копеек за штуку, а на эти деньги покупали мороженое в вафлях и ходили вместе в кино по нескольку раз на любимые фильмы: «Чапаев», «Мы из Кронштадта», «Федька».
Но у каждого были и свои увлечения. Коля после окончания школы, через год, собирался поступать в артиллерийское училище и налегал на математику. Была у него и рыбацкая жилка от отца. На рыбалку часто напрашивался и Вовка. Старая лодчонка «Ада» уже отжила свой век. Захар Иванович Бандуристов купил новую лодку, с мощным мотором, быстроходную. Можно было ходить на ней и под парусом.
Ориентируясь по трубам металлургического завода (Коля учил Вовку определять угол и расстояние до труб), выходили к местам, где на дне лежали каменные россыпи. Еще когда в начале века иностранные суда стояли здесь на рейде, то балласт — камни — сбрасывали в море. Так и образовались эти каменные россыпи, возле них и водились крупные черные бычки.
Иногда с Колей и Вовкой ходил в море и Митька.
Как-то он предложил:
— Айда в Бессергеновку… Там виноград есть. Сладкий, как сахар.
— А ты откуда знаешь? — спросил Коля.
— Значит, знаю, — многозначительно ответил Митька.
В Приазовье в довоенные годы виноград был редкостью. Только расторопный бессергеновский председатель колхоза разбил у моря небольшой виноградник.
Шли к Бессергеновке по всем правилам военной науки: сначала на моторе, а потом под парусом, чтоб неслышно подойти к берегу.
«Ада» легко скользила по воде. Парус давал тень. Такая тишина, такое умиротворение было разлито вокруг, что казалось, во всем мире ничего больше не существует, кроме блеклого ласкового солнца, теплой зеленоватой воды за кормой да глинистых горбатых берегов на горизонте, плавающих в зыбком, дрожащем мареве.
До берега оставалось метров пятьдесят, когда «Ада» чиркнула днищем о песок.
Вовка, конечно, запросился, чтобы взяли его с собой, но Митька приказал ему стеречь лодку.
Коля и Митька, закатав повыше штаны, вброд достигли берега. По косогору, цепляясь за траву, поднялись наверх, к колодцу, который находился чуть левее виноградника. Огляделись… Поползли…
Обливаясь потом в безветрии — ветерок веял повыше, а здесь, у раскаленной солнцем земли, ни дуновения, — добрались наконец до виноградника. Сняли майки. Завязали с одного конца. Получилось что-то вроде небольших мешков. Набили их кистями зеленоватого винограда — и скорее в обратный путь, к колодцу. А оттуда уже, скользя на пятках, а иногда и на ягодицах, скатились на берег — и бегом к лодке. Запустили мотор — и ходу.
Когда отошли от берега, видно услышав мотор, на косогоре появился сторож. Стал размахивать руками и выстрелил в воздух, но они уже были далеко.
Митька, ополоснув кисть в воде, протянул Вовке:
— На,
ешь!Вовка с живостью схватил, попробовал и скривился:
— Москва видна!..
— Что ты понимаешь?!
Митька тоже, обмыв кисть, стал есть. От кислоты скулы сводило, но он старался не подавать виду.
Потом все-таки он раздал оставшийся виноград пацанам на Амвросиевской. Те тоже кривились, но ели.
Митька любил в Калужинске устраивать спортивные состязания. Не было такого вида спорта, в котором бы Митька не «петрил», как он сам выражался.
В Калужинске ребята сделали яму с песком для прыжков в длину. Воткнули у края ямы две палки, приспособили к ним перекладину — и прыгай, пожалуйста, в высоту. Волейбольную площадку тоже разбили сами: врыли два столба, а вместо сетки натянули веревку.
В волейбол Митька играл как бог. Ребята так и говорили: играет как бог! Он хорошо видел поле, удар у него был сильный и точный. При своем росте, метр восемьдесят восемь, и невероятной прыгучести он действительно играл виртуозно.
Чтобы придать азарт игре, он нередко брал с собой на площадку только Вовку. А против них — целая команда, шесть человек.
Конечно, прежде чем брать Вовку, он тренировал его, натаскивал, учил, как выбрасывать мяч для удара.
Тренером он был беспощадным, жестким. Сколько обидных слов слышал от него Вовка, сколько раз плакал. Доходило до того, что Вовка иногда кидался с кулачками на старшего брата. Выбросит Вовка неудачно или не сумеет в падении взять мяч — Митька и начинает:
— Сосиска ты! Дамочка! Понял? — А на лице такое презрительное выражение, будто перед ним не человек, не брат его, а пустое место.
Но так было только на тренировках. Во время игры Митька никогда не обижал младшего брата. А тот уж старался, конечно, вовсю. И когда хорошо получалось, после игры Митька подойдет, обнимет Вовку за плечи, скажет только: «Пошли купаться…» Или: «Хочешь мороженого в вафлях?» И не было тогда человека счастливее Вовки.
Иногда они ходили в городской парк. Здесь была настоящая волейбольная площадка. Летом в парке собирались студенты, приехавшие домой на каникулы. Команды играли на высадку. Митька сначала брал свисток и судил, присматривался. Потом подходила его очередь набирать команду. Он подталкивал к площадке Вовку и выходил следом. Естественно, противники обижались:
— Ты что, смеешься над нами?
— Ну вам же легче будет, — лениво говорил Митька и расслабленной походкой шел на четвертый номер.
В первые удары он не вкладывался. И счет становился в пользу противника. Болельщики, конечно, были на стороне Митькиной команды: ведь двое против шестерых. Но вот Митькины удары становились все сильнее и точнее. Он метался по полю, как борзая, чтобы в любом углу площадки принять первый мяч, послать его Вовке, и, когда тот выбрасывал над сеткой, быстро выдвигался на первую линию и бил! Он выпрыгивал над сеткой чуть ли не до пояса и легко обходил двойной блок. Вовка, весь потный от усердия и нагрузки, не раз слышал, как болельщики говорили:
— Это не человек, а стальная пружина…
— Как кошка!..
— У этого парня большое спортивное будущее…
— Да, дает малый…
И хотя Вовке было чуть-чуть, самую малость, обидно, что его усердие, его самого никто не замечает, в эти минуты он был безмерно горд братом.
Бывало, конечно, что противники подбирались сильные, разрядники, и, как ни выкладывался Митька, как ни метался по площадке, как ни пытался вытаскивать в падении безнадежные мячи, они все же проигрывали.