Такая работа. Задержать на рассвете
Шрифт:
— Я помню тот день, — начал Тамулис, — больше ничего не было.
— Не ленись, — Барков нацелился на освобождающееся на диване место, — тащи книгу…
— Барков, — сказал Ратанов, — позвони дежурному по области, узнай, что у него было в тот день…
Тамулис и Барков вышли.
В тот морозный февральский день по городу и по области других происшествий зарегистрировано не было.
— Скорее всего это случайный выстрел во время или после кражи, — негромко сказал Егоров. — Раньше, я помню, Варнавин ходил на кражи с пистолетом.
— Завтра мы тщательнейшим образом
Гуреев, несмотря на поздний час, сидел с тестем на кухне. Спать не хотелось.
— Веретенников под Ратанова копает. Если его снимут, кто остается? Я да Егоров, ну и мальчишки. Все они недавно пришли. Веретенников — за меня, Шальнов — тоже. Могут, правда, заставить на следующий год пойти в Высшую школу… Это ничего…
Он налил себе настой чайного гриба, и рот обожгло кислотой. Видимо, жена забыла добавить сахару. С минуту следил, как колышется в банке рыхлая масса.
— Джалилова посадили, а он, как выяснилось, у Баркова на квартире бывал. И Барков к нему ходил. Шальнов говорит: «Будет служебное расследование. Как только Джалилова осудят — здесь и завертится!»
— Смотри, Коля, не упусти, — сказал в это время тесть, недавно ушедший на пенсию, — у нас в дивизии был такой случай…
«Мальчишка он все-таки! — подумал Гуреев о Ратанове. — Главное в нашем деле — не рыпаться!»
Приказав никому не отлучаться, Егоров сидел в кабинете Ратанова и писал. Из оперативно-технического отделения принесли еще сто пятьдесят фоторепродукций робота. Теперь все знали, кого искать. Егоров нервничал и время от времени поглядывал в окно, хотя Ратанов никак не мог появиться из внутреннего дворика. В час дня ребята пошли обедать. Егоров остался один и сидел, задумчиво глядя поверх вороха лежавших перед ним фоторепродукций.
Позвонил Веретенников:
— Что вы там забыли в универмаге? Зачем сейчас этот повторный осмотр? Заниматься нам нечем?!
— Я выполняю приказ Ратанова.
Ратанов появился в начале третьего часа. Он был на приеме у начальника управления по вопросу о Джалилове.
— Машина будет?
— Все в порядке, — ответил Егоров. — Счастливо провести осмотр…
Егоров вышел, ни о чем не спросив Ратанова. Он и так понял все по спокойному лицу капитана.
Оперативники садились в автобус, и каждый несколько раз подпрыгнул на упругом кожаном сиденье — линейка только что вернулась из ремонта. Если бы не красная полоса, опоясавшая синий кузов, можно было подумать, что они собираются на экскурсию.
— Давай! — сказал Ратанов, садясь в машину последним.
Минут через двадцать автобус въехал прямо во двор универмага.
Директор провел их в основной склад — длинный туннель, протянувшийся под всем магазином, с маленькими решетчатыми отдушинами вместо окон и огнетушителями, развешанными над ящиками с песком через каждые несколько шагов. На стеллажах вдоль стен лежал товар на сотни тысяч рублей: часы, фотоаппараты, рулоны ткани, костюмы,
пальто; поблескивали полированными гранями телевизоры и радиоприемники, тускло светился хрусталь.Сам Ратанов осматривал стеллажи с тканью; вместе с заведующей секцией он снимал и откладывал в сторону, пробираясь к стенам, тяжелые мохнатые рулоны разноцветного драпа, шерсти, сукна, шелка и еще десятков красивых материалов с мудреными, звучными названиями. Оставила ли здесь свой след маленькая свинцовая горошина?
Шаг за шагом. Сантиметр за сантиметром…
Справа и слева так же методично двигались вдоль стен другие оперативники, молча, медленно, сосредоточенно. И по мере их продвижения вперед вдоль стен гасла надежда, что Варнавин получил ранение именно здесь, в магазине.
— Игорь Владимирович! — крикнул вдруг Барков. — Сюда!
И хотя Барков звал одного Ратанова, к нему со всех сторон бросились уставшие люди. Барков с высоко засученными рукавами стоял у полупустого стеллажа с алюминиевой посудой. Справа и слева от него громоздились кастрюли.
Потом, в новогодней стенгазете его изобразили в виде сфинкса, лежащего на перевернутом оцинкованном корыте между пирамидами кастрюль…
Барков гордым жестом художника, представляющего свой шедевр публике, указывал на нижний ряд. Стенка кастрюли, чуть высовывавшейся сбоку, имела небольшое сквозное отверстие.
Это был след пули.
— Фотоаппарат, — сказал Ратанов. И пока Тамулис нес аппарат со вспышкой, все долго жали перепачканные пылью руки Баркова.
Стреляли, видимо, с противоположного угла, почти с пола.
Все передвинулись в этот дальний угол. Здесь тоже лежали ткани, которые были уже осмотрены Гуреевым. Теперь все собрались в метре от стеллажа, привычно не дотрагиваясь ни до чего руками, предоставляя Ратанову, как самому старшему и опытному, первому высказать свое мнение.
— Давай еще раз, и очень внимательно.
Гуреев напряженно следил за Ратановым.
— Все в порядке, — сказал Ратанов, положив на пол рядом с собой последний рулон ткани.
Гуреев облегченно вздохнул.
Под нижней полкой стеллажа, отстоящей от пола сантиметров на сорок, стенка была деревянная.
— Ну-ка, ну-ка! — закричал Тамулис и, пока кто-то бегал за топором, выбил рукой эту деревянную переборку, державшуюся не особенно крепко. Доски отскочили, и из образовавшегося квадратного отверстия дохнуло чем-то болотным, застойным.
— Здесь должен быть склад стеклянной тары аптекоуправления, — объяснила заведующая, — там бутылочки, баночки, мензурки…
— Барков! — позвал Ратанов. — Вызови управляющего складом.
Потом они курили в маленькой подсобке, пока не приехал пожилой, страдающий одышкой управляющий. В складе стеклянной тары, забитом до самой двери ящиками с аптечной посудой, они подобрали красненькую коробочку от часов «Весна» и взяли горсть стружек с бурыми коричневыми пятнами.
Ратанов стал писать протокол повторного осмотра места происшествия. Первый, утверждавший, что преступник проник в помещение через одну из отдушин, превратился теперь в пустую, ненужную бумажку — свидетельство чьей-то нерадивости.