Талисман жены Лота
Шрифт:
– Ну-ка, ну-ка, любопытненько! У Шушаночки моей очень изысканный вкус. Что это у вас там? – потянулся к ней хозяин виллы.
Аглая беспомощно посмотрела на Вульфа. Его лицо... Его лицо вполне можно было привинтить к одной из бронзовых безмолвных статуй, стоящих в нишах, – разницы никто бы не заметил.
Аглая растерялась, да так, что повела себя по модели, вовсе не свойственной ее независимой натуре. Она положила талисман к себе на ладонь и, протянув ее как за милостыней, поочередно поднесла к нависшим над ней лицам.
Хозяйка схватила чужую вещь картофельными пальцами и начала ее крутить.
–
– Вы говорите неправду. Вы лжете, моя дорогая.
Аглая еще раз оглянулась на Вульфа. Бронзовая маска его лица протонировалась тонким слоем медного купороса.
«Предатель», – с какой-то странной горечью подумала Аглая.
Она посмотрела на обступившие ее фигуры и – вспомнила...
Вот этот... Это он. Это он – в ее иерусалимском подвальном видении – это он смотрел сопливыми глазами на девочку, которую насиловалстарикан. Из маленького бледного ротики девочки текла густая пена, она корчилась на камнях в приступе эпилепсии – а этот – смотрел... И дергался. Это он дергался.
А тетка... Тетка тоже там была... Она стояла у стены... Она отекшими руками все пыталась поднять свой огромный живот. Живот выскальзывал из рук, хлюпая жиром, она снова тащила его наверх... И – хохотала.
...Аглая резко зажала талисман в кулак и столь же резко встала. Взметнулась. Взвилась.
Фигуры из видения мгновенно спрятались в тела нынешних их хозяев, вернув им облик сегодняшнего дня: женщине – пеструю пижаму, которая была, очевидно, безумно дорогим брючным костюмом, а также испуганный взгляд, мужчине – брюки, рубашку, галстук и взгляд вороватый.
Аглая села на место, попросила налить ей вина, нечаянно опрокинула бокал, но даже бровью не повела. Спросила разрешения закурить и незамедлительно, не дождавшись ответа, чиркнула зажигалкой. Блаженно затянулась, спрятала талисман, сказала:
– Мне правда не велено ни при каких обстоятельствах снимать его. Не обессудьте, господа.
Она еще раз посмотрела на Вульфа. Он тоже курил, дым из трубки окутывал его красивую голову...
«Предатель», – неизвестно на что обижаясь, повторила она про себя.
И ей очень захотелось покапризничать.
Примерно через полчаса они уехали. Что было за эти последние полчаса, Аглая абсолютно не помнила: ни как прощалась, ни как провожали их столь нахально самообнажившиеся в ее светлой голове финансовые трюкачи.
– Аглая! – позвал Вульф.
Та медленно повернула голову. Море бросило ей в глаза россыпь яркой бирюзы.
– Давай немножко прогуляемся, – продолжил ее спутник. – Я сам устал от этих людей.
Аглая удивленно посмотрела на него.
– Шушана очень экспансивная женщина, невыдержанная, но она действительно знает толк в настоящих вещах. Также... дядя абсолютно не может передвигаться, а у него остались еще очень важные незавершенные дела с этими людьми...
Он подал ей руку, она оперлась на нее.
– Маршрут выбирай ты, хорошо? – улыбнулся Вульф.
Почти всегда, когда Аглая приезжала в Кейсарию, она шла в театр. Театр, сооруженный при царе Ироде, некогда восторженно трепетавший, страстно содрогавшийся, неистово бушующий
и, в конце концов, погребший все страсти в своих немых камнях, и сейчас был жив. Он был почти отреставрирован и совсем пуст, когда сюда приходила Аглая...Она всегда садилась на одну и ту же скамью и на сквозном ветру давно отгремевших оваций уносилась мыслями в беспощадно древнюю Иудею.
– Идем в театр, – сказала Аглая, искоса глянув на спутника.
В эту минуту ветер ничему и никому не подвластного Средиземного моря, как обезумевший от страсти ремесленник, нагло задрал подол Аглаиного платья. Она попыталась опустить подол – ветер грубо и жадно рванул его еще раз и еще... Кружась на месте, Аглая боролась с собственными юбками, летящими вслед за сильными невидимыми руками. Внезапно, как и появился, ветер с моря исчез, оставив тонкие вологодские кружева русской израильтянки в покое, опустив их до кончиков туфель.
– Фу! – сказала Аглая, приводя себя в порядок. – Какой ветер!
Внезапно развеселившись, она вспомнила, как ей совсем недавно захотелось покапризничать. Ну, или поиграть...
К тому месту, где она всегда сидела – через арочный тоннель, по покатым серым булыжникам, по немыслимым слоям чужих следов – она шла с неким чувством предвкушаемого торжества.
– Садись! – указала она спутнику на место в третьем ряду. Тот послушно сел. Она наклонилась к нему, обвила шею своей загорелой рукой, прильнула губами к самому его уху и тихо начала шептать:
– Сейчас ты забудешь, что ты – это ты. Сейчас ты... Римлянин? Римский легионер? – заглянула она ему в глаза и тут же добавила. – Нет. Ты не так груб... Ты... Может, ты царь... Царь Соломон?
Она присела рядом и, притворно умоляюще глядя в темные глаза, прошептала напевно-сладострастно:
– Если ты царь Соломон, если ты так велик и могуч, как тебя славят... если даже крепкий ливанский кедр не сравним со стволом плоти твоей... если млечные потоки любви твоей заставляют плодоносить даже выжженные виноградники... Дай тайный знак неприступной царице – и она станет покорной рабыней сегодня...
Вульф смотрел на пустое море, чуть удивленно приподняв брови.
– Но... Но ты... Ты не оттуда... Ты был раньше... – продолжала Аглая холодно-отчужденно. – Ты был совсем раньше? – внезапно удивилась она. – Еще тогда? Этого не может быть... Это все давно умерло! Или... мне так показалось? Хорошо! Пусть будет так! Ты – оттуда. Из самых-самых... ветхозаветных... времен. И... И – просто мой любовник.
Аглая, продолжая играть роль падающей сквозь время к своему суженому ведуньи, села у ног Вульфа на белый пыльный горячий камень, и не глядя на него, обратив взгляд в дымящуюся от жара пустоту, заговорила, как-то пристанывая между фраз:
– Я не могу остаться с тобой... Я больше всего на свете хочу остаться с тобой... но я не могу... Он ждет меня... И – дети... И все уже собрано в дорогу... Пастухи пригнали стада... И тюки навьючены на верблюдов... И сундуки заперты... Мы уйдем... Нам надо идти... Так велено... И мы уйдем... Сыпучие пески заметут следы наши... Но ты всегда будешь видеть в этой безводной пустыне мои следы... Душа моя остается здесь, в Ханаане...
Аглая все больше и больше входила в образ. Вульф все пристальнее смотрел на барханно-желтое море.