Там, где бьется артерия (сборник)

Пасмурное небо за окном, и такой контрастно-яркий по этой причине свет потолочных светильников в кабинете генерала Орлова и появившиеся на плечах офицеров кители, которых не было видно целое лето. Да, осень начинает потихоньку заявлять о себе моросящими дождями, стылыми стенами кабинетов, в которых еще не включили отопление. Начало сентября часто напоминает людям, что это пусть теплый, пусть иногда и жаркий, но все равно – первый месяц осени.

В большом кабинете оживление. Началась планерка, и офицеры рассаживались за длинным столом для совещаний. Многие косились на полковника Крячко, который склонился к Гурову и что-то нашептывал ему. Гуров сегодня выглядел колоритно: красный нос, слезящиеся глаза и нахохлившийся вид.

– Так, товарищи офицеры, прошу рассаживаться, – недовольно постучал карандашом по столу генерал Орлов. – Что вы сегодня, в самом деле, несобранные какие!

Гуров, не глядя ни на кого, чихнул и попытался неслышно высморкаться. За столом сдержанно захихикали. Орлов некоторое время озабоченно смотрел на Гурова, потом стал нервно постукивать карандашом по столу.

– Так, и что мне с вами прикажете делать? – проворчал он. – Сегодня Крячко и Гуров должны были вылететь для проведения плановой проверки в Мурманскую область.

– Ага, – раздался сдавленный голос в ряду офицеров, – в Заполярье его. Они там замерзнут и перестанут беспокоить.

– Кто? – страшным голосом спросил второй голос.

– Козюльки в носу, – укоризненно ответил первый.

Гуров сделал вид, что улыбнулся, и только развел руками. Крячко, не поворачиваясь, показал за спиной зубоскалам кулак. Орлов вздохнул.

– Смотреть на тебя страшно, Лев Иванович, – заявил он наконец. – И чего ты пришел? Вызвал бы врача и отлежался бы. Инфекцию только распространяешь. Какая тут командировка? И с Крячко отправить мне больше некого, все расписаны, как подарки на елке!

– Я и один могу слетать, – попытался встать Крячко, но, повинуясь жесту начальника, снова сел. – Не в первый же раз плановая проверка. Честное слово, не из чего проблему делать.

– Ладно, решим, Станислав Васильевич. Не это главное. Так, ты, Лев Иванович, поднимайся и отправляйся домой лечиться. Мне нужен здоровый и работоспособный оперативный состав, а не калеки с красными носами, распространяющие вокруг себя инфекцию и ставящие под угрозу работу всего Главка.

– Не могу, товарищ генерал, – прогнусавил Гуров в носовой платок. – У меня через три часа лекция. Пока доеду до дома, пока обратно… Смысла нет.

– Что? Какая лекция! – возмутился, было, Орлов.

– Александр Евгеньевич очень просил, – напомнил Гуров. – С факультета подготовки оперативных сотрудников.

Орлов помнил. Уже три года Гуров читал в начале учебного года вступительную лекцию на оперативном факультете у первокурсников в Московском университете МВД России. Это было максимум, на что полковник Гуров согласился. Изначально ему предлагали войти в состав преподавателей-почасовиков и читать спецкурсы. Гуров отказался категорически. И без объяснений. Орлов был горд за старого друга, потому что такие предложения со стороны делают очень редко. Чаще по знакомству, по звонку сверху. А тут полковника из Главка, сыщика с гигантским опытом работы приглашают исключительно из-за его заслуг, из-за этого опыта.

Помнил Орлов, как попытался воздействовать на Льва Ивановича через Крячко, но старый друг Станислав сразу отказался ввязываться в эту бесполезную авантюру. Переубедить Гурова – это бесполезно. Потом Орлов подумал, отринув свои личные амбиции и свое видение мира, и попытался представить себя на месте Гурова.

Для Льва переход, пусть частично, на преподавательскую работу был бы началом конца его жизни сыщика. Он – сыщик до мозга костей, это его религия, его философия, его мировоззрение. Уступив и отойдя пусть на полшага от всего этого, он переставал быть самим собой. И кем он начинал становиться? Лектором, учителем, назидателем.

Нет, Гуров прекрасно осознавал пользу учения, важность профессионализма в подготовке кадров, он ратовал за передачу опыта, даже за наставничество, но променять свой хлеб на хлеб человека за кафедрой не мог. Он умел делать свою работу, умел мыслить, анализировать, но рассказывать об этом… Он сразу переставал быть сыщиком. Это надо было понимать, а для этого знать Гурова так хорошо, как его знал Орлов или Крячко.

– Все я помню, но куда ты, черт тебя подери, пойдешь с таким носом и таким голосом? Позвони, объясни, пусть перенесут лекцию. Вот, тоже мне, проблема!

– Еще не хватало, чтобы обо мне стали говорить, что Гуров зазнался, корчит из себя великого, – принялся чихать и ворчать в носовой платок Лев Иванович.

– Конечно, – послышались снова голоса, – как же без Гурова будущих сыщиков учить?

– Это да! Это не учеба, а морока одна…

– Гиблое дело!

– Великий Гуру… то есть Гуров!

– А ну-ка! – Орлов грохнул рукой по столу, и голоса мгновенно замолкли. – Ишь, шутнички! Вы вот сами сначала станьте «полковниками Гуровыми», а потом я на вас погляжу. Развлекаются.

– Так можно я останусь? – с самым невинным видом напомнил о себе Гуров.

– Иди в кабинет! И носа не высовывай, пока время не подойдет, – велел Орлов. – Потом в университет, лекция и сразу домой. И чтобы лечился у меня! Мне работники нужны, а не…

Гуров поднялся, виновато разводя руками, но при этом лицо у него было не очень виноватое, что Орлову показалось подозрительным. Однако текущие дела не позволили долго задумываться об этом, и генерал начал-таки планерку.

Десятки глаз смотрели на полковника полиции, стоявшего за кафедрой в большой аудитории. И оттого, что полковник хмурился, постоянно доставал из кармана носовой платок и голос его звучал хрипло, он казался курсантам-первокурсникам чуть ли не патриархом, не монументом былой славы уголовного розыска.

Гуров, в свою очередь, оглядывал сидевших перед ним десятки парней и всего лишь нескольких девушек, и постепенно его голос зазвучал тверже, хрипота стала пропадать, даже насморк вроде поуменьшился. Так с ним бывало уже не раз. Не в том смысле, что каждый год он приходит на эти лекции простуженным, а в том, что перед этими мальчишками и девчонками, решившими посвятить себя оперативной работе в полиции, он проникался сознанием собственной ответственности.

Ведь его пригласили, ведь о нем говорили как о легенде российского сыска, значит, он должен найти такие слова, которые бы убедили курсантов либо в том, что они сделали правильный выбор, либо в том, что они зря пришли на этот факультет. Второе ему обычно не удавалось, судя по тому потоку вопросов, который сыпался в конце лекций.

И он рассказывал о том, что работа оперативника не самая спокойная и не самая романтическая, как считают многие. Это тяжелый труд, но результаты его видны сразу – либо ты, либо тебя! Не в смысле кто кого убьет, а кто кого переиграет, кто окажется умней в этой незримой схватке, где один старается остаться неизвестным, а второй пытается его вычислить.

Гуров рассказывал, что в полиции вообще и в уголовном розыске в частности очень многое зависит от слаженности работы, от товарищеского плеча, даже если ты этого коллегу из совершенно другого отдела или управления видишь впервые. Надо остро ощущать, что вы делаете одно общее, большое и очень важное дело. Надо впитать вот с этой курсантской скамьи, что результат достигается лишь слаженной работой всего коллектива отделения, отдела, управления, да и МВД в целом. Коллектива, а не одного опера с пистолетом в тревожной ночи.