Там, где бродят кенгуру
Шрифт:
– Вот будет полная луна, и ты родишь! – почему-то сказала я.
«Сегодня 22 июня, сегодня не рожай! – сказала я дочери через несколько дней. – Плохой знак – в этот день война началась! А то дочь воинственная будет! Хватит с нас одной воинственной!»
Внучка Синди давно спала, я читала на диване, а Лена вози- лась на кухне. Но вот и двенадцать часов ночи. День закончился, начался новый. Дочь в этот вечер себя странно чувствовала, и мы не ложились спать. Было уже два часа следующего дня, глубокая ночь, когда Лена заявила:
– Кажется, началось!..
Я перепугалась – что я могу? До ближайших соседей
Через пятнадцать минут в лесу зашарили фары, залаяла наша собака Элли, и с дороги к дому свернула машина. Спящую Синди разбудили и куда-то увезли – к Тиган. Подъехала другая машина. Это Ани. Дочь взяла приготовленную сумку, поцеловала меня, велела не волноваться, села в машину. Уехали…
До роддома около часа езды. Успеют ли?..
В шесть утра за мной приехала Ронни – Вероника. Мы с ней уже знакомы – она ездила с дочерью за мной в аэропорт, встречала. Надо ехать с ней в роддом, а я ключа от дома не найду. Пришлось махнуть рукой – здесь дома редко запирают. Поехали.
– А нас пустят в больницу?
– Пусть попробуют не пустить! – заявила Ронни. У них с мужем двое детей, которые хорошо говорят и по-английски, и по-немецки, понимают по-русски. Ронни – идеальная жена и мать.
Мы приехали в роддом. Как почти всё здесь – здание одно- этажное. Раннее утро. Идём по коридору в ту часть больницы, где родильное отделение. Надпись что-то вроде: «Посторонним нельзя!»
– Так нельзя же! Написано! – говорю я.
– Мы же не посторонние! – уверенно говорит Вероника и обеззараживает руки из сосуда на стене. Я делаю то же, мы проходим дальше. Персонал приветливо улыбается и показывает нам направление.
В палате Лена лежит одна, на высокой кровати. У неё вот уже несколько часов продолжаются схватки. Время от времени она вдыхает какой-то обезболивающий газ из трубки. Она не напугана, улыбается. Иногда заходят то молоденькая врач, то опытная мед- сестра. Дочери сделали рентген, немного обеспокоены – ребёнок неправильно выдвинул подбородок, и если ничего не изменится, придётся делать кесарево сечение.
– Но это не страшно! – успокаивает нас медсестра.
А мы волнуемся – не хотелось бы, чтобы дело дошло до опе- рации. Но скрываем это от роженицы. Непринуждённо сидим с Ронни в удобных креслах, спокойно беседуем. По соседству в бытовке можно налить себе молока или кефира, заварить чай или кофе – попить с печеньем. Бесплатно. Но всем не до того: неужели придётся принимать кардинальные меры?
В палату забежала Ани, которая увезла ночью Лену в больницу. У неё в городе свои дела, но она беспокоится за подругу. Посидела, посопереживала. Рассказала нам, как они с мужем путешество- вали по России – ехали из Москвы пять дней по Транссибирской магистрали до Иркутска, как их ограбили наши бандиты, как они из Иркутска через Монголию вернулись домой. Это было свадеб- ное путешествие.
Переводит с английского её рассказ Вероника. Мы сидим, беседуем о том, о сём, ждём… Ленка так же участвует в разговоре между схватками.
– А ведь ты проезжала наш город – раз по Транссибирской магистрали ехали! – осеняет меня.
–
Да? – удивляется она и переспрашивает его название.– Пет-ро-пав-ловск! – отвечаю ей.
Нет, Ани, конечно, не запомнила такого города.
Мы скрываем свою встревоженность, разговариваем и ждём… Ани убегает. Дома ждут муж и двое маленьких детей. Неизвестно, сколько ждать родов. Может, долго…
– И тебе надо ехать домой! – предлагаю я Веронике. – Тебя ведь тоже ждут дети!
– Не сдвинусь с места, пока Лена не родит! – заявляет она.
А когда дочь родит? У меня, например, схватки продол- жались трое суток, когда я рожала первую дочь, Таню. Может, в самом деле придётся делать операцию? Стра-ашно! Но мы бодро улыбаемся, чтобы не пугать Ленку. И разговариваем с медсестрой.
– Вы много лет работаете, что можете сказать? – спрашиваю её я. – Ну, может, что-то общее для всех рожениц заметили? И вообще… – задаю я расплывчатые вопросы.
– Заметила, что всё меньше белых детей рождается, и что особенно много родов приходится на полнолуние! – Медсестра кивает на полную луну за окном. Круглую-круглую!
Внезапно Лене делается невыносимо лежать на спине – столько часов! Она сползает на пол, никого не спросив, и вста- ёт, облокотившись на кровать. Расставляет ноги. Медсестра на полу, на коленях, кладёт на пол зеркальце у неё между ног и держит наготове руки. Проходит пять минут. Зачем руки-то? – недоумеваю я. Встаю с кресла и немного приподнимаю подол длинной трикотажной рубашки дочери.
О чём-то болтает Вероника, стонет Ленка, что-то кому-то ска- зала медсестра, а я… вижу под рубашкой перевёрнутый бюст маленького человечка! Ещё НИКТО НИЧЕГО не знает, это видим только я и медсестра!..
На зеркало капает несколько мутных капель, и в то же мгновение ребёнок мягко шлёпается в руки медички…
Ошеломлённая Вероника замолкает. Ленку укладывают сно- ва на кровать и помещают на живот совсем новенькую дочку. Мы уже услышали её крик, а теперь с интересом разглядываем. У той открыт один глазик, он смотрит на нас подозрительно! Боже, что со вторым глазом? Медленно-медленно открывается и второй… Круглые глазки совершенно сиреневого цвета!
«Так вот ты какая, Эмили»! – думаем мы.
«Кто это?», – наверное, думает она. Взгляд совершенно осмысленный.
Вероника щёлкает фотоаппаратом, делая один снимок за дру- гим. Ребёнок бело-розовый, как зефир, и красоты необыкновен- ной, а самое важное, сразу видно – здоров! И роженица улыбается.
Слава богу, всё хорошо!
Девять часов утра…
Мне вручают ножницы, и предлагают самой перерезать пуповину. Это – волнистая, упругая, голубая кишка, которая ещё соединяет мать и дитя. Я стараюсь не показать своё волнение, страх и делаю это!
Медсестра осматривает вышедшую плаценту – орган светло- лиловый, килограмма на два. Если она не повреждена, всё идёт правильно, очистка матки не нужна. А она целая!
– Плаценту заберёте с собой? – спрашивает меня медсестра.
– А-а-а… надо? – теряюсь я. Мне вообще немного не по себе, ведь на родах я присутствую впервые. А как отнестись к ТАКОМУ предложению? Но, раз предлагают, надо брать! И я соглашаюсь.
Мы снова болтаем.
Взглянув на часы, я говорю:
– За разговорами чуть не пропустили юбилей: у человека круглая дата – целый час жизни!