Там, где хочешь
Шрифт:
«Я была согласна на мизер…»
«Ты жила в своих картинках, потому и выносила меня».
Он казался сейчас таким мягким.
«Почему ты молчал? Я никогда не знала, что у тебя внутри…»
«Я не владею столь богатой лексикой, как вы, мадам, чтобы внятно излагать свои экзистенциальные терзания. Да и вряд ли это “внутреннее” поймут, как хотелось бы. Но теперь я иногда стану выносить его на публичное обозрение, мне оно больше не нужно».
Доверительные беседы водит — а ведь заявил Ксеньке: «Пускай твоя Марина в Россию едет. Там полно работы, а тут она в отеле будет до пенсии куковать. И добавил: — Макаронник при желании вернет ее и женится. Повторят
«Денис, что тебе стоит продлить мне “сежурку” на год?»
«У меня холодно, и последние дрова в ваш семейный очаг я бросать не собираюсь».
Люди расстаются, потому что вместе не получается. Почему не остаться близкими?
«Хочешь насолить мне? Или Ноэлю?»
«При чем тут вы? Я не намерен жить один. Мне требуется живое существо рядом хотя бы время от времени. Кому я с женой нужен?»
«Никак опять брачеваться надумал?»
«Именно».
Ноэль заглянул:
— Пойдешь обедать? У меня новость.
Как расписались, кричал на всех углах — это только из-за бумаг! Едва в обморок не хлопнулся, когда его отец по телефону привет жене передал.
«Денис, какой ты вдруг браколюбивый стал. Жертву наметил?»
«Успею, пока с тобой судиться буду. Нас не всех одарило, как тебя, в низших кастах все происходит более низменно. Без больших страстей обойдусь».
Глупость: надеялась, что он против всех шерсть дыбит, а ее не тронет. Смешно.
«Да, предупреждай, когда вещи надумаешь забирать, чтобы я дома был. А то мало ли что прихватишь».
«Злой ты».
«Все, что меня не убивает, делает меня еще злее».
«Куда ж злее. Лучше б убило…»
Закрыла ноутбук. Ноэль уже ждал.
17
Аннагуль поражалась наивности французов — слушали, развесив уши, про режим Туркменбаши и преследование инакомыслящих. Оставалось ждать — дадут статус беженки, рассиропившись, или выдворят. Должны бы дать — гражданство у нее двойное, а для Отца Туркменского Народа это инакомыслие. Другой вопрос, при чем тут Франция. Наплела, что и в России преследуют. Пока ждешь решения, работать права нет, а жить-то надо. Дала объявление об уроках фортепьяно, пошли звонки. И нарисовалась эта мадам из Везинэ, пригорода для богатеньких, — хочет освежить музыкальные знания, лет сорок как протухшие. Бабки девать, видимо, некуда. Правда, она как цену услышала, обороты сбавила, пришлось мягко ввернуть: «Вы на пенсии? Тогда другое дело… Договоримся, я же не монстр…»
Это было ее козырной картой: голос. Низкий, текущий, теплый. Сирена, называл ее Антон. Собирались с ним в Америку, но застряли тут. Антон, на девять лет моложе, в России давно ходил бы на сторону, но в чужом краю без языка, работы и вида на жительство не разгуляешься. А впрочем, она была красивой в свои тридцать семь, и Антон гордился ею. Может, как скаковой лошадью, но гордился.
Познакомились за год до отъезда. Антон показался подходящей кандидатурой в компаньоны для побега: с образованием, по-английски может объясниться. А она даже на туркменском не говорила.
Ко времени знакомства с Ноэлем Аннагуль уже не волновало, оставят Антона во Франции или нет. От него было мало пользы, он без конца ревновал и абсолютно деморализовался — язык не учил, ныл, что скоро депортируют. И правда, подстраховаться следовало.
Едучи в Везинэ на первое занятие, она клялась себе, что больше в такую даль не потащится, меломанов и в Париже довольно. Но когда мадам провела ее в гостиную, где стоял рояль в окружении старинной мебели (бронзовые подсвечники
на стенах), все в душе перевернулось. Встала на пороге, и внутри — землетрясение. Никогда она в Туркмении так не жила. А здесь вообще конуру дали — занюханный социальный отель на окраине, четверть часа пехом от станции “Marx Dormoy”: комната с крашеными стенами и видом на помойку. «С бабкой надо дружить», — подумала Аннагуль и улыбнулась:— Первое занятие бесплатно. Только дорогу оплатите.
— Мадам воспротивилась, но порыв оценила.
Бывает же такое. У мадам оказался сын, ей, Аннагуль, ровесник, — неженатый, хозяин фирмы, к музыке неравнодушный. Но у родителей его не застанешь — Аннагуль ездила к мадам уже два месяца, раз в неделю, а дома околачивалась только его сестрица, взаимная непереносимость наступила мгновенно.
Зато мадам была очарована. После занятия приглашала Аннагуль «что-нибудь проглотить перед дорогой» (время для задушевных бесед). Добеседовались до того, что мадам пообещала: «Я его заманю». Предложение сыграть в четыре руки с молодой красивой учительницей музыки повторять не пришлось…
Неплох собой и при деньгах. Дом наследует, правда сестрица отсвечивает. Сказала Антону — выйду за итальяшку, получу вид на жительство по браку, разведусь и потребую компенсацию. Антон, конечно, разверещался, начал чемодан собирать, обиженного строить. Можно подумать, ему есть куда идти. «Ты не понимаешь, что я для нашего будущего стараюсь?» Не понимал. Пришлось объяснить, какуюкомпенсацию можно стрясти с человека, у которого такиедоходы, — и это впечатлило. Посопротивлялся вяло: «А откуда ты знаешь, что он столько зарабатывает?» — «Ты бы на его машину посмотрел и на дом», — весь вечер уговаривала, как маленького, и уговорила. Сирена!
Знала, что ребенка надо делать сразу, — у итальянца эмоции через край, но в тридцать семь неженат, детей нет, значит, не так прост.
Забеременела слету.
18
— Она сказала, что пьет противозачаточные.
— А когда сообщила о беременности, ты…
— Ответил, что детей делают вдвоем, а не в одиночку. Тут ее ангельское пение обернулось хриплым карканьем.
Сидели у Ноэля в кабинете, народ разошелся уже.
— А что твоя мама?
— Запретила ей в социальном отеле жить и питаться кое-как. Когда Клелия родилась, мать по ночам вставала бутылочку давать — грудью Анна не кормила, чтобы форму не потерять. Через месяц съехала, а Клелия осталась, до трех лет у моих родителей жила.
— А сейчас?
— Два года назад Анна ее забрала. Внушала ей: «Бабушка тебя не любит. Папе ты не нужна…» Представляешь, как это ребенка травмировало? Мы отсудили право забирать Клелию со вторника на среду и через выходные плюс половина каникул.
— А Клелию не смущает, что у ее матери есть друг?
— Не друг, а принц. Папой его называть не хочет. Как-то спросила: «У тебя есть принцесса?» «Нет», — говорю. «Когда найдешь, покажи. Ты же с ней не станешь жить, если она мне не понравится?»
— Ты что ответил?
— Паникуешь? — улыбнулся.
Паниковать было отчего, но совсем не по этому поводу.
Во время обеда Ноэль сообщил: в “Citadines”на Монмартре — отель квартирного типа — есть однушка свободная, можно заселяться. Растерялась: «А ты?» — «Буду заезжать…» Отлично. Искала семьи, а тут кукуй в ожидании — приедет сегодня или «устал, завтра рано вставать».