Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
«Я буду другой! — думала она. — Я буду как люди! И когда у человека беда, я заткну уши, закрою глаза, буду радоваться, что у меня ее нет! Пусть отправляются в Небесное Царство сами, меня устраивает Божье!..»
Манька прошла уже три брошенных деревни. Пустые полуразвалившиеся заколоченные дома, или разобранные и пепелища — не все сумели пережить перестройку. В отдаленных селениях люди дохли, как мухи, обработанные дихлофосом. Кто-то вымирал естественной смертью, кто-то навсегда покидал родные места и уезжал на заработки за горы, где были дороги, магазины, цивилизация, кто-то обращался в прах по собственному желанию. И немного удивилась, когда вдруг недалеко услышала, как тявкнула собака, и сразу затем
Звуки разом оборвались…
Манька остановилась, прислушиваясь. Где-то в глубине подсознания шестое чувство предупредило: «волки!», когда взгляд ее упал на дорогу. Тут повсюду были следы — крупные и чуть поменьше собачьи, с далеко отставными пальцами, копыта — не то корова, не то лошадь, и много свиных копытец. Она много прошла дорог, и не разу не встречалась с волками, они уступали ей дорогу. Или Дьявол, оберегая ее, уводил зверей в сторону. Заученной фразой ответила умнику: летом волки в стаю не собираются — именно так учила ее школа. Не иначе жилая деревня, и близко, прибавила шаг.
И не успела ступить на поле, как вдруг прямо перед собой, на дороге, метрах в десяти увидела волчью стаю.
Они ее ждали…
Вожак пристально посмотрел ей в глаза, чуть повернув морду, чтобы полностью видеть ее одним глазом — вторым он следил за стаей.
— Почему остановился, человек? — спросил его насмешливый взгляд. — Вот мы и встретились! Мы не выслеживали тебя, как ты нас, и не напали из-за угла…
И не было в мире прекраснее зверя. Черная шкура вожака лоснилась, спокойный — как скала. Если бы они встали рядом, волк, сидя на задних лапах, достал бы ей до груди. Огромный! В кино они были намного меньше. Даже щенки, которые крутились юлой за спиной вожака, превосходили придуманных по размеру. Три самки, охранявшие выводок, сидели и стояли с достоинством, не заступая черту, которую открыл им вожак, но было заметно, что самки испытывают волнение, как молодь.
Горячая волна прокатилась по телу, в голове стало пусто. И стало холодно. Она отступила назад, остановилась, замерев — шесть волков не сдвинулись с места. Она забыла, что волк не приемлет волка в образе человека. Дьявольские планы вылетели из головы в одночасье.
Манька сжала в руках посох, не поднимая его…
И уж или осенило озарением, или вдруг поняла с отчетливой ясностью, удивляя себя самою… Люди, не обиженные Дьяволом, способные принять воздаяния в свой ум, не бродили в одиночку по лесу — природа не верила им, не искали железо — они ковали его сами, не пытались образумить мучителя — они сами были мучителями, не радовались Дьяволу — по возможности, прятали лицо, обращаясь к праху и радея о сгнивших мощах и костях — и верили в себя, как в Бога. И нечего ей проситься в их общество! Да, она не достойна Помазанницы, если перестала быть собой и собиралась стать ею.
«Нет у меня ума! — сразу же согласилась Манька, чувствуя, как леденеют кости, — если вымытый капитал Дьявола меняю на Дьявольский ум!» Она переставила деревянную ногу и сделала едва заметный шаг назад.
Вожак колебался, не каждый день он встречал человека.
Люди хотели стать ему Богом. Но боги ему были ни к чему. Он выполнял свою миссию, возложенную природой: лечил лес от больных и слабых животных, чтоб жили другие, и оберегал волчью стаю. Его зубы убивали быстро — боль была минимальной. И если болезнь проникала глубоко, звери сами находили его, дожидаясь на волчьих тропах. Он видел смерть не одного выводка, и знал, что человек убивает волков.
И все же что-то останавливало его …
Человек был безоружный, и не бежал. Старый и мудрый волк не чувствовал ничего из того, что помнил — он видел, человек напуган, но, как вожак, не заступил черту, оставляя себе время ударить первым. Выжить имел право каждый, но не каждый стать вожаком. Убить
вожака мог только вожак. Он никогда не убивал вожака другой стаи, если только тот сам не просил об этом. Закон леса — природа сама решала, кому доверить себя.Сознание волка коснулась мягкая теплая волна, и он понял, что идет рядом с человеком.
Запах был тот же. Человек шел по следу, преследуя убийц членов его стаи.
И волк понял: надо освободить дорогу, охотник на убийц должен идти дальше. Он без страха повернулся к человеку спиной. Если тот ударит, он достанет его — у него тоже есть время.
Но человек не пошевелился. Волк поднял стаю и направил ее к лесу. Молодой щенок обиженно недовольно заскулил: «Почему мы не отомстили за себя?»
«Не каждый человек — враг, — ответил отец. — Когда-то мы жили вместе, и были как одна стая.»
Он еще раз взглянул на человека краем глаза, чтобы в стае не заметили, что он колеблется.
И не поверил глазам — человек разговаривал с лесом…
Манька стояла ни живая, ни мертва.
— У тебя как, боевой дух, сомнения не имеет? — Дьявол стоял за спиной, прищурившись, смотрел волкам вслед. — Вот, Манька, знамение тебе! И встанут звери, и уйдут, и будут думать промеж себя: хочешь — не хочешь, а надо!
Манька обернулась, силы окончательно оставили ее.
Она попробовала бежать к одиноко стоявшему посреди поля дереву, но не прошла и пяти шагов — ватные ноги подкосились, и она опустилась на землю. Дрожь колотила ее, зуб не попадал на зуб, язык прилип к гортани. Пустая сухая голова разом наполнилась роем мыслей, проплывающих и удаляющихся без рассмотрения.
— Чтобы под Дьяволом ходить, — заметил Дьявол с размеренной доверительностью, с довольной усмешкой наблюдая за нею, будто не имел к этому никакого отношения, — надо уметь устроить подлянку по-Дьявольски. Но, черт возьми, не Дьяволу же! Сами с собой люди борются дьявольской головой. И что ты все пытаешься примерить на себя истину человеческую? Все просчитали уже давно! Много тысяч лет назад один человек, бывший как ты, сказал:
«Отвратительно для гордого смирение: так отвратителен для богатого бедный. Когда пошатнется богатый, он поддерживается друзьями; а когда упадет бедный, то отталкивается и друзьями. Когда подвергнется несчастью богатый, у него много помощников; сказал нелепость, и оправдали его. Подвергся несчастью бедняк, и еще бранят его; сказал разумно, и его не слушают. Заговорил богатый, — и все замолчали и превознесли речь его до облаков; заговорил бедный, и говорят: "это кто такой?" И если он споткнется, то совсем низвергнут его. Сердце человека изменяет лицо его или на хорошее, или на худое»…
Тот, кто это сказал, сумел поднять голову и поставить крепость. И люди помнят его. Если помышления сердца худые, то и лицо не может быть добрым. Разве я слеп, чтобы давать человеку худому?
Манька закрыла лицо руками и заплакала.
— Это у меня-то худое? — обижено запротестовала она.
— Ты говоришь о голове. Только головой можешь думать. Сердце твое отстоит от тебя далеко. И близко, — вздохнул Дьявол. — Если сможешь услышать, то сможешь и уберечь себя от сердечного произвола!
Манька не скоро пришла в себя. Всю дорогу она громко бренчала железом и пела песни вслух, предупреждая зверей о своем присутствии. И пыталась услышать свое сердце — то, что видели люди. Но сердце было черным, безмолвным и угрожающим, и когда Манька старалась почувствовать его, голова у нее кружилась и в глазах появлялась рябь. Но Дьявол шагал рядом и, наверное, он когда-нибудь научит ее, как сделать сердце таким, чтобы ее любили и видели только то, что она считала собой. О том, как извести Благодетельницу, она уже не думала. Дьявол был ей и ни Друг, и ни Враг — он был Бог. Бог Нечисти. И любил Помазанницу, больше, чем ее.