Там избы ждут на курьих ножках...
Шрифт:
— Ну, иногда полезно выбить дурь из головы… По большому счету, тот, кто раздает деньги, должен проверить человека на предмет благонадежности. К чему рисковать Богу? Он сам себе не рад будет, если вдруг окажется, что уже не Бог!
— Но ведь не только нечисть ужасы сеет вокруг себя! — возмутилась Манька. — Взять, к примеру, местную налоговую, которая за податями следит. Вот пришла я, выстояла четыре часа к ряду в две очереди, чтобы по одному налогу отчитаться и по второму. И подошла, наконец, моя очередь, а инспектор мне говорит: приказ у меня — только одно могу предприятие принять, а второе или к другому инспектору стойте, или через ЭСО отправляйте! Встала к другому, еще час отстояла, а тут у меня одна уточненка, так ее ни в какую не приняли! Я говорю: я ее через почту пошлю, а они мне —
Но я ведь не одна была, нас там больше тысячи таких…
Разве ж не в Благодетелях дело? И все терпят, потому что самый главный Благодетель сказал: мы найдем к чему придраться! Это как?
— А это, Маня, слабое звено у нас выявляется! И неблагонадежные…
— А почему мне проще стать в уме кем-то, чем собой? А мысли, какие у меня? Навязчивые… Откуда берутся? Эти мысли плюют в меня, но ведь не только в меня, всякий на моем месте спотыкается! У нас в государстве так заведено… И почему у меня такая черная память, как уголь? Я бы не расстраивалась, но где мне взять помощь в таком деле, которое люди делают сообща? Почему за те же, или даже большую плату, человек изводит мои материалы, когда я хочу подправить мою сараюшку, и радуется, что сделал меня нищей? Ведь не уничтожает он добро другого человека, честно отрабатывая деньги! Почему людям трудно делать дело со мной, и не трудно с другими? Но я-то… заранее знаю, о чем она просит!
— Ох, Манька, — тяжело вздохнул Дьявол. — Так проклятый человек обречен уходить из жизни, закрытый от всего мира. Барахтайся, не барахтайся, а поле твое уже занято. Соль земли делает тебя безводной пустыней. И соль твоя — мерзость передо мной.
— Какая еще соль? — Манька насторожилась.
— Твое железо. Имя ему — Кровь! Выпить ее — страшная сила нужна человеку. Помню, были в стародавние времена люди, которые в огне не горели и в воде не тонули. Могли и над временем себя поставить. Не горят те люди в огне! Огонь их лижет, а они не горят! И Земля говорит: «Как живого-то хоронить, опоганимся ведь?!» Никто из них не ушел в Небытие, и не знаю, как извести народ сей. А ну, как и ты из их числа? Ладно, — согласился Дьявол, присаживаясь рядом с нею в болото. — Доведу до пекла! Посмотрю, чем повернется. Спешить-то все равно некуда, конец твой за мой не заскочит… А если заскочит, Бытие с Небытием местами начнут меняться — и тут не только мне, но и Абсолюту голову снесет.
— Что, Абсолютный Бог не захочет стать Бытием? — грустно усмехнулась Манька. — Мне кажется, люди обрадуются… Тебя они за Бога не считают!
— Абсолютный Бог всегда Бытие! Вся земля, которая у меня есть, взята от него. И я вижу Его, как тебя сейчас. В Нем столько возможностей заложено, что я до сего дня не перестаю черпать вдохновение, и все, о чем бы ни попросил, даст мне. Абсолютный Бог — Душа моя, и Дух мой лежит на Нем. Имя Души моей — Бездна! И я борюсь с нею, как ты со своей душой. Сочувствую всякому, кто помыслами сердца своего назвал ее Отцом и устремил к ней ноги. Я не рукотворное творение, но даже я не всегда могу с ней поладить, и нет-нет, мы обмениваемся воинами Света и Тьмы между собою.
— Ну, ты, конечно же, с воинами Света, впереди, на белом коне…
— Нет, — не согласился Дьявол, скромно потупившись. — Я с воинством Тьмы. И исподтишка. Поэтому и тренирую бойцов, в столь странных условиях, не обращаясь к ним напрямую. Зомбирую, чтобы голое сознание не остановилось, когда Душа Моя предстанет пред ним — летело с любовью. И чтобы, если вдруг про меня Душа Моя спросит, мое участие ни прямыми уликами, ни косвенными не подтвердилось бы… К чему мне ссориться с Душою Своею? А люди бегут от меня к Ней, и мрут как мухи, и третируют, и поднимают новую землю, расширяя мои пределы. Когда-то Она заключила меня в землю, и земля мой дом, и я хочу, чтобы земля стала такой огромной, как Бездна.
— Это как?!
— Манька, ты и так нас с Абсолютом рассмотришь, и так — и все равно будет не по-твоему.
Дьявол поднялся, протягивая руку. Манька заметила, что он снова чист, и невольно позавидовала — никакая зараза к нему не пристает…
— Хватай руку, не изображай из себя героя-одиночку!
А то снова свалишься, как один отрок, который заснул над мутью и выпал замертво из окна перед всем миром, — засмеялся Дьявол. — И даже апостол Спасителя Павлик, узник и раб, не смог этот феномен объяснить! А он, знаешь ли, грамоты имел при себе и каждый день вчитывался в произведения мудрецов, расшифровывая послания иногда умнее, чем сам мудрец! Пришлось пригласить на освободившуюся вакансию другого отрока. Вот как иногда бывает полезно разобраться с мутью. Так всегда, когда болезнь позади, — ты уже над болезнью.Манька еще раздумывала, принять или нет помощь Дьявола, взвешивая все за и против. Пожалуй, ей не стоило хвататься за его руку, как за ту полоску дернины, с которой ухнула в бездну, но без него она бы не выбралась. След ее четко просматривался, получалось, метра два, но длиною в жизнь… Как вдруг. почувствовала, что кто-то (или что-то) схватил за ноги и рванул вниз — и испустила испуганный вопль, едва успев схватиться за посох и за Дьявола, чтобы не съехать по мыльной глине. Тот, кто тянул ее, держал крепко, но теперь и Дьявол тянул ее, не уступая по силе. Манька почувствовала, что сейчас ее разорвут…
— Отпустите! — взмолилась она, и сразу сообразила, что Дьявол хотя бы тащит на белый свет, и завопила что есть мочи: — Отцепись, говорю, болотная тварь!
Положившись на Дьявола, и ухватившись за него одной рукой, она выдернула посох и начала пробивать того, кто держал ее. Сильно ударить не получалось, болотное месиво смягчало удары, но все же посох был железным, и вместо того, чтобы убраться, тот, кто тащил ее в болото, вынырнул с удивленным лицом.
Это была грязная, хотя, что с нее взять, она и сама была не лучше, женщина-старушка с крючковатым носом и с печальными, жалобными глазами, с волосами, в которых застряла ряска, вся из себя прилипчиво убогая. Старушка поправила лицо, смятое посохом, и тут же начала причитать тоненьким противным голосочком, всплескивая руками и прижимая их к сердцу, и тянулась к ней, целуя подол…
— Манечка, доченька моя, вернулась, деточка, о-хо-хо! Дождалась, дитятко ненаглядное! Ой, что-то не рассмотрю я… Нырни поглубже, дай полюбоваться на тебя! Ведь все глазоньки выплакала, дожидаючись! Вот-вот, — глаза ее засветились радостной теплотой, будто и впрямь родную кровиночку дожидалась. — Я все правильно рассчитала, подумала еще, должна уж Манечка вернуться! Куда ж она еще с железом-то пойдет?! — и спохватилась, — Что ж мы на пороге-то? Пойдем, сладенькая моя, пойдем скорее!
Манька разинула рот, не в силах отвести от болотного чуда глаз, пока Дьявол вытаскивал ее из грязи и толкал впереди себя, тоже наблюдая за чудом с каким-то непередаваемым зубовным скрежетом ощеренной ухмылки. Женщина в болоте чувствовала себя как рыба, и не тонула, и не искала опоры. Она пробежала по болоту и приблизилась, пытливо заглянув в глаза. Попыталась схватить, но Манька выставила вперед себе посох, не подпуская старушенцию.
— Куда? — изумилась Манька, отстранившись от Дьявола, чуть не провалившись с узкой тропы на другую сторону.
— Как куда? Туда! — женщина ткнула в то место, откуда Манька только что выбралась. — Ты меня, надеюсь, поминала?!
— Ага, щас! — зло бросила Манька, осторожно шагая по тропе на твердую почву и придерживая посох, чтобы вдарить болотной ведьме по хребту, как ломиком, если сунется. Тропа шла в обход островка, и вдруг резко свернула, и Манька, наконец, оказалась на твердой земле.
— Да ты что? Али не признала? — удивилась женщина, которая добралась до земли быстрее и уже сидела на пеньке, заложив ногу за ногу, оперевшись на сук, как на подлокотник кресла. Она покачала осуждающе головой. — Мы, Мань, с тобой к одному болоту приписаны! Заждались мы тебя! — и строго, будто отчитывала, добавила: — Не хорошо так с людьми, которые, матери — не матери, а все одно, подаяние тебе на лобном месте!
— Кто это мы? — Манька раскрыла рот в замешательстве, так и не поняв, что женщина имела в виду, когда сказала «матери — не матери». То не одной, а то сразу много? Или намекала, что не отвязаться от нее, как от железа господина Упыреева? И о каком подаянии говорила, если сроду никто копейки не подал за так? И у нее она в долгу?