Там избы ждут на курьих ножках...

Что произошло дальше, Манька объяснить не могла.

Она развернулась, отведя руку Кикиморы одной рукой, а второй всадила шило прямо ей в лоб, где она видела зеленоватую туманность, пробив череп.

Кикимора еще стояла, и туманность дымкой вытекала из ее головы, в то время как Манька с ужасом осознавала содеянное. Если бы каким-то образом ведьма сама на свое шило не налетела, она ни за что бы не подняла на нее руку, предпочтя навечно остаться в болоте. Все-таки было в Маньке что-то такое, что постоянно обеспечивало ей выживаемость. Не в первый раз случилось, что не успела подумать, как ее руками случилось все у нее на глазах. Так красиво получилось, будто был у Маньки черный пояс по сунь-вынь-фу!

Но до убиения дело не доходило…

Маньку всю трясло от страха, что некто был убит ее рукой, а еще больше оттого, что сама она висела на волосок от смерти.

Кикимора плашмя шмякнулась на тот самый пень, на котором хвалилась причесывать волосики и рассказывать сказоньки, заглядывая в глазоньки. Дьявол все еще с поднятыми руками метался по полянке, объятый ужасом, забыв, что нематериальный, дважды запнувшись за Кикимору, павшую в бою. В пылу битвы он, очевидно, пытался их остановить, но никто, как третью сторону, его не воспринял — даже Манька, но она, по крайней мере, не влезала в Дьявольское тело, тогда как Кикимора вообще никак не отметила его в обозрении, подскочив к ней как раз через его нематериальность.

— Ну!.. — наконец, остановился Дьявол, оттирая со лба пот, растерянно разводя руками над телом убиенной, глядя на нее потрясенно. — Да-а, — протянул он, — проткнула ты ее мастерски! — и тут же добавил, обличая: — Убивица ты, Манька! Сама-то понимаешь? Вот куда завела тебя упрямая дорожка! Ладно, — тупо рассматривая Кикимору, неохотно согласился Дьявол, — свидетелем буду… Самозащитный механизм сработал. Но, если честно, был у тебя мотив, угрожала ты ей… И она тебе… Но ведь не ты — она мертва! Следовательно, следователь будет следовать традиции расследования. Эх, сколько платить придется! Мне, — он загнул палец, — судье, прокурору…

Дьявол пощупал у Кикиморы пульс, послушал сердце, поднял и отпустил безвольно поникшую руку.

— Да кто бы еще слово тебе дал! — расстроено проговорила Манька, соображая, какой от Дьявола в этом деле вред, а какая польза. Он, пожалуй, был единственным свидетелем, так что от него зависело, найдут ее или нет. И тут же вздохнула с облегчением и обеспокоено, понимая, что Дьявола видит, пожалуй, она одна — навредить он ей показаниями не мог, но и доказать, что была самозащита, тоже не сумеет. — Но я ведь и вправду не хотела ее убивать! Ну не хотела же! — выкрикнула она, почти отчаявшись найти поддержку в его лице.

— Ну, маразм у старухи… Что теперь, протыкать маразматическое тело колющими и режущими предметами? — спросил он строго, как судья, пнув Кикимору носком ноги.

— Я, значит, убивица, а она, которая людей в болоте топит, святая? То-то, я смотрю, вы спелись, кружим и кружим по болоту, — оглядываясь, произнесла Манька. Она не ошиблась, неделю назад они уже была на этой островной болотной территории, только с другого конца.

— Маня, — строго прикрикнул Дьявол. — Ты в демократическом государстве живешь! Всяк волен выбирать себе Идеал для служения, обливая пятки слезами, поливая елеем и оттирая волосами… А были бы государь с государыней не демократы — и тебя бы заставили! Повороти назад! — жалобно, с мольбой в голосе, проблеял Дьявол, утирая слезу над телом покойной. — Муку какую сеешь! Я от страха не жив, не мертв, — пристыдил он ее, топнув ногой, и сразу чертыхнулся, когда брызги из лужи под ногами полетели во все стороны, обдав его самого. — Сначала старуху прикокнула, кто следующий? Помазанница моя? Ведь подумать, Маня, не мог, какая ты грубая! Делаешь прежде, чем думаешь… А вернешься, я не скажу, скрою, что ты личико бедняжке изувечила!

Манька призадумалась.

Дьявол, может, и не скажет. Именно — не скажет! Но Благодетельница обязательно прознает. Естественно, обвинят, а у нее ни свидетеля, ни алиби… Странно, когда оборотень убил девчушку, он сам ей объяснил суть правосудия, а теперь тоже самое пытается выдать наоборот. «Комедию ломает? Вряд ли. Манька нахмурилась. Тот случай никак Помазанницы не касался, а теперь, пожалуй, в самое нутро ее… Ишь, какой двуличный… Лучшее для нее сейчас схорониться в лесах, идти себе дальше, как ни в чем не бывало, а Кикимору спрятать от постоянного места проживания подальше — пока ищут, успеет уйти далеко! Болотная ведьма изнутри давно гнила, так что по времени никто не определит, когда была убита, скажут раньше, а раньше у нее свидетели есть, которые алиби подтвердят, а если скажут, что шла она вдоль реки, то признается, но дошла до болота и повернула в обход. Кому в голову придет сомневаться? Никто бы в это болото не залез!

Манька обошла Кикимору со всех сторон, брезгливо поморщившись: ведь не человек, мертвец, и давно уже! Ведь не собиралась убивать, старуха сама накинулась, и ей повезло — осталась жива.

И один долг сам себя заплатил.

— Знаешь что, я не просила ее тащить меня в болото и шилом махаться! И оправдываться не собираюсь, — уверенная в своей невиновности, отрезала Манька — и пригрозила: — А если собрались меня останавливать, то вам только хуже будет! — и добавила, но уже не так уверенно, в основном, что бы осадить Дьявола. — И Помазаннице твоей не поздоровится!

— Я что, Маня, разве не должен научить тебя? — с заискивающей вымученной улыбкой Дьявол сделал выпад, изображая драку на шпагах. Он как-то резко вдруг переменился, будто только такой ответ и ждал. И уже спокойно, без сочувствия к Кикиморе, по-деловому предложил: — Пуф, пуф! И уносим готовенькую в болотную тину, пусть полежит пока со своим народонаселением!

— Не уносим, — сказала Манька, понимая, что нельзя старуху обратно. — Оживет еще. Хватит с нее утопленников. Не знаю, сколько их, но спасибо они за это не скажут. Сомневаюсь, что рады они ее рядышком видеть.

— Ладно, — согласился Дьявол весело, — тогда повесим на дерево, как портянку! Будем сушить на солнышке!

— И не повесим, должно мертвого предать земле, — заявила Манька, гадая, догадался ли Дьявол о ее планах. — А если дождь пойдет? Надо по-человечески, похороним, а сверху осину посадим.

— А где ты осину возьмешь? — удивился Дьявол.

Манька осмотрелась. Осины на поляне не росли. А без осины нечисть оставлять опасно. Не приведи Господь, выберется на поверхность и уползет в свое болото! Отсутствие осины полностью соответствовало ее планам. Не придется выдумывать легенду для Дьявола.

— Значит, заберем ее с собой на большую землю! — сказала Манька без всякой радости.

— С ума сошла? — убился Дьявол. — У тебя железа не поднять, а ты еще эту… — он пнул Кикимору брезгливо, — тащить собралась?

— Не оставлять же ее здесь! Если оживет, первое болото станет мне могилой! Чего не сделаешь ради жизни на земле! — ответила Манька зло, расчленяя труп Кикиморы и складывая прогнившие, дурно пахнувшие куски в мешок, который носила в котомке на всякий случай. — Мне спасибо должны сказать, что я от мерзости мир избавила, а я прятаться должна… Ну где справедливость?!

Странно, но дорога из болота оказалась легонькой.

Куда бы Манька не ступила, земля была тверже камня, чуть прикрытая болотной водицей, которая стала почти прозрачной. После смерти Кикиморы воду мутить было некому. Вышли на большую землю уже на третий день, и удивились: две реки, та, вдоль которой они следовали, и та, которая брала начало у Неизведанных Гор, на берегу которой жила Посредница, стали одной рекой с правильным направлением — к морю-океану. И была она так глубока и широка, что без лодки не переберешься, и не разглядишь сразу, где у нее другой берег.