Тамара Бендавид

— Да что ж, три тысченочки положите; и довольно-с.

Тот только крякнул на это, с досадливым жестом прищелкнув пальцами.

— Разве много-с? — благодушно удивился старец. — Это уж, кажется, по совести, чего нельзя дешевле. Ведь с вас другие, поди-ка, не то заламывали! У господина Смаргунера, к примеру, изволили быть?

— Н-нет, — слегка замялся Каржоль, — а что?

— Ну, как нет! — недоверчиво мотнул головой вверх Малахитов. — Уж наверное были! Без того невозможно-с.

— Да почему вы так уверены?

— Я-то? Хе, хе, хе, батюшка мой! Потому и уверен, что знаю. Не побывавши у Смаргунера и у других, сюда никто не заворачивает оглобли. Это уж такой порядок. Ну, а как нарвутся-с, тогда и к Ассинкриту Смарагдовичу! Тогда и он хорош! Ведь правда-с?

Каржоль должен был сознаться, что так, но ведь он почем же знал? Ему в консистории рекомендовали.

— Так, так, конечно-с! Ну, и у Васьки Красноперова были?

— Был и у Красноперова.

— Та-ак-с. Вот жох, так жох, скажу я вам! Ай-ай какая выжига, — и не дай ты, Господи! — качал головой и отмахивался руками Малахитов.

— мне, напротив, — заметил граф, — он показался очень милым, душевным человеком.

— Ну, еще бы! — иронически согласился старец. — Без мыла в любую душу влезет, — тем и берет! Все мои ученики-с, — похвалился он, — ей-Богу-с! И Смаргунер, и тот же Красноперов — все мои!. Нынче-то — ух, какие важные стали! На рысаках с резинами разъезжают, на нашего брата с благородным пренебрежением смотрят, а спервоначалу-то, как только-что пошли было по этим самым бракоразводным делам, так, верите ли, редкую неделю, бывало, не заглянет с поклоном. — «К вам-де, Ассинкрит Смарагдович, батюшка! Поделитесь своей опытностью, поучите нас, молокососов, как и что!

Боюсь, мол, дело не провалить бы!»— Ну, и наставишь бывало по христианскому-то чувству. А теперь, гляди-ка, кушища какие загребают, — ума помрачение!., ну, скажите откровенно, поисповедуйтесь старику, подмигнул он поощрительно Каржолю. — Шмаргун-то этот много заломил с вас?., а?..

Тот признался, что тридцать тысяч, а Красноперое — десять.

— Так, так! Это по-ихнему, по-новомодному! Совсем как следует быть! — слегка замахал старец ладонями на графа. — Ну, и судите же сами: Шмаргун — тридцать, Васька — десять, а я-грешный, — только три тысчонки! А ведь дело-то все одно же. Что за тридцать, что за три, — работа все та же!.. Дурак и даст пожалуй тридцать, коли богатый, а не богатый, или который порассудительней, плюнет, да ко мне же придет. От того и дел этих у меня больше-с. Ястреб и высоко летает, да редко хватает, а курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. Так-то-с!

Каржоль согласился, что три тысячи, конечно, немного, но беда в том, что сразу дать такую сумму он никак не может.

— Зачем же сразу? — Сразу не надо, я и не прошу сразу! — убедительно принялся уговаривать его Малахитов. — Что я христопродавец какой, что ли, чтобы взять человека за горло и душить?!. Я же ведь понимаю, — всякий дает по силе своей возможности: может человек сразу — прекрасно-с! не может, — и пречудесно! Все равно, частями получим в рассрочку.

Граф сознался, что это для него самое удобное.

— Ну, все конечно-с удобнее! еще бы!.. Сначала на подъем дела, на посошок, что бы ходчее шло, вы, разумеется, выдадите мне малую толику, рублишек эдак триста, пятьсот даже, коли не трудно, а там — по мере течения, сами будете видеть. Где нужна подмазка, там подмажем, но в меру, без баловства, и все это, даст Бог, кончим-с миром, благородно, по-божески, как следует.

Каржоль был внутренно в восторге. — Вот сговорчивого человека судьба послала! Не человек, а просто клад!.. Ни к кому больше и ехать не стоит, — с ним кончать сейчас же!

И он протянул Малахитову руку в знак своего окончательного решения, даже предложил задаток, если тому угодно.

— Зачем же задаток? — Это излишне-с, отказался деликатно старец. — Мы все это оформим законным порядком, — пояснил он. — Сначала между собой условьице заключим-с, вы мне установленную доверенность выдадите, затем прошеньице по пунктам составим, вы его представите в консисторию, — вместе пойдем, — там его в очередь подвергнут рассмотрению-с и составят постановление о начатии дела, равно как и о вызове супруге вашей к заслушанию прошения вашего, ну, и так далее, по порядку-с. А при подписании условьица, вот вы мне тогда сотняжки три-четыре пожалуете, — это я не откажусь, потому тут сейчас же кое-какие расходы будут.

Каржоль, удивляясь в душе нелюбостяжательности Малахитова, охотно согласился на его предложения и только просил как можно скорее начинать и еще скорее кончать всю эту консисторскую процедуру.

— Хе, хе, хе! Раньше срока не кончим, — пожал плечами старец. — Всякому овощу свое время, говорится, — так и тут: пошлют супруге через полицию позывную повестку, к заслушанию то есть, — ну, а она может и уклониться, конечно; медицинское свидетельство представит, — вот и заковыка-с!.. Глядь, — неделя, другая и уплыла, а дело пока стоп!.. Затем иерея пошлют еще, и к вам, и к супруге-с.

— Это зачем еще? — удивился граф.

— А как же-с? Неприменно иерея! Без иерея нельзя, таков порядок, потому как он должен увещевать вас пастырским словом своим, чтобы склонить стороны к миру. Ну, вы тогда, конечно, сейчас же царя Алексея Михайловича ему в руку — красненькую то есть, — знаете, по докторски, при пожатии; он и отрепортует в консисторию, что увещевал, мол, и склонял, но стороны остались, упорствуя в закоснении своих враждебных чувств. Вот тогда уж и пойдет настоящий процесс! Вызовут свидетелей, потом супругу-с для законных возражений с ее стороны, очной свод им сделают, те будут уличать, она отрицать и, быть может, даже своих собственных свидетелей выставит, — ну, тогда уже мы возражать будем, в дополнение-с. Потом судоговорение, — тут уж вы только на меня смотрите и делайте то, что я вам заранее укажу, — все хорошо будет!.. Ну-с, а затем, консистория постановит свое определение-с; недельки через полторы нам его объявят в окончательной форме, и тогда-вот мы вас поздравим и выпьем, пожалуй, вкупе по бокальчику-с. Вот, дело-то и в шляпе будет. Чудесно-с!..

И на этом Каржоль расстался с ним — до скорого свидания, совершенно успокоенный, уверенный в успехе, полный самых радужных надежд на будущее и как нельзя более довольный своим «специалистом». Судьба как будто начинает опять ему улыбаться, счастливая талия снова идет ему в руку.

XXXV. «СУДЬБА» ОПЯТЬ СТАВИТ БАРЬЕРЫ

Через три дня формальное условие и доверенность были уже составлены Малахитовым и подписаны графом у нотариуса, а еще через три дня он, вместе со старцем, представил прошение свое в консисторию, и дело пошло обычно практикуемым порядком.

Прошло дней двенадцать. Каржоль за все это время успел уже совершенно войти в свою нормальную колею, вполне приспособился к условиям новой своей жизни и к «нумерному режиму» Амалии Францевны, шутил и забавлялся в одинаковой мере и с нею, и с ее попугаем: попугая дразнил и переучивал с немецкого на французский язык, против чего всегда восставала хозяйка, в качестве прирожденной тевтонки, а перед самою тевтонкой в шутку вздыхал сантиментально и не без тонкого комизма отвечал порою на ее кокетничанье, что не мешало ей, однако же, принимать это в несколько серьезную сторону и питать про себя некоторые сладкие надежды. Словом, он обжился в «шписовских нумерах», сделался там как бы своим, человеком, даже принимал, при посредстве Амалии Францевны, платоническое участие в интересах и быте своих соседей и соквартирантов, то есть, попросту, слушал о них ее разные сплетни, в особенности «пикантного» характера, с удовольствием пил по утрам «Milchcaffe», читал «Петербургскую газету», чтобы быть au courant новостей дня и репертуара, «фриштыкал» вместе с Fraulein Amalia, затем где-нибудь фланировал до обеда, — и этот беспечный и дешевый образ жизни даже очень ему понравился. Прежних знакомств своих он пока еще не возобновил, не желая стесняться перед бывшими приятелями нынешнею своею «нумерной» обстановкой, но не удержался, чтобы несколько раз за эти дни не побывать и в «Ливадиях», и в «Аркадиях», и в «Демидронах», — нельзя же без того: сердце не камень, да и что иначе делать в Петербурге летом!