Тамерлан. Вопреки всему
Шрифт:
Она отказалась!
Отказалась от него!
От него никто и никогда не отказывался, не бросал – бросал ОН и очень быстро, а с ней… Думал, всё будет иначе. Искренне верил, что все её громкие слова – правда. Ведь говорила же, что готова к любым трудностям. Так почему же сейчас воткнула ему в сердце нож?!
Испугалась?
Так знала же, что женатый. Знала и всё равно прыгнула к нему в постель.
– Ах, Влада, ах… – стоял посреди номера и смотрел на кровать, ещё хранящую тепло его девочки.
В дверь постучали, но он не стал открывать.
Дверь открылась сама и на пороге появилась знакомая женская фигура. Быстрым шагом она надвигалась на него, будто грозовая туча.
В карих глазах, напоминающие глаза его девочки, читалась ярость и боль. Тёща!
Когда щеку обожгла ладонь, Тамерлан даже не шелохнулся. Лишь изогнул губы в кривую ухмылку и закатил глаза.
– Ещё раз я увижу тебя возле моей младшей дочери, то уничтожу! – женщина погрозила пальцем, а затем схватила Тамерлана за ворот рубашки. – Как ты мог? Она же еще девочка, сестра твоей жены?!
– Уходи, пока я держу себя в руках, – ответил сухо.
Женщина не успокоилась и занесла руку, чтобы снова ударить, но Тамерлан перехватил запястье и с силой сжал тонкие пальцы, заставляя тещу ощутить боль.
– Никто не смеет поднимать на меня руку.
– Я не прощу тебе этого, Мамедов, – сквозь зубы процедила женщина. – Гори в аду. Я проклинаю тебя…
Тамерлан усмехнулся и, разжав тиски, отпустил женскую руку.
– Я уже в аду. Давай. Проваливай к ебеням, – рявкнул и указал на выход.
***
Кортеж из двух иномарок остановился напротив высокого забора. Ворота открылись, и на горизонте показался охранник. Увидев на машинах знакомые номера, он в спешке отскочил в сторону, пропуская кортеж внутрь.
Торопясь, Марк вышел из машины и сразу направился в дом.
– Марк? – дорогу преградил будущий тесть. – А что вы здесь делаете?
Марк окинул Владимира пренебрежительным взглядом и кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж.
– Влада у себя?
– Да, но… Стойте! – крикнул Репницкий, но никто не обернулся.
Съедаемый бурей эмоций, быстрым шагом Марк миновал лестницу и в скором времени оказался в узком коридоре. Открывал каждую попавшуюся дверь, пока не отыскал спальню Влады.
Увидев её, замер в дверном проёме. Влада лежала на кровати, свернувшись в клубок. Плечи сотрясались. Дыхание было тяжёлым и рваным. Он даже услышал всхлипы. Почему она плачет? Разве не должна радоваться? Ведь всё-таки умудрилась сбежать!
Тихо ступая, он подошёл к ней со спины и долго не решался произнести хоть слово. Руки сами потянулись. Легкое касание к плечу на короткий миг и тело пронзило острой болью!
Влада встрепенулась. Резко повернулась к нему лицом и остолбенела, не ожидая встречи, а он попытался улыбнуться.
– Почему ты плачешь?
– Тебе какое дело? – сквозь зубы процедила девочка и, поднявшись с кровати, подошла к двери. – Вон! Вон из моей комнаты!
Марк ухмыльнулся. Ну, надо же, какая храбрая! Ниже его на целую голову, в два
раза меньше и младше на двенадцать лет. Маленькая, хрупкая девочка, с нравом дикой кошки, да не кошки даже, а львицы. Его львицы!Лениво поднялся с кровати. Подошел к двери и остановился напротив Репницкой.
– Я думал, ты сбежала к нему.
– Я сказала, проваливай!
Демонстративно отвернувшись в сторону, Влада сжала от злости челюсти.
– Ты плачешь из-за меня? – спросил Марк.
Влада вздрогнула.
– Никогда! Я никогда не буду плакать из-за тебя.
– Правильно, – кивнул, а затем, не удержавшись, коснулся ладонью острой скулы. – Меня ты будешь только любить.
Он ушёл, а Влада с треском захлопнула дверь.
Остановившись посреди коридора, Марк достал из кармана мобильный телефон и сделал вызов:
– Мамедова убрать.
37
Сидела на кресле за письменным столом. Положив на колени тетрадь, выводила на бумаге кривые строчки:
“Я украду тебя, можно?
У той одной,
Которая вечно всем недовольна,
Которую зовёшь ты женой!
Я тебя отвоюю, ладно?
Сотру границы из разбитых сердец.
Взамен предложу тебе тихую гавань
И никогда не поведу под венец.
Я тебе писать буду, можно?
Ночами напролет поэмы и стихи.
Ты не бойся, я не больная.
Это лишь тихие крики моей души.
Я любить тебя буду, ладно?
Сожгу за собой все мосты.
В небе разверну самолёты,
Только бы не отвернулся ты”.
Скрипнула дверь. Я быстро закрыла тетрадь и прижала к груди. За спиной послышались шаги. Вздрогнула. Смахнув со щеки одинокую слезу, обернулась.
– Ты опять пропустила ужин.
– Я не голодная.
На плечо легла рука. Мама склонилась надо мной, обнимая со спины.
– Что там у тебя, покажешь?
Прижала тетрадь ещё сильнее.
– Ничего.
– Влада, – схватив за поручень, мама крутанула кресло вместе со мной. – Покажи.
– Тебе не понравится.
– Ты закрылась в себе. Не выходишь из спальни. Ни с кем не разговариваешь. Только пишешь и пишешь.
– Мне нравится писать.
– Стихи пишешь? – спросила прямо в лоб.
А мне даже отвечать не пришлось – мама всё поняла по глазам. Да и как не понять? Она же моя мама! Между нами тонкая, невидимая нить на всю жизнь…
– Он не стоит этого, Влада.
– Я не говорила, что стихи про него!
Мама, наградив меня теплым взглядом, едва заметно улыбнулась.
– Я это и так знаю. Повторюсь. Он не стоит этого! Не хочу делать тебе больно, но…
Мама запнулась, чтобы подобрать правильные слова. А я, затаив дыхание, смотрела на неё снизу вверх и ждала, что она скажет что-то такое, что окончательно меня сломает, растопчет.
– Говори, – произнесла я, когда мама так и не решилась продолжить свои мысли.