Танцующая в Аушвице

Дней десять спустя в дверь дома Колье стучится представитель налоговой службы. Дома ли Кейс, интересуется он. Несмотря на многократные напоминания, тот так и не погасил большую налоговую задолженность. Человек кипятится и желает начать описывать имущество Кейса немедленно. Я собираюсь с духом и звоню друзьям Кейса в Сустдейк. Однако мне сообщают, что он там даже не появлялся. Когда я рассказываю об этом господину Колье, тот сознается, что знает, где Кейс на самом деле. Оказывается, десять дней назад тот окопался в отеле “Ян Табак” в Бюссуме. Я просто взрываюсь от ярости. Во время обеда отправляюсь туда. Его нет на месте, но мы долго беседуем с одной из официанток — и та рассказывает мне, что у нее Кейс тоже одолжил 100 гульденов. На прошлой неделе она должна была платить по счетам и поэтому настойчиво попросила вернуть ей деньги. Кейс в очередной раз ей что-то наплел. Девушка сидит передо мной, вытирая слезы. Кейс частенько заглядывает в “Рюттен Райдо” в Бюссуме, говорит официантка. Это такой бар, где встречаются контрабандисты. Там играют в карты и пьют. Пару дней назад, рассказывает она, Кейс закатил там дорогущий ужин для четырех медсестричек, ухаживавших за ним в благотворительной больнице. А на следующий вечер с какой-то брюнеткой махнул на такси в Амстердам и ночью оттуда не вернулся… Плакали мои денежки, понимаю я.

Присев за столик на террасе отеля “Бос ван Бредиус”, я собираюсь выпить кофе и подзываю официанта. Его же я расспрашиваю о Кейсе.

— А тот симпатичный бармен, он сегодня не работает? — интересуюсь я.

— Нет, мефрау, он теперь в отеле “Ян Табак”.

— Вот как? А почему не здесь?

— Он обокрал хозяина, мефрау…

Я допиваю свой кофе и возвращаюсь к матери. Теперь я точно села в калошу. А моя бедная мама, неужели при всех ее бедах и тревогах я буду огорчать ее еще и этим? Этого нельзя делать ни при каких обстоятельствах. И я ничего ей не рассказываю.

Через неделю вдруг объявляется Кейс. Милый и доброжелательный, как всегда. Денежки тю-тю, сообщает он мне, пока я ничего не могу тебе отдать. И снова обещает вернуть долг через две недели. Я ничего не говорю ему о том, что мне про него известно, и на все его обещания реагирую холодно.

Вскоре из трудового лагеря Хейно мы получаем письмо от отца. Для безопасности он отправляет его на адрес семейства Колье, но на имя некоего г-на де Вита. Это его первое письмо из лагеря, и в нем он использует имена, о которых мы заранее договорились и под которыми скрываемся мы сами. Он спрашивает о своей семье и пишет об этом так:

Дорогой друг!

Наверняка вы знаете, что я нахожусь здесь. Надеюсь обратной почтой получить что-нибудь из съестного. Хорошо бы вы побеспокоились о большом рюкзаке, он мне срочно нужен. Есть надежда, что некоторое время я еще проведу здесь. Напишите мне хотя бы письмо. Как обстоят дела у мефрау Ван Морсел, а также у Лии с Яном? Я стараюсь бодриться, поскольку хочу вернуться назад.

Всего наилучшего!

Под именем Лии Донкерс я отправляюсь в лагерь Хейно. Как голландке арийского происхождения мне удается получить разрешение навестить бывшего коллегу — так я называю отца. Он должен работать на ферме. Многие мелкие фермеры в надежде увеличить свои доходы записываются в Национал-социалистическое движение. Это дает им право по дешевке привлекать на работу заключенных. Конная жандармерия обеспечивает охрану заключенных, работающих в поле, а немцы за использование заключенных в качестве дешевой рабочей силы получают от фермеров свой процент.

Подъехав к лагерю, я показываю разрешение на пропускном пункте, и меня провожают в комендатуру. Там пьют кофе несколько охранников. Все они — голландцы. Мне предлагают присесть и тоже угощают кофе. Мы мило болтаем с охранниками о всяких пустяках. Как бы между делом я рассказываю им про своего коллегу — большого специалиста в области бухгалтерского учета. Это просто его призвание, добавляю я. Но для работы в поле он слишком слаб здоровьем. Куда уместнее было бы использовать его на учете посадочного материала, при взвешивании и на упаковке, а также при заключении торговых сделок и формировании заказов. Тут от него будет куда больше пользы, чем от копания земли. Все это я говорю охранникам в надежде хоть как-то облегчить положение отца. Дежурный эсэсовец слушает меня внимательно и кивает. “Неплохая идея”, — бормочет он.

Потом в комендатуру заходит жандарм с сообщением, что мой коллега доставлен. Я быстро прощаюсь с охранниками и спешу к выходу. Жандарм любезно открывает передо мною дверь. На улице я сразу же вижу отца и, прежде чем он успевает что-то сказать, радостно восклицаю:

— А, вот он — мой коллега!

Кричу так громко, чтобы отец смог меня услышать и сориентироваться. Приветствуя в моем лице Лию Донкерс, он вежливо протягивает мне руку. Мы оба включаемся в игру — какие могут быть поцелуи и объятья между коллегами? Он хочет подойти ко мне ближе, но я упреждающе сжимаю ему руку, и мы держимся на расстоянии, иначе это будет слишком неосторожно.

— Как мило с твоей стороны, что ты заехала меня навестить, — говорит отец. — Как там на работе?

— На работе все в порядке. У нас теперь большой заказ из Германии, — отвечаю я. — Тебе привет от мефрау Ван Морсел и Яна.

Обменявшись приветствиями с отцом, я спрашиваю жандарма, можно ли нам с коллегой прогуляться по лагерю, а то я что-то слишком засиделась. Тот показывает мне дорожку, ведущую к полю, по ней мы можем пройтись. А по окончании встречи мне следует снова отметиться в комендатуре. Он поворачивается к нам спиной и отправляется по своим делам. Мы остаемся одни, идем по дорожке, но на полпути останавливаемся и садимся у обочины. Мы по-прежнему не касаемся друг друга — кто знает, чьи глаза отыщут нас в чистом поле, но теперь хоть можно нормально поговорить. Очень быстро я рассказываю отцу про маму и Джона. Отец выглядит усталым и, когда я спрашиваю его о здешнем житье-бытье, он ничего не скрывает.

— Работа тяжелая, а рабочий день — бесконечный, — говорит он. — Еды вроде бы достаточно, но вся она совершенно несъедобная. Сколько это еще продлится, я не знаю. По слухам, нас собираются отправить в Польшу, а оттуда приходят плохие вести.

Я пугаюсь, но не показываю вида. Стоит ли волновать отца еще больше?

— Хорошего мало, — киваю я. — Я уже не верю ни немцам, ни голландцам. Мы все для них — просто еврейская проблема. Так что ожидать можно чего угодно.

— Не знаю, что делать, — вздыхает отец. — По вечерам я чувствую себя таким усталым, что мне кажется, что назавтра я уже не встану. Глупо, что я по доброй воле подписался на этот лагерь. Меня уверили тогда, что в этом случае вас не тронут, но все это были пустые обещания…

— Наше доверие предали и будут предавать дальше, — обрываю его я, у нас нет времени на жалобы. — Поэтому есть только один выход из ситуации: позаботиться о том, чтобы ты смог отсюда бежать.

— Отсюда так просто не убежишь, — отец смотрит на меня удивленно. — Даже предположить не могу, как это сделать.

— А никто и не говорит, что это просто, — подтверждаю я. — Но лагерь не так уж хорошо охраняется. И к тому же вы выходите за территорию лагеря, в поле. Поэтому наверняка существует какая-то возможность сбежать, ее-то нам и следует вычислить. Но бежать тебе отсюда нужно обязательно. Я помогу. Обещаю придумать стоящий план.

После долгого раздумья отец соглашается. Мы тут же начинаем перебирать все возможные варианты побега и пытаемся просчитать риск, связанный с каждым из них. Соображаем, почему оказались неудачными несколько попыток побега, предпринятых здешними заключенными раньше.

Отец Розы Фальк (крайний слева) в трудовом лагере Хейно

Через час я прощаюсь с отцом и жму ему на прощанье руку. Он идет к своему бараку, я отмечаюсь в комендатуре и спрашиваю там, как кратчайшим путем пройти в деревню. В деревне я беру напрокат велосипед и еду осматривать окрестности. Это необходимо, чтобы составить хороший план побега. Здесь вокруг — одни поля и леса. Их чередование делает ландшафт весьма живописным и похожим на регулярный парк. Выруливая к полю, где отец работает каждый день, я обнаруживаю, что оно находится возле самого леса. Это здорово, поскольку к вечеру отец может незаметно туда ускользнуть. По его словам, их охранник вооружен, но собаки у него нет. И можно надеяться, что, когда отца хватятся, уже стемнеет, а без собаки в лесу делать нечего…

Итак, для первого шага в нашем плане побега это неплохо, но что нам делать дальше? С севера через поле течет маленькая речка. У леса она подныривает под узкий мост над небольшой дорогой. Это наводит меня на мысль: если отец лесом доберется до этого места, я подгоню к мосту машину и заберу его оттуда. Он переоденется в новенький костюм, начищенные до блеска ботинки, положит в карман свеженький паспорт — и мы помчимся прочь отсюда безо всяких проблем.

И все-таки план нуждается в дальнейшей доработке. Что-то может пойти не так, а больше всего я боюсь лагерных псов. В темноте охрана не станет искать беглеца. Но как только забрезжит рассвет, по его следу пустят собак… А еще нужно опасаться крестьян. В один из прошлых побегов заключенный попросил убежища на ферме. А крестьянин тут же позвонил в полицию. Полицейские схватили заключенного и вернули его назад в лагерь. И оттуда, в порядке наказания, отправили прямиком в Польшу: этим ужасным случаем в профилактических целях в лагере пугали заключенных. И такое случалось трижды.