Танец маленьких разбойниц

— Мне бы тоже хотелось поучаствовать в вашем… э-э… представлении, — сказала Блэки. — Но у меня нет никаких особенных талантов, с которыми я могла бы выступать на публике. Ну, может быть, что-то вроде фокусов, например: «Дайте один евро, и я угадаю, сколько вы весите».

— Нет, это не пойдет! — рассмеялся Эдди. — Люди не станут платить один евро за то, что ты правильно угадаешь их вес. Они скорее заплатят, если ты ошибешься. Так что твой фокус должен называться «Дешевый комплимент».

— А петь ты не умеешь? — спросил Камерон.

— Я — нет, а вот Хлоя здорово поет.

— Правда?

— Ага. Только она слишком стеснительная, чтобы петь на улице.

— Да, — согласился Камерон, — Хлоя очень робкая девушка, но у нее есть масса скрытых талантов.

На противоположной стороне улице показались Нигель и его приятель Лаудон. Заметив сидящую в кафе троицу, они тоже решили немного отдохнуть. Разговор зашел о «Парижской артерии». Ребята рассказали, что их буддийская община живет в сквоте, там же обитают еще четыре артистические общины и свободные художники-одиночки. Сквот находится в доме, принадлежащем одному крупному банку. Конечно, банк не в восторге от таких жильцов, их бы с удовольствием всех выселили, но поскольку дом пустует уже девять лет, а у банка нет никаких официально утвержденных планов на использование этих помещений, полиция пока не вмешивается.

— Получается, что вы присвоили чужую собственность. Эй, да вы ограбили банк! — воскликнула Блэки. — Буддисты и художники, вы настоящие разбойники!

— Ничего подобного, — возразил Лаудон. — Мы же не сперли само здание. Мы его просто позаимствовали.

— И никакие мы не разбойники, — добавил Нигель, американец корейского происхождения.

Он уже несколько лет жил во Франции. Нигель был скульптором и по совместительству арт-директором общины: он отвечал за художественные интернет-проекты, которыми занималась «Артерия». Камерон и Блэки живо заинтересовались его работой.

— Большинство людей, — пояснил Нигель, — услышав слово «сквот», представляют себе темное сырое подземелье, где обитают наркоманы, пьяницы, грязные бродяги и гигантские крысы. Но наше поселение — это творческийсквот, мы не употребляем тяжелые наркотики, регулярно моемся, и у нас нет крыс.

— Но зато водятся тараканы, — добавил Лаудон, английский актер, окончивший театральную школу в Лондоне. — Каждые три месяца мы устраиваем массовые тараканьи бега. Дожидаемся, когда наши вегетарианцы, экологи и борцы за права животных уезжают из города, вооружаемся паяльными лампами и выгоняем тараканов из всех щелей, а потом засасываем их пылесосом. Способ, конечно, варварский, но зато очень эффективный.

— Вода только холодная, — сообщил Нигель. — Но на шестом этаже сохранилась душевая. Каждые два часа в течение двенадцати минут у нас бывает горячая вода. Правда, это технический водопровод.

— И все же, душевая — это так по-домашнему, — подхватил Лаудон.

— Ага, и вода сравнительно чистая…

— И кругом столько интересных людей…

— О, масса впечатлений, — согласился Камерон. — Я как-то останавливался в творческом сквоте в Амстердаме, на Рембрандтсплейн. Очень живописное место.

— А вы давно живете в «Артерии»? — поинтересовался Эдди.

— Три года.

— Ого. И за три года никто никого не убил и не отравил? — со смехом спросил Камерон.

— Нет, убийств пока не было. Но период адаптации проходил непросто. Поначалу мы договорились жить одной семьей, никаких «твое — мое» — все общее. Через две недели мирный договор рухнул: конфликт разгорелся из-за упаковки сарделек, пропавшей из общественного холодильника.

— А через полгода, — сказал Лаудон, — народ начал подписывать свои кульки с продуктами и отмечать уровень жидкости на коробках с соком и молоком.

— Ну, вообще-то, у нас была масса проблем, когда в общине жили одни парни, — возразил Нигель. — А потом появились девчонки…

— И у нас появились новые проблемы.

— Раз в месяц нам приходится проводить генеральную уборку.

— Обычно, когда напряжение достигает критической точки, люди на время уезжают: развеются, остынут и снова возвращаются.

— Или не возвращаются, но на их место приходят другие. Будете в Париже, заходите в гости, милости просим.

— А ты уверен, что нам не придется принимать участие в религиозных обрядах? — спросила Блэки. — Ну там, распевать мантры, плести гирлянды из маргариток и носить белые одежды?

— Нет. Самое большее, о чем вас могут попросить, — помыть посуду, но мы все дежурим по очереди. Если вы остановитесь у нас надолго, вам придется вносить свою долю за питание — либо деньгами, либо в виде общественно полезного труда: например, раздавать на улицах приглашения на наши выставки.

— Эй, Джо, привет! — крикнул Эдди, завидев приближающегося буддиста.

— Привет. Слушайте, я только что встретил вашу подругу.

— Хлою?!

— Ее самую. Она подошла ко мне и спросила, не я ли обронил бумажник.

— Где ты ее встретил? — спросила встревоженная Блэки.

— Там, на соседней улице, возле кондитерского магазина.

— Спасибо. — Блэки вскочила из-за столика. — Ладно, парни, пока. Увидимся в лагере, — бросила она уже на ходу.

Проклятие, вечно Хлоя все испортит. Однако это уже переходит всякие границы. Криминальный талант подруги превращается в настоящую проблему.

Блэки увидела ее в конце улицы. Хлоя шла по пятам за каким-то мужчиной. Блэки припустила вслед за подругой. Она почти догнала Хлою и уже собиралась схватить ее за рукав, но вдруг заметила еще одного человека, который тоже наблюдал за Хлоей. Мужчина в шортах и цветной рубашке был похож на праздно слоняющегося туриста.

Прежде чем Хлоя успела протянуть руку и тронуть за плечо свою жертву, турист расплылся в кровожадной улыбке и, вскинув камеру, несколько раз щелкнул затвором. Блэки расслышала одно-единственное слово: «Попалась». Затем незнакомец развернулся и убежал.

— Хлоя! — крикнула Блэки. Та обернулась.

— Кто это был?

— Не знаю.

— А ты что тут делаешь?

— Гуляю…

— И шаришь по карманам прохожих.

— Что-о?

— Что слышала. Я все знаю.

— Откуда? — спросила Хлоя, мысленно осыпая проклятиями Камерона. «Ябеда, предатель, подлая крыса».

— Джо сказал. Буддист из «Артерии». Ты пристала к нему со своей дурацкой проверкой на честность.

— Он взял бумажник?