Танец с саблями

— Наливай.

— Двадцать два часа… ровно! — поддержал его хриплым женским басом говорящий будильник из запертого кабинета начальника штаба.

— Да знаем мы… — привычно ответил хозяин.

— Будь здоров!

Время для посещения ночного «резерва» героической и краснознаменной транспортной милиции Владимир Александрович выбрал сам. Исходя из целого ряда соображений… Во-первых, про парней капитана Головина писали куда меньше, чем о подвигах городского ОМОНа. Во-вторых, ночные посиделки располагают бойцов к откровенности — начальство высокое далеко, а деваться из расположения Отряда все равно некуда. Но главное — Виноградову до зарезу нужны были два отгула.

За отданные государству сутки в пресс-службе Главка обычно давали — день отсыпной, день выходной. Если учесть, что потом будут как раз суббота и воскресенье, то набиралось достаточно.

— Так куда ты собрался-то, Саныч? — Головин вытянул из банки волокнистый кусок животного происхождения, понюхал и с сомнением запихнул в рот: что же делать, закусить-то надо… Консервы остались от неприкосновенного запаса, выданного на последнюю поездку в Чечню. Впрочем, судя по маркировке, готовили их ещё во времена Карибского кризиса.

— В Новгородскую…

— На лося?

— Ага! Мужики наши все уже оформили, с егерем договорились.

— Хорошее дело, — понимающе кивнул Головин. В прошлом году он и сам ездил на открытие охоты, но теперь не получилось. — Еще?

— Ну, давай уж — допьем. Не оставлять же!

После третьего тоста поступило предложение добавить. Виноградов отказался. Хозяин и не настаивал: служба есть служба.

— Тогда — чаю… Сейчас покрепче заварим.

— Хорошо тут у вас!

Пресс-служба теоретически относилась к аппарату Главка, даже обслуживалась соответствующими кадровиками. Поэтому, отношение к её сотрудникам у районных оперов и личного состава боевых, «окопных» подразделений было соответствующим.

Впрочем, лично майору Виноградову с их точки зрения прощалось многое… И в первую очередь, благодаря бурной и не всегда безупречной с позиции закона милицейской биографии, обросшей за последние годы героическим шлейфом преувеличений и откровенного вымыса. На определенном этапе даже сам Владимир Александрович увлекся погоней за лаврами новоявленного барона Мюнгхаузена — и теперь пожинал плоды… Справедливости ради стоит отметить, что реальные похождения нынешнего старшего референта милицейской пресс-службы были куда интереснее.

Интереснее и страшнее, чем то, что с ведома и одобрения майора описал в своих книжках известный питерский литератор из бывших ментов.

— Саныч, мы когда виделись-то с тобой в последний раз? В девяносто втором?

— Не помню, Вадик… Точно! Осенью.

— Ты тогда ещё из Приднестровья вернулся.

— И мы твою третью звездочку обмывали…

Прошлое, особенно под водочку, вспоминается, с некоторой грустью. Плохо, когда нечего впомнить… Но не дай Бог, если и все хорошее остается только в прошлом!

Вадик Головин с тех пор женился, получил диплом о высшем физкультурном образовании. Перевелся в транспортный ОМОН на должность зама по спецподготовке, где имел теперь контузию, две медали и отличную служебную переспективу.

Владимиру Александровичу тоже за эти годы скучать не пришлось…

— Саныч, это правда, что тебя увольняли?

— Правда.

— И про Югославию? И про Америку?

— Почти…

Капитан вздохнул и поскосился на свои огромные кулачищи:

— Везет же! А мы тут все больше… Если к морю командировка, то к Белому, если на юг — то Кизляр или в Грозный куда-нибудь.

Насчет везения Виноградов мог и поспорить, но не стал. К примеру, из Штатов его возвращали в наручниках… А что касается Кавказа, так ещё неизвестно, кому из них после начала войны пришлось бывать там чаще. Стоило сменить тему:

— Слушай, а где Димка? Забыл фамилию — такой, со шрамом…

— Убили. Под свои вертолеты попал, по дороге к Шатою. Еще в самом начале.

— Жаль… — в подобной ситуации любая реплика прозвучала бы не умнее.

— Игоря не забыл? Соломатина? Инвалид! На одной ноге теперь прыгает.

— Тоже Чечня?

— Нет, здесь. Он уволился в позапрошлом году, работал с какими-то бандюганами: цепь на шею, радиотелефон, БМВ-»пятерка»… Вот под эту «пятерку» бомбу и подложили — двух прохожих насмерть, а его в Медицинскую академию.

— Где найдешь, где потеряешь… Лысенкова помнишь? Я вас знакомил как-то на Морском вокзале. Из ОБХСС, он потом в налоговую полицию перевелся…

— Помню, как же! Он ещё после сына ко мне водил — в зал борьбы, на «Динамо». Точно?

— Точно… Погиб прошлой осенью. В отпуск ехал… В поезде вступился за бабу какую-то — и все!

— А Егорова из разведотдела «погранцов» — мы с ним на первенстве города выступали — в Душанбе, прямо на базаре! Сопляки какие-то в тюбетейках…

Хозяин с досадой поднял пустую бутылку:

— И помянуть ребят нечем! Сказать, чтобы «уазик» сгоняли?

— Ну, вообще-то…

Определить свою позицию Владимир Александрович не успел. В дверь просунулась мятая голова дежурного:

— Товарищ капитан! Управление… Вроде, заявка.

— Блин… Щас разберемся, Саныч.

— Я схожу, отолью? — Виноградов встал одновременно с хозяином.

— Давай! Знаешь сам,где…

Кабинет все трое покинули вместе. Проходя по пустому, почти не освещенному коридору, Владимир Александрович услышал через полуоткрытую дверь «дежурки»:

— Ответственный по резерву капитан Головин…

Почти весь наряд собрался в некоем подобии холла — тут стоял телевизор и позаимствованный в уголовном розыске видеомагнитофон. Крутили, естественно, боевик.

Только двое или трое предпочитали активному отдыху пассивный — зато храп их, доносящийся из-за фанерной перегородки, временами перекрывал все иные звуки.

Туалет оказался на удивление грязным…

— Чего там, Вадик?

— Заявка!

Кто-то забыл выключить «видик», и теперь Брюс Уиллис выделывал свои нерукотворные чудеса перед пустыми стульями — личный состав уже стремительно перекочевал в оружейную комнату.

— Большая? А куда?

— На всех! По усиленному варианту… Сейчас приедет Тушин, поставит задачу.

— Я с вами, — это вполне можно было считать профессиональной удачей: вместо банального очерка о милицейских буднях предстояло нечто вроде остросюжетного репортажа. Может быть, даже не потребуется ничего высасывать из пальца на согласованный с «Криминальным обозрением» обьем в половину газетной полосы.