Танец с саблями

— Выпишем… Как там парень?

— Глухо, командир. Своими силами не откачать.

— Поговорить не сможет? — на всякий случай уточнил Головин. — Хоть немного?

— Какое там…

— Гляньте-ка! — Виноградов склонился над штурманским столиком. Лист карты с текущей прокладкой был изуродован матерным словом из трех букв и соответствующей иллюстрацией: колоссальных размеров и угрожающего вида член раскинулся на просторах от Петрокрепости до банок в центре Ладоги.

— Сволочи… — Головин потянулся к карте.

— Не трогай!

— Почему?

— Вещественное доказательство. Потом, для экспертизы пригодится. — Виноградов вовсе не был умнее, просто он слишком долго носил милицейские погоны. И все оставшиеся годы ему предстояло жить с оперативно-следственным видением мира.

— Командир! В радиорубке чисто.

Здоровяк из второй штурмовой группы с трудом скрывал возбуждение.

— Что там?

— Никого… Правда, пошалили там, чувствуется, от души — дверь выломана, кровища! И вообще.

— Рация работает?

— А я чего — инженер, что ли? — удивился боец.

— Тоже верно…

Неожиданно чисто, почти без помех, ожил динамик внутренней связи:

— Эй, наверху! Это кто там командует?

— А это кто? — Головин покосился на речника, пытающегося совладать с какими-то кнопками и тумблерами. — Ты, что ли, Борька?

— Ну так! — радостно отозвался старший группы, отправленной в машинное отделение. — Как у вас?

— Порядок, — суховато оценил обстановку командир. — Так что, глуши мотор.

— Попробуем.

— В каком смысле? У вас что — тоже никого?

— Почему? Двоих взяли — один со стволом был, у другого нунчаки.

— Моряки?

— Не-ет… — в голосах собеседников слышалось полное взаимное непонимание.

— Так, все — я спускаюсь. Сидите тихо.

— Есть, командир! Ждем-с…

— Саныч, пойдешь со мной? — повернулся Головин к майору. Чувствовалось, что он в недоумении. — Одна голова хорошо, а две…

— Разберемся, — кивнул Виноградов.

— Петров! За старшего здесь, понял? Мы быстренько, пять минут…

Однако, прошло значительно больше времени, прежде чем офицеры вернулись на мостик. Вернулись не одни… И с информацией, сложившейся, наконец, в целостную картину.

… Рейс начался как обычно — вечером отошли от Речного вокзала, пригласили пассажиров на ужин. Погода не баловала, поэтому на палубе никто не задержался: ресторан «Чернышевского» мог вместить всех желающих в одну смену.

С иностранцами вообще никогда никаких проблем — в основном, финны напиваются, да бывшие собратья по социалистическому лагерю. Что же касается мелких бытовых придирок, то это скорее исключения: приезжая в Россию, западные туристы уже заранее морально готовы к тому, что уровень сервиса здесь заметно отличется от остального цивилизованного мира.

«Новая русская» публика куда хлопотнее… Хотя, впрочем, тесная мужская кампания, решившая прокатиться по водным просторам, сначала не выделялась: поели, поговорили о чем-то своем, поглазели издалека на веселых зарубежных дам и вблизи — на круглые, обтянутые форменными юбками задницы обслуживающего персонала. Вместе со всеми перебрались в Музыкальный салон — выпили, потанцевали.

Еще выпили… Где-то после полуночи возникла короткая ссора — с криком, матерными оскорблениями, хватанием за грудки. Кто и что не поделил выяснить не удалось, но к приходу вызванного барменом пассажирского помощника кампания уже снова достаточно мирно расселась за угловым столиком.

В три часа уже все разбрелись по каютам — даже неугомонные старухи-француженки и влюбленная пара немцев отправились спать в ожидании Валаама.

Швартовались в тумане — вторым бортом к пришедшему несколько раньше трехпалубному красавцу «Байкалу». Встали тихо, чтобы никого не разбудить: до завтрака время ещё оставалось… Да и потом все шло как обычно. Иностранцы дисциплинированно отправились на экскурсию, щелкая в разные стороны искусственными челюстями и вспышками фотоаппаратов — а страдающие с перепою соотечественники предпочли «подлечиться» пивком, без особой охоты пошлялись по ближним скалам и отправились досыпать.

Судя по всему, ситуация изменилась после обеда, незадолго до отхода. Видимо, кампания с «Чернышевского» повстречала знакомых… Вахтенный матрос заметил, как «братва» обнималась у трапа, потом началось суматошное хождение туда-сюда — и отделить своих от чужих стало практически невозможно.

А потом сменились матрос и вахтенный штурман, трижды по традиции громким гудком просигналили с мостика, и белоснежный речной теплоход отправился в обратный путь. Восторженные интуристы помахивали на прощание остающимся на берегу и делали последние снимки — не зная еще, что ожидает их грядущей страшной ночью. Ни о чем не подозревал и экипаж: к ужину злополучная мужская кампания вышла даже не в полном составе и в изрядной степени подпития. Само по себе это криминалом считать было нельзя, обычное, в общем, дело — но именно с ресторана начался отсчет последующей цепи трагедий и драм…

Пассажирский помощник по должности своей — немного психотерапевт, немного дипломат, немного массовик-затейник и администратор. Состояние смутной тревоги не покидало его с первого взгляда на этих людей… И увидев, что соотечественники, не обращая никакого внимания на остальных посетителей ресторана, режутся в карты прямо на уставленном посудой столе, он ещё некоторое время раздумывал, стоит ли делать им замечание. Но когда на пол со звоном упали задетые нетвердой рукой одного из игроков бокалы — пришлось подойти.

Замечание в вежливой форме… Грубая матерщина в ответ. Тогда до страшного не дошло — один из картежников, потрезвее, похожий то ли на корейца, то ли на казаха, в последний момент осадил своих.

Наобещав пассажирскому помощнику массу неразрешимых проблем по прибытии в Петербург и купив с собой, на вынос, ещё полдюжины бутылок отвратительного коньяка, кампания отправилась восвояси — к облегчению работников ресторана и радости иностранцев.

Но ненадолго. Видимо, уязвленное самолюбие вскоре все-таки взяло верх над ослабленным литрами алкоголя инстинктом самосохранения. «Братву» потянуло восстанавливать справедливость.

Они вернулись… За столиками уже никого не было — только бармен, да несколько официанток. Их не тронули поначалу, только побили посуду, да вытащили из кладовки непочатый ящик «Стрелецкой» водки.

Кровь пролилась в Музыкальном салоне — ворвавшаяся толпа посчитавших себя оскорбленными бандитов на глазах у собравшихся туристов повалила пассажирского помощника и буквально втоптала его в палубу. Один, здоровенный бугай с остекленевшими, налитыми патологической злобой глазами, оторвал от переборки многопудовый концертный усилитель и со смаком опустил его на окровавленную голову первой жертвы.