Тангейзер

Тангейзер отрезал уязвленно:

– Я рыцарь-миннезингер!

– Ну так и веди себя, – сказал Карл сурово, – как рыцарь!.. И вообще, ты слишком много думаешь о женщинах, тратишь на них последние деньги…

Тангейзер ответил весело:

– Женщина, даже самая бескорыстная, ценит в мужчине щедрость и широту натуры. Женщина поэтична, а что может быть прозаичнее скупости?..

Карл покачал головой.

– Смотри… Женщины нас разоряют больше, чем азартные игры.

Тангейзер сказал со вдохновением:

– Зато что они нам дают!.. Ведь поэт – существо легкое, крылатое и священное! Он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным, а рассудок… испарится на какое-то время напрочь. Ради того Господь и отнимает у них рассудок и делает своими слугами, божественными вещателями и пророками, чтобы остальные, слушая их, знали, что не они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам Бог и через них подает свой голос.

Карл нахмурился.

– Вот это и есть то, что похуже безбожия. Богохульство! А я этого не потерплю.

– Карл! Где я богохулил?

– Одно дело, – сказал Карл, – не кланяться святыням, я сам такой, винюсь, другое – издеваться над ними! Господь никогда не будет говорить через тебя, Тангейзер!.. Ты слишком сластолюбив и падок на женщин, он такими пренебрегает.

Тангейзер возразил:

– Но если он заговорил даже валаамовой ослицей, то чем я хуже?

– Хуже, – отрезал Карл. – Ослица не грешна, а ты… ого, еще как!

Тангейзер сказал почти жалобно:

– Карл, но ведь занятия другими предметами основываются на изучении, наставлениях и науке, поэт же обладает своей мощью от природы! Он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа, разве не так?

– Не так, – отрезал Карл.

– Почему?

– В твоем случае не так, – уточнил Карл. – Нет в тебе божественного духа.

– А какой есть?

Опередив Карла, ответил Вальтер:

– Если и есть, то разве что сатанинский.

Тангейзер отпрыгнул от него с резвостью кота, попавшего лапами на горячую сковороду.

– Ты чего!

– А что, – сказал Вальтер хладнокровно. – Ваши речи, дорогой друг, разрушительны, как и речи Сатаны! А еще ваш образ жизни должен врага рода человеческого очень сильно радовать. Он уже потирает лапы и ждет вас в аду… Ты об этом не задумывался?

Тангейзер уже пришел в себя, покачал головой.

– Нет.

– Почему?

Он сдвинул плечами.

– Наверное, у меня еще много лет впереди, чтобы задуматься… когда-нибудь. А пока я поэт, мне задумываться просто противопоказано. Поэт должен быть немножко безумным!

– Меджнуном, – обронил Карл.

– Кем-кем?

– Безумцем, – пояснил Карл уже мирно. – Помешанным.

Тангейзер подумал, кивнул.

– Да, наверное.

На другой день он прочел эту бедуинскую легенду о юноше Кейсе, прозванном Меджнуном за его неистовую любовь к Лейле, вздыхал и охал над описанием их страданий, потому что их могущественные роды враждовали и не желали их брака, с замиранием сердца следил, как Меджнун тайком прокрадывался ночью к ее дому, чтобы поцеловать запертую дверь, а потом долго рыдал, читая, как Меджнун страдал от разлуки, как сходил с ума от тоски, как страдала Лейла, и как она умерла от горя и разлуки, и как Меджнун пришел на ее могилу, обнял земляной холмик и в рыданиях умер там, а его тело охраняли верные волки, с которыми он подружился в скитаниях по пустыне.

Карл и Константин затеяли спор о сути крестовых походов, Тангейзеру даже показалось, что друзья стараются отвлечь его, не в силах смотреть, как он рыдает и рвет на себе волосы, переживая за Меджнуна.

– Из всех походов, – с жаром доказывал Карл, – наш самый великий! И не говорите мне про Ричарда Львиное Сердце, что погубил всю армию, Иерусалим отвоевать не умел, бежал с позором и был пленен отцом нынешнего австрийского герцога и передан деду нашего императорского Величества, в плену которого и провел два года…

Константин кивнул.

– Помню-помню. Я бегал смотреть на него ребенком. Огромный и страшный…

– Ричард, вернувшись из плена, собрал огромную армию и повел ее не освобождать Иерусалим, как все ждали и надеялись, а войной на Францию, где вскоре и погиб, напав на замок своего же верного вассала, а вот наш император, отправившись в крестовый поход с крохотной армией… совершил просто чудо! Ричард Львиное Сердце и остальные короли переворачиваются в гробах от зависти!

Вальтер хмыкнул:

– Вряд ли.

– Почему? – спросил Тангейзер.

– Прозвище Львиное Сердце, – напомнил Вальтер, – король Ричард получил не за отвагу, как теперь могут подумать, а за звериную жестокость, с которой он вырезал население Акры! Саладин уже собрал выкуп, который потребовал Ричард за гражданское население Акры, но привезти не успел, и тогда Ричард велел вывести за город все население, а это две тысячи семьсот человек, и на глазах сарацин всех их велел заколоть!.. Были убиты старики, женщины, малые дети и даже младенцы. Для Ричарда всегда было важнее пролить как можно больше крови, картинно рассекать противников от головы и до седла, при виде чего все войско ревело от восторга… еще бы, у них такой могучий король!

Константин пробормотал:

– И неважно, что про него говорили, будто у него сердце льва, а голова осла…

– Так это понятно, – возразил Карл, – у них у всех были такие же головы.

Тангейзер сказал громко:

– Даже Ричард не сможет отрицать, что Иерусалим теперь наш!.. А другие короли, что безуспешно пытались вернуть Иерусалим христианам, в один голос скажут, что это величайшая из побед.

– Без пролития крови, – напомнил Карл. – Кому-то это не понравится.

– Как может не понравиться? – изумился Тангейзер.

Константин посмотрел с ленивым прищуром, но отвечать поэту побрезговал, в руках по-прежнему книга, на которую Тангейзер поглядывал с отвращением: с арабскими буквами и странными математическими знаками.

– Для папы римского, – напомнил Карл, – важнее борьба с неверными. Нет, Иерусалим тоже важен, но папа хотел бы предварительно залить кровью сарацин все эти земли… Да и нашей, собственно, тоже.

Тангейзер спросил пораженно:

– А сарацины что, дадут себя вырезать?

– Папе безразлично, – ответил Карл с горечью, – даже если мы все здесь погибнем. И если погибнут еще тысячи и тысячи. Главное, чтобы убивали сарацин, а не сидели с ними под оливами и не читали трактаты по алгебре.

Константин все помалкивал, Тангейзеру показалось, что эта перепалка лишь забавляет его, словно разговор о давно ему понятных делах, что наскучили простотой и обыденностью. Он все еще держит в руке трактат о математике, заложив палец между страницами, иногда заглядывает туда одним глазком, но в то же время не упускает из внимания их разговоры.

Глава 8

Манфред сказал по секрету, что императору здесь делать больше нечего, он все выполнил, а в Италии папа пытается захватить его владения, пока он здесь, в далекой Палестине. Однако папа не учитывает, что передвигаться император умеет очень быстро, и теперь папа потеряет и то, что у него было.