Танки Первой Мировой
Шрифт:
Давно «гуляет» по нашей литературе упоминание и «20-тонного танка Рыбинского завода». В.Д. Мостовенко в книге «Танки» писал, что «в 1915 г. на одном из заводов был разработан проект танка со следующими характеристиками; вес 20 т, экипаж 4 человека, вооружение 107-мм пушка и крупнокалиберный пулемет, броня 10–12 мм, мощность двигателя 200 л. с… Представленный в Главное военно-техническое управление 10 августа 1916 г., этот проект не получил необходимой поддержки… Имеются сведения и о другом проекте, разработанном в то же время. По этому проекту танк («бронированный трактор большой мощности») должен был иметь следующие данные: вес 12 т, скорость до 12 км/ч, вооружение 75-мм пушка и пулемет». Мостовенко приводил разрезы машины, выглядевшие весьма правдоподобно и относившиеся скорее ко второму — более легкому — проекту. Правда, найти эти или похожие чертежи в архивах не удалось. Тем не менее художник М.И. Петровский создал для упомянутого «Танкового музея» журнала «Техника —
В августе 1916 г. общество «Русский Рено» представило в ГВТУ предложение о постройке на шасси гусеничных тракторов 12-тонных «бронированных тракторов большой мощности», вооруженных 75-мм пушками, с эскизным чертежом. Это общее описание соответствует как второму проекту, упомянутому Мостовенко, так и предложению уже упомянутого ранее французского полковника Этьена. Вспомним, что в письме Главнокомандующему французской армии от 1 декабря 1915 г. Этьен предлагал строить полностью бронированные вездеходные машины массой 12 т, длиной 4, шириной 2,6 и высотой 1,6 м, с толщиной брони 15–20 мм, экипажем 4 человека, вооруженные пушкой и пулеметами. Не дожидаясь официальных указаний, Этьен предложил разработку своей идеи Луи Рено, но тот не проявил видимого интереса, и Этьен обратился к его давнему конкуренту инженеру Брилье. Танками Луи Рено занялся только полгода спустя, и очень удачно, как мы видели. Однако к середине 1916 г. уже были готовы проекты средних танков «Шнейдер» (13,5 т) и «Сен-Шамон» (19,9 т), вооруженных 75-мм орудием и пулеметами.
Эскиз «20-тонного танка Рыбинского завода».
Упомянутые эскизные разрезы представляют машину длиной 5, высотой 2 и шириной 2 м, с коробчатым корпусом, водруженным на шасси гусеничного трактора с пружинной блокированной подвеской. Схема компоновки машины оригинальна — в носовой части размещались водитель (по оси машины) и пулеметчик (справа), причем места их высоко подняты, за ними — двигатель с радиатором и трансмиссией. Агрегаты трансмиссии расположены перед двигателем и ниже места водителя. В кормовой части крепилась направленная назад пушка — судя по чертежу, 75-мм пушка Mle 1897, длина боевого отделения вполне отвечала ее длине отката.
Позволим себе версию — не «опробовал» ли Рено в 1916 г. предложение Этьена в России через свой филиал, учтя уже ведущиеся во Франции работы? Тем более что Рено уже имел тесные контакты с русским военным ведомством. Напомним, что в основе общества «Русский Рено» лежал небольшой завод, построенный в 1914 г., накануне войны, в Санкт-Петербурге как филиал «Рено», затем был построен завод в Рыбинске. Хотя общество числилось среди «частных заводов самоходов» в России, оно не выпустило ни одного автомобиля, переключившись на изготовление артиллерийских снарядов по заказам Главного артиллерийского управления, а Рыбинский завод перепрофилировали на производство авиационных двигателей. Однако завод был вполне пригоден и для сборки боевых машин на гусеничном шасси. Предполагалось, что осенью 1917 г. в Россию прибудут специалисты для организации производства. Но дальше планов дело не пошло, а подробного описания машины так и не было представлено.
Малоизвестен проект «самодвижущейся броневой башни для 8-дюймовой гаубицы», представленный в ГВТУ в конце 1916 г. инженером-кораблестроителем Адмиралтейского завода подпоручиком Дриженко.
«Башня» представляла собой, по сути, тяжелую САУ. 8-дм (203,2-мм) гаубица должна была устанавливаться в передней части «двойной броневой коробки, поперечное сечение которой напоминает вагон», с толщиной брони 10 мм. Здесь же помещались командир и водитель, места которых оборудовались бронеколпаками. В средней части корпуса размещались расчет орудия и боекомплект, в задней — два бензиновых двигателя по 180 л.с., каждый из которых приводил в движение гусеницу одного борта. Для самообороны на крыше устанавливались два пулемета.
Оригинально была разработана ходовая часть. Опорные катки диаметром 270 мм блокировались по четыре в тележки (5 тележек на борт). Трудно сказать, знал ли Дриженко о проекте Менделеева, но в своей машине он также применил пневматическую подвеску, причем пневмокамеры тележек одного борта сообщались между собой. Ведущее колесо располагалось сзади. Гусеница зубового зацепления состояла из «шпал», соединенных по краям цепями-рельсами (по типу цепей Галля). Ширина гусеницы — 800 мм. При повороте штурвала замедлялось движение одной из гусениц. Поскольку большая длина опорной поверхности (6 м) затрудняла бы поворот, предусматривался автоматический подъем крайних тележек подвески (подобное решение 45 лет спустя будет воплощено на шведском танке Strv-103). Для защиты воздухопритоков от пыли служила система из изогнутых пластин, элластичных камер и «гармоник».
Машина должна была иметь электрическое освещение, вентиляцию. Расчетный
вес «башни» — 46 т, экипаж — 6 человек, длина — 8,1 м, ширина — 3,8 м, высота — 3,4 м, удельная мощность силовой установки — 7,8 л.с./т, скорость хода — до 12 верст в час, удельное давление на грунт — 0,5 кг/см².Проект был подробно рассмотрен в Военной автомобильной школе. Начальник школы указал на общую сложность конструкции, неразработанность трансмиссии и механизма управления, ненадежность пневматических систем, предложил обеспечить движение при работе как обоих, так и одного двигателя. В июле 1917 г. проект был передан в ГАУ. Интересно, что при его рассмотрении специалисты Артиллерийского Комитета сравнивали его с танками союзников (журнал III, IV и VII отделов Арткома № 2472). Было указано, что «главное назначение броневых автомобилей, как легких, так и тяжелых (типа танков), заключается в содействии своей пехоте в открытом бою», а значит, огневой бой должен вестись «на дистанции не более 2–3 верст», на которой «недопустим другой род ведения огня, как прямой наводкой». Предложение же самоходной бронированной гаубицы «не имеет практического интереса», поскольку тяжелой артиллерии более соответствует тракторная тяга, нежели «закрытые башни». IV отдел представил данные: «Ни на одном французском или английском танке, ни на германских танках не устанавливалось до сих пор орудий выше 3-дм калибра».
Ход обсуждения проекта свидетельствует о внимательном изучении русскими специалистами опыта применения танков, четком понимании задач и способов действий боевых машин. То есть военное ведомство отнюдь не оставалось безразлично к идее «танка». Оценивались собственные проекты, изучался опыт союзников. Проект же «самодвижущейся башни» Дриженко остался без последствий.
Километрах в 80 от Москвы, к северу от Дмитрова, а точнее, за железнодорожной площадкой Орудиево, справа от полотна железной дороги есть участок леса, именуемый «Танка» или «Танга». Кто-нибудь из местных жителей расскажет, что столь странное название дано этому месту потому, то там строили первый русский танк. Хотя к танкам эту машину, известную как «колесница Лебеденко», отнести трудно, интересна сама попытка решения проблемы боевой вездеходной машины за счет колес большого диаметра.
Инициатором и руководителем ее постройки был инженер Н.Н. Лебеденко, возглавлявший так называемую военно-техническую лабораторию (иногда его называют «капитаном», но носил ли он реально такое звание, неизвестно). «Лаборатория инженера Лебеденко» занималась различными заказами, в частности смогла получить заказ ГВТУ на бомбардировочные прицелы. Предлагал Лебеденко и свой метод «определения позиции стреляющего орудия», так что военному ведомству был уже знаком. разработке «боевой колесницы» Лебеденко принимали участие сотрудники лаборатории Б.С. Стечкин и А.А. Микулин. Это потом первый станет выдающимся ученым в области гидроаэродинамики и теплотехники, второй — знаменитым конструктором авиадвигателей. Пока будущие академики — только начинающие инженеры. Микулину иногда приписывали и идею машины, но вот как он сам вспоминал о начале работы: «Однажды меня пригласил к себе Лебеденко, запер дверь в кабинет и на ухо сказал:
— Мне рекомендовал Вас профессор Николай Егорович Жуковский как способного конструктора. Согласны ли Вы разработать чертежи изобретенной мною машины? При помощи таких машин в одну ночь будет совершен прорыв всего германского фронта, и Россия выиграет войну…»
Машина Лебеденка на поляне под Дмитровом, 1917 г. Вооружение на машину так и не установили.
Кстати, рекомендация, данная профессором Жуковским Стечкину и Микулину, неслучайна — они не только были его студентами в Императорском Московском техническом училище, но и приходились ему племянниками (друг другу были троюродными братьями). Лебеденко смог заинтересовать своей идеей не только сотрудников, но и военное ведомство. Была изготовлена движущаяся (от заводной пружины) модель машины в масштабе 1:30. Эту модель Лебеденко якобы даже демонстрировал Николаю II, а в качестве препятствий на этом показе будто бы использовались разбросанные по полу объемистые тома «Свода законов Российской империи» (эта аллегоричная картина, возможно, возникла позже уже в устных преданиях). Как бы то ни было, проект получил одобрение. Микулин стал «главным конструктором» проекта, Стечкин — главным расчетчиком. Часть расчетов для проекта помог выполнить Н.Е. Жуковский. Средства на постройку опытного образца выделили Всероссийский Союз городов и ГВТУ, работы, развернувшиеся с середины 1915 г., обошлись в солидную сумму — 210 000 рублей.
Особой заботой Лебеденко стала секретность, которая у него, судя по воспоминаниям Микулина и Стечкина, приобретала почти театральный характер. Узлы делали на разных предприятиях: корпус и башню — в крытом манеже возле Хамовнических казарм, колеса — на заводе в Люберцах (ныне Люберецкий завод мостостроительного оборудования), привлекли и Сормовский завод. Сборку начали на большой поляне близ площадки Орудиево-среди выросшего с той поры леса и сейчас можно найти остатки двойного вала, когда-то опоясывавшего поляну. Вдоль вала, видимо, стоял забор или частокол.