Танкисты Великой Отечественной (сборник)
Шрифт:
Вскоре нас перевели в Меринг. Я остановился в доме зажиточного крестьянина. Дом был двухэтажный: наверху спальни, внизу обширная кухня, столовая, рядом коровник, свинарник, держал он и куриц. У него было до 20 коров, штук 15 свиней, и со всем хозяйством управлялись жена и две дочери, девушки 17 и 19 лет. Не скажу, чтобы они были красивы, но и не уродины. Во время войны у этого крестьянина были работники-военнопленные, но с приходом наших войск они, забрав продукты, ушли домой. Надо прямо сказать, что меня, да и не только меня, поразила организация труда на ферме. Я впервые увидел доильные установки, которые у нас появятся еще только лет через пятнадцать. У хозяев уже были молокопровод, сепаратор, маслобойка, холодильник. Они нас на целую эпоху обогнали! Это видел не только я, но
С окончанием войны началась трофейная лихорадка. Мы, молодежь, больше интересовались вином, которое брали в подвалах. Тем не менее у меня в батальоне было порядка сорока трофейных грузовых машин, забитых трофеями же — тканями, продуктами. В личном пользовании у меня было три легковых автомобиля — «Форд», какая-то английская машина и немецкая легковая с дизельным двигателем, которую я реквизировал у хозяина фермы.
Командовать 2-м батальоном продолжал Саркисян. По моему мнению, это был дрянной человек. Он воевал в бригаде еще летом 1942 года и в августовских боях пропал без вести. Освободили его из плена в 1944 году в Румынии. Он легко прошел проверку, был восстановлен в воинском звании и прибыл в бригаду на должность заместителя командира 3-го танкового батальона, а впоследствии стал командиром 2-го батальона. О своем пребывании в плену Саркисян не любил распространяться. Надо сказать, что лет через десять, когда он был уже подполковником, заместителем командира полка, его арестовали и судили: дали не то 10, не то 20 лет за сотрудничество с немцами. Так вот этот Саркисян, как мне потом рассказывал Чунихин, все время докладывал ему:
— Вот вы все хвалите Брюхова, а он тоже машины имеет, наворовал!
— Покажи, где.
Он указывает. А я их постоянно прятал в разных местах, и никто их найти не мог, хотя и приезжали ко мне и искали. Он опять докладывает. Комбриг ему:
— Что же ты, сукин сын, докладываешь? У него же ничего нет!
— Да есть у него, куда-то перепрятывает.
Месяца через два после окончания войны я решил построить батальонный городок. Выбрал место километрах в трех от Меринга, собрал бывших плотников и столяров, поставил задачу. Большую часть имевшихся у меня продуктов — муку, крупы, консервы — я обменял у немцев на строительные материалы, койки, простыни и одеяла. Но не успели мы закончить строительство, как поступил приказ: срочно явиться в штаб бригады. Дело было под вечер. Собрались все комбаты и начальники служб. Комбриг начал совещание:
— Вы помните, что был приказ о том, что нужно сдать государству все неучтенное имущество, включая промышленные товары, технику, продукты?
Конечно, приказ был, но никто не спешил его выполнять.
— Так вот, — продолжил камбриг, — вышел новый приказ.
Он зачитал текст приказа наркома обороны о том, что выявлены случаи создания военнослужащими Красной Армии так называемых черных складов, и о том, что такое положение дел недопустимо и требуется навести порядок, а допустивших нарушения привлечь к самой строгой ответственности. Я сидел как на иголках: «Боже мой! Мы же все из машин сгрузили, сделали склады. У меня и свиньи, и стадо коров, что мы у хозяина реквизировали! Что же делать? Как же спрятать все это добро? Это же тонны!» А комбриг продолжал:
— Сейчас представители военной прокуратуры поедут в ваши подразделения проверять наличие «черных складов». Вы обязаны все им показать.
Я про себя подумал: «Хана!», выскочил с совещания, как ошпаренный, и помчался в батальон. В штабе меня уже ждал представитель подполковник юстиции. Я вбежал:
— Командир танкового батальона капитан Брюхов.
Подполковник представился.
— Цель
нашего приезда сказали? — доброжелательно спросил он.— Сказали.
— Когда приступим к осмотру расположения батальона? Сейчас или завтра?
— Лучше завтра, часиков в 10–11, — умоляюще попросил я.
— Это поздно. Давай в девять! — На этом он уехал.
Что делать? Я собрал весь личный состав, поставил задачу, и работа закипела. Подогнали и загрузили все грузовики, отогнали стадо коров километра за четыре, чтобы не слышно было, как они мычат. Свиней надо было забивать: два десятка их постреляли, я собрал всех, кто умел свежевать туши, и до утра мы разделывали мясо и солили его в бочках, благо соли было достаточно. Я также приказал давать мясо солдатам: пусть едят, сколько хотят, — и через два дня у меня весь батальон сидел в туалете, как дед Щукарь в «Поднятой целине». Часов в шесть утра мы все закончили, я прилег отдохнуть и только заснул, старшина меня будит:
— Товарищ командир, коровы обратно пришли.
А времени уже девятый час!
— Загони их в сарай, пусть будут там.
Подполковник приехал ровно в девять:
— Давай начнем. У вас свиньи есть?
— Нет.
— А свинарник зачем?
— Он пустой стоит.
— Коровы?
— Нет.
— Хорошо. Склад где?
— Вот склад.
— Что-то у вас тут так натоптано?
— Не успели убраться.
— Давай пересчитаем и взвесим все продукты.
Взвесили — перца не хватает, соли больше. Консервы посчитали. Подписали акт осмотра. Время уже к полудню, в сарае мычат недоеные коровы. Проверяющий говорит:
— Это чьи коровы?
— Да не наши, хозяина.
— Хорошо. У вас все в порядке. — Сел в машину и уехал.
Тут ко мне подходит хозяин. Я говорю:
— Выгоняйте коров.
— Это мои коровы! Вы же сказали, что это мои коровы! Если не отдадите, я доложу вашему начальству!
Как этот засранец понял, не зная русского языка, что я сказал подполковнику?! Этого я до сих пор не пойму, но делать было нечего — пришлось «вернуть ему его коров».
Очевидно, действуя по наводке, в батальоны Отрощенко и Саркисяна они с проверкой не пошли, зато нагрянули к командиру мотострелкового батальона Доценко. И там события приняли совсем другой оборот.
— Как у вас?
— Все в порядке (они тоже все спрятали).
— Ну, что у вас есть?
— Ничего нет.
— Хорошо, тогда садитесь, поедем.
У меня все в доме было, а у него — в лесу на берегу Дуная. Подъезжают они с проверяющим, навстречу солдат:
— Товарищ капитан, дежурный такой-то. Коровы в порядке!
— Ну, а вы говорите, что у вас нет ничего.
Кроме того, у него нашли землянку, а там много разного барахла: красивая обувь, золото и серебро, люстры, картины, материалы, — которое он выменял для себя. Доценко начал было говорить, что это не его, тогда вызвали старшину.
— Что это?
— Это мне приказал командир батальона.
Его арестовали и судили. Командир бригады назначил меня народным заседателем от имени бригады.
— Я не могу, — заартачился я. — Как я ему в глаза буду смотреть? Ведь у меня такие же склады были, как и у него. Захотели бы меня привлечь — привлекли!
— Ничего, ничего, ты все же молодой, выкрутишься как-нибудь.
И вот судебное заседание. Я сижу, он сидит передо мной на стуле. Заслушали дело. Председатель объявил, что суд удаляется на совещание. Я знал, что, если кто-то один из состава суда не согласен с приговором, решение не может быть принято. Я ухватился за этот пункт. Когда началось обсуждение, председатель трибунала говорит:
— По совокупности совершенных преступлений, я считаю, его надо приговорить к 12 годам лишения свободы.
Тут уже я вступился:
— Как 12 лет?! Человек прошел войну, награжден орденами и медалями. А сейчас его всего лишить?
— Он будет осужден на 12 лет, а как участник войны он подпадает под амнистию, которой предусмотрено уменьшение срока в два раза. То есть он будет лишен свободы на срок 6 лет. Ну а там поработает, и ему сразу снизят.
— Давайте лучше так: присудим ему 6 лет лишения свободы, а с амнистией получится 3 года!