Танкисты. Книга вторая
Шрифт:
Ну вот, взрыв – и я сразу приказал всем покинуть танк. В днище, в люк десантный, взять оружие. Ну, все натренированные, знали уже. Оружие взять, гранаты – и занять круговую оборону под танком, за катками: два человека справа и слева, пять человек экипажа было. И не подпускать ни в коем случае японцев, потому что они могут бутылками с зажигательной смесью забросать – танк запылает, и мы все там сваримся. А я сам выскочил через люк механика-водителя на лобовом. Хорошо, я пистолеты свои зарядил – и один в карман сюда вот в боковой сунул. Выскакиваю – смотрю – японец подбежал другой. А тому японцу, который подсунул – ему голову оторвало взрывом. Они смертники были. Сразу смертник, да. А тут новый подбежал – и карабин вот так поднял (Показывает.),
И в это время справа в меня очередь с пулемёта. И мне в пистолет попадает… а вторая пуля от взрыва – хорошо, крыло не оторвало, а вот так отбросило. Вторая пуля попала в это крыло, а там 3-миллиметровая сталь. Оболочка – и свинец в ней. Если бы пуля, то мне бы позвоночник разнесло. Меня сразу бы убило. И мне свинец – в шею. А вот от пистолета осколок (не от пистолета, а от пули) попадает мне в зрачок прямо. Вот это как-то толкнуло, боль такая. Здесь вот у меня, видите, мне потом зашивали, осколочки тоже были. Но вот то, что сюда – у меня в голове как будто взрыв, огненный шар. И я сразу потерял сознание и упал. И ребята говорят: «Ещё очередь давай». Но уже я, видно, когда падал, их не слышал. И я потерял сознание, конечно, от этого. Через минуты три пришёл в себя и спрашиваю: «Ребята, посмотрите, у меня глаз целый?» – «Нет ничего там». Под танком же темно. «Ничего нет». А потом уже, когда эта операция окончилась – мне врач, значит, достала. Торчал этот осколочек, его извлекли. Ну, ничего, зрение не нарушилось. Шрам был, вот и ребята мои тоже спрашивали: где, когда… И когда диспансеризации уже после войны – каждый раз мне: «А что это у вас такое?» И вот всегда я говорил, объяснял, что мне попал осколок.
Вот так, значит, корпус перешёл в наступление, и вот эту группировку, которая защищала город Хайлар и штаб – разгромили… ну, там дивизия, наверное, или две дивизии было. Меня эвакуатор, тоже танк, но только без башни, оттащил туда, в город Хайлар, где корпус обосновался, штаб, около штаба корпуса поставили танк этот. Оружие всё целое: охранять чтобы. Ну, и прислали катки, мы сами всё это дело отремонтировали. Там эта эпопея закончилась вот таким образом. Отвоевали. 3 сентября там закончили. В общем-то, 2 сентября, считается. За это вот меня командир корпуса наградил орденом Отечественной войны 2-й степени, вот за эту операцию. Всех наградил. Но знаки не вручили, потому что их не было в наличии. Приказ – был. И я – знаете, когда получил орден? Получил я в 1989 году.
Когда я прослужил, корпус вывели в Приморье, это Спасск-Дальний, город Ворошилов тогда назывался, а там – Спасск, Уссурийск. Там мы, значит, на одной станции перезимовали, а потом перевели нас в город этот Ворошилов. И начали увольнять. Рядовых увольняли весной, а сержантский состав осенью. Призывов не было, потому что 17-летними же нас призывали, а это по закону у нас, наверное, не было. Значит, 1926 год, я с 1926 года рождения, в 1950 году семь лет в срочной службе прослужил. В 1950 году меня и уволили. Я несколько раз просился в училище. «Нет, нам вот всех хватает, и всё».
Мне выдали справку о том, что я приказом командира корпуса награждён орденом. Значит, медаль «За победу над Германией». Я приехал, у своих родителей оставил, а потом поступил учиться, училище окончил, в Германию попал. И про эту справку и забыл. А когда уволился, меня военком попросил, чтобы я занимался с офицерами командирскими занятиями. И офицеры, которые закончили военные кафедры, или их призывали в армию, два года они служили в армии. Если нет, то через каждые два года их на командирские занятия на десять дней призывали. Вот он меня попросил.
Я не занятия с ними проводил, а формировал группы: танкисты, артиллеристы, миномётчики, зенитчики, медики (хирурги в основном) и авиаторы – только специалисты. Лётно-подъёмный состав не подлежал, они же летали на самолётах, поэтому они все – обязательно. Если лётчик, то он служил, и их не трогали. А вот военспецов – тех призывали. И вот я 15 лет – в военкомате… И в это же время – военно-политическим воспитанием в школе с детьми. После
окончания службы. И потом, значит, ещё ветеранская организация. В общем, не сидел дома без дела. Вот так коротко.– Очень интересно, что вы воевали на технике союзников. Как вы её оцениваете?
– «Тридцатьчетверка» – это самый лучший танк того времени. И по дизайну, и по конструкции, и расположение двигателя, и броня. У нас – «сухая» броня, что называется. У американцев – броня очень плохая была, мягкая. Я сейчас вам расскажу, какой случай…
Перед этим вот ранением ещё было: мы атаковали позиции немцев. Значит, шли – лесок впереди, а там были огневые позиции немцев. И наш батальон шёл в атаку, и я опять был слева. И дорога просёлочная такая. Я постоянно наблюдаю, выискиваю цели и даю целеуказание. Для танка самое страшное – артиллерия и танки. Это основные цели. По пехоте мы из пулемёта, может быть, стреляли…
Я смотрю, метрах в двухстах по дороге – столб пыли вот так. (Показывает.) Но не обратил внимания. Обычно, если снаряд взрывается, то лучи взрывные огня видно, и выброс грунта тоже. А это просто вот пыль там. И как-то танк вздрогнул. И вдруг мне по ТПУ, по танково-переговорному устройству, механик-водитель говорит: «Командир, снаряд». Я говорю: «Что снаряд?» – «На борту снаряд». Я говорю: «Какой снаряд?» – «На коробке». А у «Шермана» коробка передач впереди, и звёздочка ведущая впереди, а у наших – сзади. Я так с башни опустился, смотрю – на коробке, а там ребристая коробка, лежит снаряд – и танк двигается и поднимается дымок, и свет. Думаю: «Там и лампочки нет, откуда свет?» Я так пригляделся – и похолодел: вот такая дыра в броне лобовой. (Показывает.) Значит, снаряд попал в землю, потерял силу, плашмя ударился – и пробил лобовую броню. Я сразу по рации доложил командиру роты: «Товарищ капитан, на борту снаряд». Он понял – и, слышу, дают: «Отойдите от „тридцатьчетверки“». (У меня был номер «34».) «Отойдите». Потому что если взорвётся танк, то сдетонируют снаряды и на танках, которые рядом. И они сразу – раз! – ну, все знали об этом.
А я приказал… смотрю – слева была низина такая и кусты. Я этому говорю: «Насулич, к этим кустам», чтобы на виду нам не остановиться, иначе немцы нас ещё могут разделать. И он туда танк отвёл, и я сразу приказал: «Покинуть всем». Насулич был такой толстенький, кряхтел: «Вот люки какие-то маленькие», ворчал. А тут – первый выскочил. И они отбежали, легли и смотрят. Я рукавицы надел – и к этому снаряду. Ну, я же не знал, что это болванка. Сердце у меня – вот так аж.
Я, значит, потихоньку вот так взял, смотрю – а болванка плоская тоже, а наконечник был пластмассовый такой. Его сбило, но лежал так, что его не видно было, вот так от меня. И я, значит, обрадовался, высунулся, говорю: «Болванка». Они: «Ура!» И прибежал, командиру доложил тоже по рации: «Болванка». Он: «Догоняй». И мы снова.
А потом эту болванку вставили в эту дыру в ремонтно-восстановительном батальоне, приварили. Но американцам сразу написали в Москву, об этом сообщили: что броня такая, что плашмя, рикошетом – и то пробивает. Американцы что нам прислали – 500 мешков. Мешочки такие – их, как активные, на броню вешать. Ну наши офицеры смеялись: «Вот американцы нам оружие прислали – мешочки для песка». Но мы не вешали, конечно, их. Отдали в хозяйственную часть, там сахар туда, крупы в эти мешочки. А они вешали, американцы, потому что знали. А нам ничего, хотя бы предупредили. Такая броня, вот такой толщины, 40 с лишним миллиметров – и легко пробивается. Вот такой случай был.
– Вооружение у вас было короткоствольное, 75-миллиметровое?
– Да, пушка была первое время 76-миллиметровая, короткий ствол. Это неэффективная. Тоже американская, значит. А у нас 76-миллиметровая пушка полковая. Вот лицензию на изготовление этой пушки на танках наши выдали им. И они уже в дальнейшем их делали. Но уже под конец войны прислали длинноствольные, с дульным тормозом, более эффективные. И вот в отношении двигателей – очень сложно в эксплуатации. В танке было просторно, конечно. Кресла эти: спинки откинул – можно было в кресле отдыхать, спать.