Танкисты. Книга вторая
Шрифт:
– Нет, не попадали мы. Ну, немцы уже к этому времени очень слабые были. Там «рама» у них, разведывательный этот самолёт… на большой высоте они облетали всегда фронт. Но истребители поднимались наши: или он успевал уйти, или сбивали его. Кроме того, в нашем корпусе, даже в нашей бригаде артиллерийский полк был – это для усиления – и зенитный полк. 37-миллиметровые были орудия. И потом уже наши очень хорошо истребители контролировали. Господствовали в то время.
Но был один казус, я это видел. Мы были не в боевой обстановке, а стояли там на позициях ожидания, командование решало, что делать, что куда. Отбомбились… «Пе-2» у нас были, «петляковы». С двумя двигателями. Их когда конструировали, эти петляковские машины – как истребитель. Но они не подходили, конечно. Скорость у них маловата для истребителя и маневренность. Так вот, целый полк отбомбился. Я не знаю, где там они устроили.
Нужно было им обязательно не отпускать истребительное прикрытие. Их же сопровождали истребители. Но они ушли. Командир полка, видно, сказал: «Всё, давайте, ребята». У них ведь топливо заканчивается там. Но они успели всё же доложить командиру полка о том, что их атаковал немецкий истребитель и большие потери. И звено истребителей прилетело срочно. Но немец сразу вниз пошёл, а лесистая местность – и он над лесом, и его не видно было. И он скрылся, и его не перехватили.
Тринадцать самолётов – это просто ужас. Впервые я такое видел. И, наверное, его там награждали, герой войны он там у немцев был. Вот этот случай особенный, я до сих пор помню. И лётчики выпрыгивали из самолётов на парашютах. Хорошо, что над нашей территорией уже, где наши войска находились. А если бы над немецкими позициями? Их бы расстреливали. Хотя по конвенции не положено было поражать. Но вот так.
– Вы видели пленных? Вблизи.
– Немцев? Да. Я как-то… их сколько там… человек, наверное, двести пятьдесят вели. Я стоял, танк, мы около дороги были. И один немец остановился и говорит мне: «Офицер». Я в комбинезоне, он видит. «Офицер, дайте хлеба», – попросил. Я так на него посмотрел: пленный, жалко. Взял буханку… хлеб-то – был у меня. Я ему – булку хлеба, а он снял часы свои наручные – и мне отдал. Остальные – «Гут, гут»: немцы, те, которые видели…
– Вы говорили некоторые сленговые слова – интересно…
– Танки – мы «машины» называли. Не «танк», а «машина». Ну, ещё вносили свой. Горьковчане говорили – «поманеньку». Что-нибудь не «понемногу», а «поманеньку». Мы их и называли «маненьки». Всё зависит – с какой местности человек. Горьковчане – одно, саратовские – тоже свое там, псковичи – тоже.
– Во время войны как вы к командованию относились и как его действия оценивали? Вашего руководства.
– Нет, такого, как в царской армии, мордобоя не было, конечно. Вы знаете, вот у нас в роте был командир взвода – казах, Кунадбаев, младший лейтенант. Он всего четыре класса имел. Я гораздо грамотнее его был и больше знал. И я вёл политзанятия, беседы с солдатами, много читал и художественной литературы в детстве, в школьном возрасте, и выписывал газету… «Пионерская правда» и прочее. Что-то знал я и из истории, а солдаты – те, которые у меня были в экипаже, имели образование по четыре класса, мало читали… конечно, деревенские парни. И я им если что-то рассказывал, то они с раскрытым ртом слушали, им интересно это было.
Второй командир взвода, Ефремов – он лётчик был, истребитель. Его сбили, у него бок вот этот был, сильное такое ранение. Его – танкистом: там он обучался немного. И – командиром взвода танкового.
Командир роты был Ахмедзянов, капитан. Но он в советское время, мирное время, срочную службу танкистом служил. Его, конечно, на войну призвали. Он учителем был, татарин.
Вот так все были такие. Командир роты был, конечно, грамотный, имел образование высшее. Все нормальные отношения. Эти офицеры, командиры взводов – относились очень хорошо… особенно ко мне, потому что я из командиров танка был самый грамотный. У меня семь классов было, тогда это было – грамотей!
Остальные – были деревенские ребята, самое большее – четыре класса имели. Не успели ещё. Особенно в деревне тяжело, конечно, проходил ликбез этот. В России же до 1917 года девяносто семь процентов были неграмотные или малограмотные. Вот в деревне, хотя и деревня была такая, под покровительством великого князя, брата Николая II, и то девочки практически не учились.
Я в 1934 году пошёл в школу. Такое большое село – всего пятнадцать человек начали учиться в первом классе. Одни мальчики, и была только одна девочка. Остальные мужики говорили: «А зачем мне грамотность? Пусть она работает и дети у неё будут. Для этого не нужна грамотность».
Так что я очень часто проводил вот так политзанятия. Постоянно рассказывал. «Вокруг света» был такой, и сейчас, наверное, есть.– Вы помните, как узнали о начале войны?
– В войсковой части на лето выходили в лагеря. И семьи все тоже туда же выезжали. Там были дома, где-то на окраине, обычно в лесах. В Саратовской области – это Татищево было. И семьи все туда тоже забирали. И в 1941 году мы тоже выехали. С отцом. Брали с собой что необходимое, а домики были там. Заселяли мы там эти дома, кухня и магазины были военторговские, всё. Тут всё, как обычно.
И вдруг в этом году где-то числа 10-го, наверное, приказ: все семьи отправить на зимние квартиры! Ну, нас на машины… У нас тогда вещи какие были – до Саратова до пристани довезли, там разгрузились – и всё, мы уехали. А полк – поднялся, и – куда-то на запад… Но не до границы, нельзя было этого делать, сосредотачивать войска, потому что немцы это могли использовать в пропагандистских целях, что Красная армия готовится напасть на Германию. И тогда бы против нас воевали бы и американцы, и англичане. И так они тянули второй фронт до 1944 года, всё надеялись, что немцы нас…
Они их, собственно, и подтолкнули, немцев, конечно. Ну, мы, конечно, не понимали почему. Отец сказал, что вот нас перебрасывают, будут большие манёвры. Не учения тогда называли, а манёвры в войсках. А потом 22 июня забегает… а я в сарае что-то мастерил там… забегает в 9 часов товарищ, Альберт Кузнецов такой, мы вместе в одном классе учились: «Паша, немцы на нас напали!» Я говорю: «Как?» – «Да, война. Уже по радио». Ну, мы: «Наша армия разобьёт немцев»…
Мы уверены были. Но трагические эти первые дни. Во-первых, у всех радиоприёмники были. У нас отобрали радиоприёмники. Только оставили это проводное радио. Потому что было очень много, конечно, по радио передач: радиостанции – и германские, и американские, английские… Особенно поляки: все, конечно, работали на немцев, преувеличивали потери.
Ну, конечно, тогда события в первый год войны не в нашу пользу были, несли потери большие. Много пленных. Но об этом по центральному радио, конечно, не сообщали, но сообщали, что немцы там-то, там-то, такой-то город взяли. А сопротивление, конечно, было большое. Особенно Черноморский флот хорошо немцам отпор дал. Они подготовились, командующий заранее развернул и ПВО, и корабли расставил, в общем, привёл их в боевую готовность…
А нам дали команду, распоряжение, чтобы светомаскировка была везде на окнах. Дальше, значит – вырыть траншеи, чтобы в случае, если налёты будут – спасаться. И Энгельс не бомбили, а вот Саратов, завод нефтеперегонный и яковлевский этот – немцы каждую ночь! Особенно когда Воронеж взяли: там аэродром был, и они базировались, «Хенкели-111»…
И вот в отношении немцев Поволжья. Немцы, немецкие лётчики – вероятно, у них инструкция была: если его сбивали, повреждали, ещё мог лететь – он должен был перелететь через Волгу (над Энгельсом перелететь) – и в 15 километрах от Энгельса немецкое село было большое: Урбах. Так вот, немцы каждую ночь бомбили Саратов. И нефтеперегонный завод поджигали. Пытались – мост железнодорожный. Но там хорошо организовано ПВО было, они не попадали. Я три случая видел сам, своими глазами, когда немецкий самолёт сбивали – и он перелетал через Волгу – и туда, к этому Урбаху. Там они приземлялись, сжигали всё – самолёт, парашюты, обмундирование, переодевались… но это потом выяснили уже. Переодевались, у них лодки надувные были небольшие с собой, всё было рассчитано. И они там в этот населённый пункт! А там уже были люди, которые их встречали. И всё, конечно, знали они. Те их провожали через лиманы, были лесопосадки, и к Волге. Они переплывали ниже, не доходя до Камышина, и – к своим войскам.
И когда утром наши посылали туда кэгэбэшную группу солдат, немцы говорили: «Нет, никого не было, мы не видели». А самолёт тут сожжённый, всё разрушено, парашюты и обмундирование их. Они всё снимали и поджигали всё, чтобы никаких не было. И три таких случая было. И конечно, после этого, наверное, и приняли решение их, немцев, переселить. Но ведь, между нами говоря, сейчас выдумывают, что умирали немцы, что их в телячьих вагонах… Их перевозили, немцев всех – вагоны были пассажирские! Не купейные, конечно. Кроме того, в каждом эшелоне – врач, две медсестры. Вывезли их в Казахстан. Там им дали, каждой семье, 50 тысяч рублей, дали им лес для строительства домов, дали земельные участки. До осени бесплатно им в течение трёх или двух месяцев овощи-фрукты бесплатно выдавали, строительные материалы. Они обустроились, земельные участки дали им, что-то из техники сельскохозяйственной. Не машины, конечно. Сохи, бороны там и прочее, вот так.