Танкисты. Книга вторая
Шрифт:
Со Сталинграда она постоянно была против нашего корпуса. И он приказал все танки, которые уцелели, обслужить, поставить их все на какой-то там поляне – и доложил нашему командиру корпуса о том, что он дивизию передаёт, сдаёт. С техникой, личный состав, всех там построили. Командир дивизии туда поехал, тот ему доложил всё, списочный состав, сколько танков, сколько орудий, сколько боеприпасов, всё с немецкой аккуратностью, всё доложил.
И командир корпуса ему сказал: «Вам в Германию нельзя уезжать. Вы будете на особом положении, поскольку вы самостоятельно решили сдаться, вы будете иметь статус не военнопленных, вы у нас отсидите до окончания войны, будете что-то восстанавливать, работать: ваши солдаты – без оружия, без всего. Сохраняется офицерам холодное
И он согласился, немецкий генерал. Но гестаповцы, которые были там – он их всех расстрелял. Это так, подробности.
– О как интересно. А когда вы шли по территории освобождаемых стран, какое отношение к вам было у населения?
– Население нормальное. Те, которые селяне. У них хуторское такое было сознание, организация. Сельскохозяйственные же там, промышленности там совсем практически никакой. Вот Рига, Шауляй… кстати, за освобождение Шауляя нашей танковой бригаде присвоили название Шауляйской. 35-я гвардейская краснознамённая Шауляйская ордена Суворова 2-й степени танковая бригада. Вот такие два города, которые мы освободили. Я в освобождении Шауляя уже ближе к окончанию участвовал. Пригнали три танка и два бронетранспортера зенитные. Поскольку мы специалисты: чтобы мы обучили здешних зенитчиков.
– Какие потери были у вас в части, когда велись боевые действия?
– В танках – потери небольшие, но подбивали их. Танк загорался, если в топливный бак попадал снаряд. Я говорю, что особенно предупредили про борта, потому что слабая броня. Я уже говорил, что просто осколочно-фугасный снаряд – и то мог пробить броню. Если загорался – танкисты выскакивали. Механик-водитель – через лобовой люк: там, где сидит. А остальной экипаж – через башню.
Значит, немцы и мы – то же самое, так же: если кто через башню – их часто расстреливали, пехота расстреливала их. Поэтому потери были. Или же в танке сгорали. Но очень много – нет, потерь больших не было таких. Возможно, потери были там под Сталинградом, когда корпус был. Потом наступление же по всей стране, в этих боевых действиях я уже не участвовал.
– По поводу экипажа вы рассказывали; вы с ним долго воевали до первого ранения в Прибалтике?
– Экипаж этот мой у меня сохранился до конца.
– То есть, получается, выбыл только тот «старый»? Если можно, поподробнее: если вы помните имя, отчество, национальность там – про них чуть-чуть рассказать…
– Ростовский Жора Андреев. Механик-водитель. Я про него… это, может быть, не нужно будет записывать… он был карманник. Очень много же было зэков до войны. Их призывали, чтобы они там не отсиживали. Даже и не добровольцев брали их. Если какие-нибудь не убийцы. «Щипачи» их называли. Механика-водителя уволили сразу же, как только закончили мы на Западе… механик-водитель был, чтоб не соврать, 1919 года, Насулич этот. Значит, их сразу же уволили – и вот этого Жору, ростовчанин который. А он младший брат начальника политотдела корпуса. Был механиком-водителем на танке, награждён был орденом Отечественной войны, орден Красной Звезды у него был. Воевал механиком-водителем, а потом его взяли водителем на бронетранспортёр, который возил командование корпуса. И он там шофёром на этих бронетранспортёрах. И потом уже, когда мы на Восток перевелись – его ко мне механиком-водителем…
– А другие члены экипажа? Если помните…
– Пушкарёв был. Был заряжающим вместо этого дедка, которого уволили. Дальше – Кадыкин наводчик был. Это горьковчане. Один, значит, 1923 года, этот Пушкарёв. А Кадыкин – 1921 года. Они все были с Горьковской области. А я – с Мордовии. Это когда-то в царское время – Самарская губерния. Мордовия входила. Ну, наверное, немногочисленные были эти Марийская АССР, Чувашская… Все они входили. Но наше село было под покровительством великого князя.
Потому что были рослые такие все мы, и мы служили только в гвардии, с нашей деревни. Так что мы там около царей обитали, наши предки. Но
никто из моих предков со времён Петра I… дослуживался только один, Дмитрий (это прадед мой) до ефрейтора. И то: приехал – так такой начальник, все шапки ломали перед ним, селяне. Все богатые же были мужики, крестьяне. И наше село было на особом положении. У нас земледелие было особое, не было крепостного права. Вот как у казаков землепользование было общественное, по едокам распределяли. И наше село поставляло люд только в гвардейские части царские. Рослые были, блондины. Не белые, конечно, но и не воронокрылатые по цвету волос были.– Забыл спросить про наркомовские сто грамм…
– Да, зимой. 41 грамм. Это спирт. Это, наверное, для того, чтобы не замерзали. Офицерам – коньяк. И притом коньяк – армянский. Офицеры – все. Могли они и водку, если хотели…
– По поводу зимы. Как быт обустраивали? Вот танк приехал куда-то. Вы рыли под танком? Говорят, танкисты рыли под танком, так скажем, блиндаж небольшой…
– Это «тридцатьчетверки». А на «Шерманах» было очень умно придумано. Так называемый «ивенс». Одноцилиндровый двигатель внутри танка. Этот «ивенс» зимой гонял топливо, картерное масло с двигателей гонял, отапливал, подогревал постоянно. Работал и отапливал танк внутри, экипаж. И двигатель постоянно был подогретый. Ну, масло подогретое, значит, и запускался двигатель хорошо. Вот это очень умно. Такой нешумный был двигатель. Там насос был, всё устроено.
А наши – под танком. У «тридцатьчетверки» сзади печка прикреплена, трубы. Копали аппарель, танк наезжал. На дне ставили под двигателем эту печку, выводили, рыли траншейку, подкладывали трубы дымоходные, заваливали. А на танках же брезенты были – всё, закрывали танк: экипаж, механик-водитель – конечно, внутри танка. Там тепло было, потому что эта печка. Остальные подстилали что-то: брезенты, или кошма была. Вот подстилали это всё – и там отдыхали. Один кто-то стоял отапливал, топил, чтобы не было угарного газа. Это только на наших, на советских танках. А американские – вот это было умно.
– А внутри он там чем обит, американский танк?
– Сиденья были, конечно, кожаные, да. То есть там комфортно было. Ну, они под себя всё. Но всё на болтах, на шурупах, и всё это при вибрации начинает… И каждый раз после марша нужно обязательно проверять, смотреть вкладыши всякие там, и шплинтики там эти… Постоянно мы ключами это подтягивали. Вот наш танк на месте же разворачивается, бортовые фракционы. А у них не было этого. У них для того, чтобы танк развернуть – нужно девять метров. Если, допустим, налево – притормаживается левая сторона, вправо идет больший оборот. Ну, как на машине.
– Вам удавалось танки подбивать или огневые точки? Счёт вели?
– Нет, у меня на счету – бронетранспортёр. Когда мне в лобовой лист рикошет попал, вот в это время. И пушку одну. Но – задавили её. Наводчик, видно, неопытный был. Это тот, который выстрелил. Видно, он сетку прицела от испуга перепутал – и ствол понизил, поэтому снаряд попал в землю. И мы эту пушку задавили. Вот он сбежал – и вся с ним обслуга тоже. И бронетранспортёр там стоял и стрелял, пулемёты там стояли, два: крупнокалиберный и нормального калибра. И вёл огонь. По пехоте, конечно. Я засёк, я увидел это – и дал целеуказание Кадейкину этому, наводчику. И он это поразил. Сказал: «Заряжай осколочный фугас». Пушкарёв тоже здоровый такой парень. Нас всех высоких таких туда, потому что танк высокий… в «тридцатьчетверке» бы мы не поместились.
– Самым страшным врагом были артиллерия и танки противника. А фаустпатроны?
– Фаустпатрон – нет. Фаустпатроны они применяли больше в населённых пунктах: уже тогда, когда в Германии большинство. В Германии, в Польше: уже когда вступили, перешли границу. А тут – нет. Вот танковая дивизия эта немецкая – вот она противостояла. Мощные танки. У них, правда, было три-четыре «Тигра-II». Это последние их. Всего триста штук немцы успели произвести.
– Бывали ли вы под бомбёжкой: именно когда авиация работает?