Таня Гроттер и посох Волхвов

* * *

Баб-Ягун закончил набивать бак мелким мусором и перемешивать его с майонезом и растительным маслом. Туда же он добавил немного шерсти оборотня, чешую русалки и скелет крысы. Сунуть в бак крысиный скелет ему присоветовал Гуго Хитрый, с пеной у рта утверждавший, что он придаст пылесосу дополнительную верткость в полете.

Получившаяся смесь больше всего напоминала содержимое помойного ведра, которое не выносили дня три, но регулярно утрамбовывали.

– Ах, мамочка моя бабуся, как аппетитно получилось! Сам бы съел! – кривясь, сказал Ягун, тщательно вытирая руки и привинчивая к баку пылесоса верхнюю часть с мотором.

– Так за чем дело стало? Приятного аппетита! – предложил Ванька Валялкин.

– Видишь ли, друг мой маечник, вся проблема в моем желудке… Он у меня исключительно старомодный и не разделяет моих передовых взглядов. Кроме того, если мой пылесос останется без заправки, на Лысую Гору нам придется добираться вплавь, что, учитывая глубину и размеры океана, нервозность моей бабуси и мою уникальную способность подхватывать насморк, не самая лучшая затея, – сказал Ягун.

Он протер пылесос тряпкой, проверил, хорошо ли завязаны узлы талисманов, и, защелкнув на трубе самую скоростную щетку из своей коллекции, добавил:

– Да и вообще сейчас декабрь.

Когда, выйдя из кабинета Сарданапала, Таня нашла Ваньку и Баб-Ягуна и спросила, не согласятся ли они сопровождать ее, оба, разумеется, с готовностью согласились, но долго не могли опомниться от изумления.

– Неужели Сарданапал разрешил нам лететь на Лысую Гору втроем? – недоверчиво спросил Ягун.

– Да. Не напрямую, но очень ясно намекнул, что не будет против. Мне другое интересно: как он догадался, ведь я его даже не спрашивала, – сказала Таня.

Ягун опасливо покосился на дверь кабинета главы Тибидохса.

– Тшш! Академик, того… подзеркаливает… Мне и раньше говорили, что он это умеет. Щекотки ты не ощущала?

– Нет.

– То-то и оно! Вот он – высший пилотаж! Мне до такого еще пилить и пилить! Везет этим преподам! Вздумай я подзеркалить Сарданапала или хотя бы Поклепа, мои ушки стали бы совсем слоновьими, – завистливо вздохнул Ягун.

Долго спорить, подзеркаливает Сарданапал или нет, они не стали: нужно было собираться.

Главная сложность была, на чем полетит Ванька. Его собственный пылесос давно развалился, да и вообще, говоря откровенно, Валялкин был не большой любитель магической техники. Его сердце принадлежало Тане и магическим существам. Возможно, даже в другой последовательности. Магическим существам, а затем Тане.

Выручил их Тарарах, который принес Ваньке часы Лизы Зализиной. Отогревшаяся за пазухой у питекантропа кукушка бойко клюнула Ваньку в палец и скользнула на свое место – в открывавшуюся дверцу над числом XII. Дверца сразу же захлопнулась. Часы несколько раз пробили. Тяжелый маятник качнулся. Серебряная шишка-гирька на длинной цепи поползла вниз с негромким скрежетом.

– Ты того… дай кукушке чуток опомниться и, главное, силой не вытаскивай. А то она бояться тебя будет. Пущай малость в себя придет. А если лететь куда соберешься, подкорми ее пшеном или маковыми зернами, – посоветовал Тарарах.

Примерно за четверть часа до полуночи Таня, Ягун и Ванька окончательно собрались и направились к лестнице. Им пришлось пройти через общую гостиную. В гостиной Таня заметила Гробыню. Рядом с ней сидела Катя Лоткова. Обе лоботряски – одна с темного, другая с белого отделения – развлекались тем, что щекотали куриным перышком портрет Пуппера на календарике. Бедный Гурий подскакивал и ржал как безумный.

Заметив Таню, Ягуна и Ваньку, Склепова и Лоткова уставились на них. Каким-то образом новость, что они улетают на Лысую Гору, успела уже разнестись по всей школе. Причем, кто проболтался, сказать было невозможно.

– Удачи! – крикнула Лоткова.

Ягун выпятил грудь и, посмотрев даже не на Лоткову, а куда-то в пространство между Катей и Склеповой, сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Мамочка моя бабуся! Возможно, мы не вернемся. Даже скорей всего не вернемся. Так что кое-кто видит кое-кого в самый последний раз. Ищите мои безумно красивые останки на Лысой Горе или в океанской пучине.

Катя фыркнула, но все же, как показалось Ягуну, покосилась на него с некоторой тревогой. Ягун, обладавший почти феноменальным чутьем на такие вещи, к восторгу своему, ощутил, что его акции поднялись сразу на десяток пунктов. Другое дело, что их курс изначально был мизерным. Слишком уж много поклонников вертелось вокруг Кати. Лоткова же по-настоящему так ни в кого и не была влюблена.

– В самом деле не вернетесь? – томно спросила Гробыня. – Гроттерша, лапочка, я тебя умоляю: постарайся упасть над океаном с контрабаса! Я попытаюсь пережить эту утрату!

Зато изображенный на календарике Пуппер, услышав об опасном перелете, страдальчески посмотрел на Таню и послал ей воздушный поцелуй.

– Склеп, он нам изменил! Двум таким красивым девушкам! Ну, держись, изменщик коварный! – возмутилась Лоткова, вновь принимаясь щекотать Гурия куриным перышком.

Пуппер уныло заржал. Чувствовалось, что обе поклонницы основательно его достали.

Таня оглянулась на своих друзей. Ванька и Ягун, одетые в бараньи тулупы, смахивали на Бобчинского и Добчинского – такие же деловитые неуклюжие толстячки. Таня знала, что сама она выглядит не менее забавно. Ягге, узнав, что они улетают, в последний момент возникла, как из-под земли, и намазала всем троим щеки медвежьим жиром.

– Очутитесь ночью на морозе – спасибо скажете! – проговорила она, нанося завершающий, самый энергичный мазок жира на нос отбрыкивающемуся Ягуну.

– Я уже сейчас скажу спасибо! Ты мне ноздри жиром залепила – дышать нечем… – огрызнулся Ягун.

Таня почувствовала, что ее друг смущен. Шестнадцатилетний вымахавший Ягун был едва ли не вдвое выше своей крохотной бабуси и втрое ее шире, но она по-прежнему относилась к нему, как наседка к своему цыпленку. Избавиться от бабусиной опеки Ягун пока никак не мог, а перед посторонними ему бывало неудобно. Вот и приходилось отстреливаться шутками.

«И чего он стыдится? У меня вот нет ни бабушек, ни дедушек, а я была бы не прочь, чтобы они вокруг меня попрыгали», – подумала Таня.

– Ага, щас! Держи карман шире! Вот уже бегу прыгать, сейчас только ноги отращу! – проскрипел перстень Феофила Гроттера. Ворчливый прадед тоже неплохо умел подзеркаливать…

* * *

Все хорошее рано или поздно заканчивается. Это факт. Но и все плохое рано или поздно тоже заканчивается. Это тоже факт. Когда Главная Лестница, утомившая друзей немыслимым числом ступеней, наконец закончилась и уперлась в чердак, ребята только обрадовались.