Тарантул

– Будешь умницей, будешь в шоколаде, - прощаясь, предупредил своего нового друга.
– Любишь шоколад?

– Люблю, - шмыгал расквасившимся носом.

Сама по себе ситуация бесхитростна - Соловьеву не нужны неприятности и он страхуется от меня, дурака. Вот таким странным образом.

Нет ли с его стороны двойной игры? И я уже сдан, как багаж в камеру хранения. Какой ему прок в этом? Давно мог отдать всем желающим. Думаю, не хочет, обострять противостояние со "слободскими"? А, может, что-то другое. Что? Раньше или позже ситуация, конечно, проясниться, да деньки летят только успевай чиркать календарь.

А Новый год приближается со скоростью экспресса. Весь городок уже живет предпраздничными заботами. На санках тащат плененные веревками елочки, у "Авангарда" стучат топоры плотников - устанавливают подмостки для народных гуляний, над проспектом Ленина развешены гирлянды цветных фонариков, в ларьках искрятся безделушки и бутылки, на каждом углу продают колониальные мандарины, апельсины, бананы и авокадо; на изношенных лицах прохожих проявляются улыбки - сирое чаяние в который раз стоит у домашнего порога.

Я нервничал - неужели не сдержу слово и со старыми проблемами заползу в новое, светлое и чистое, чтобы загадить его слякотью прошлого? Снова обстоятельства диктуют свои условия? И господин Соловьев окажется прав, утверждая, что нет возможности скоро решить проблему со "слободскими" и теми, кто контролирует их?

Создавалось впечатление, что существует некая зона умолчания. Именно для меня. Зона, куда меня не подпускают, как и в спецзону на ковровой фабрике имени Розы Люксембург. Мне так и не удалось установить, кто, что и зачем там снимает уголок, названный так мило "А". Черт знает что, живешь, будто в дремучем лесу. Никто ничего не знает и не ведать не ведает.

Соловей-Разбойник был полностью занят предновогодней суматохой снимал сдобные сливки со всех слоев кредитоспособного общества.

Тем более, был твердо убежден, что застраховался от моих идиотских поступков. Бойцы невидимого фронта Конопля и Попик старались вовсю, мечась за моей тенью по всему городку. Я привык к их незначительному присутствию и не обращал никакого внимания. А с Сурком мы сдружились, если это можно так назвать. Юный следопыт был искренен в своем желании помочь мне. Однажды спросил, правда, что был на войне?

– Да, - ответил.
– Был.

– А мне через год туда, - вздохнул.
– А вдруг закончится?

– Будет другая, - сказал я.
– Кровушка для этой еб... ной власти, что водица... Большие затейники чужую пускать.

– Почему?

– Не знаю, - подумал я.
– Наверно, у них самих мертвая кровь.

– Мертвая кровь, - повторил Сурок.

Когда понял, что ему можно доверять, поинтересовался, нет ли у него хода к "вором в законе"? Нужен тот, кто владеет полезной информацией. Полезной для моего душевного здоровья. Оплата наличными.

– Какая информация?

– Кто держит "крышу" над слободкой? И вообще, кто у нас "наркобарон"?

– Надо подумать, - почесал затылок Сурок.
– Есть дружочек, его дедок большой ходок в места известные... Такой смешной дедуля, на Ленина схожий, честное слово.

– Действуй!
– благословил на подвиг.

Как утверждал папа Александра Македонского: "осел, нагруженный золотом, возьмет любой город". И был совершенно прав, папа полководца всех времен и народов.

Наконец за несколько дней до боя кремлевских курантов Сурок сообщил: имеется интерес к моему капиталу в пять тысяч.

– Рублей, - пошутил я.
– Отлично! Где, с кем и когда? И зачем?
– все шутил, как висельник, ныряющий в пеньковую петлю.

– Сегодня в десять вечера, на 117 километре трассы.

– "Ленин"?

– Не знаю, - признался.
– Там такая цепочка...

– А как признают?

– Сказали, надо закатить под щит и ждать в машине.

– М-да, - задумался.
– Подставляемся, братец.

– Подставляемся, - согласился.

– А что делать?

– Делать нечего, - развел руками. И растерянно улыбнулся, как преданный солдатик в руинах Города, когда появился выбор: или стреляться, или идти в плен к чечам.

Никогда не был фаталистом, хотя, конечно, верил в свою пленительную и счастливую звезду.

Чтобы моя звездочка досрочно не закатилась, провел некую подготовку к ночному моциону на 117 километре. Для этого как бы невзначай встретился с Натаном Соломко, справился о здоровье его родителей; спросил, не желает ли он сделать любимым старикам новогодний подарок? Натан желал. И мы скоренько смекнули секретную коммерцию: ему - баксы, мне - СВД с лазерным целеуказателем, несколько тротиловых шашек, окислительный детонатор, килограмм "лимонок" Ф-1 и обоймы к ТТ.

– Зачем это все, Чеченец?
– спросил оружейный бизнесмен.

– Новый год на носу, Натанчик, - честно признался.
– Хочу шумно и красиво проводить Старый...

– Значит, будут трупы?

– Не знаю.

– Ох, Алеха, не навоевался, что ли?

– Нет.

Не навоевался, и буду сражаться до последнего своего часа со всей мразью, которая терзает мою родину, калечит наши жизни, вламывается в судьбы и уничтожает надежду и веру...

Знаю, звучит пафосно, но я имею на это право - я это право добыл с оружием в руках.

... К вечеру затеялась пурга; в такую непогоду шансы сохранить жизнь повышаются. Не каждый душегуб выйдет на большую дорогу.

Впрочем, к нашему случаю это не относилось. Договор - дороже денег, хотя они тоже имели место быть. Новогодняя премия в пять тысяч зелененьких, как елочка, были приготовлены для сердечной беседы.

На 117 километре скоростного бана в снежных и враждебных вихрях громыхал огромный рекламный щит, указывающий путь в никуда. Я зарулил "Ниву" под фанерную канонаду и принялся ждать.

Время исчезло - мутное, холодное пространство, изредка нарушаемое неровным светом и тяжелым гулом проходящих механизированных болидов.

Я приготовил к действию ТТ, понимая, что это скорее самообман; какая может быть защита от залпа, скажем, "Града"?

Для установления конституционного порядка по всей стране это самое эффективное оружие. Никаких проблем с теми, кто сумеет выжить на перепаханной и плодородно обработанной ракетными снарядами территории. Какие могут быть проблемы с призраками, именуемые себя людьми?