Тариф На Счастье

— Кэтрин… Я должен тебе кое-что сказать… В общем, кажется, я… я тебя… люблю?

— Это вопрос?

— Нет, всего лишь шаткое утверждение.

— И что же нам теперь делать? Разрушать я не люблю.

— Твое согласие послужило бы крепким фундаментом. Мне, знаешь ли, не хотелось бы разбирать сломанные кирпичики, которые срастались непосильным трудом.

— Найдется ли в твоей постройке место и для моего кирпичика? Он один, правда, зато очень прочный. Я его хранила долгое время и теперь поняла, что могу рискнуть. Возьмешь?

— Скажи это. Прямо. Я тупой и не люблю обилие эпитетов.

— Сам только что охотно влез в удобный костюмчик романтика и поэта.

— Я тупой.

— И правда… Дурак.

— Кэт?

— Я люблю тебя, Чонгук.

Желваки ходили на посеревшем лице Чонгука. Сначала оно было красным, потом позеленело (его отчего-то вырвало прямо на улицу сквозь открытый балкон), а теперь приобрело цвет разрушенного кирпича, выкрашенного когда-то серой краской. Его здание пошатнулось, землетрясение оказалось слишком мощным, и один кирпичик-таки вылетел. Надо было срочно его искать, иначе быть беде. Кэтрин не любила разрушать, да и Чонгук не относил себя к числу вандалов.

Делая долгие и глубокие затяжки, брюнет щурился, тихо кашлял и смотрел на темную улицу, где на влажном после дождя асфальте виднелись редкие лужи. В них отражался бисер звезд. Ночь, ведомая вязкой тоской, оплакивала распухшие чувства, и теперь ее слезы искрились на бархатном полотне почти что черного неба. Там, где-то далеко-далеко, кто-то вышел покурить на Марсе, и Чонгук махнул ему рукой. Это время суток имеет особенную романтику, понять которую сможет далеко не каждый. Здесь нужен болезненный настрой, ибо страдание — удел гения и творца. Вспоротая душа возвышается к небесам, распахивая с громким стоном сломанные крылья.

Юнги распахнул дверцу балкона.

Парень нерешительно топтался на месте, языком слизывая кровь со свежей раны на губе, и думал, что сказать в свое оправдание. Но Чонгук опередил его.

— Мне бы хотелось избавить себя от общества дерьма. Поможешь мне?

— Чувак, серьезно… — захрипел Юнги, становясь рядом с другом. — Ты что, мне не доверяешь? Да я на чужую бабу никогда не полезу.

— Кэтрин не баба, прикуси язык.

— Ну да-да, хорошо, на девушку. Я и не думал даже. Да, она мне понравилась, красивая она у тебя, сексуальная… Повелся на поводу нехорошего влечения, но поверь, я бы не позволил ни ей, ни себе.

— Ей?! — удивился Чонгук. С зажатой между губ сигаретой Чон повернулся к Юнги и слабо улыбнулся. — Она ни в жизни мне не изменит. Знаешь, сколько я ее добивался? Она вообще мужиков не переносит, но меня подпустила к себе, потому что любит. Любит только меня, уловил?

— Уловил, — Юнги подарил брюнету улыбку в ответ. — Забыли?

— Забыли-забыли, — Чонгук хлопнул светловолосого по плечу и передал ему свою сигарету, — но больше так не делай, иначе я оторву тебе яйца.

Дверь снова открылась, и на балконе стало слишком тесно, но не настолько, чтобы хотелось уходить. Кэтрин, не находя в себе силы посмотреть на Чонгука, вторила неловкое топтание Мин Юнги возле стены, словно провинившаяся школьница, и ждала. Она ведь ни в чем не виновата, верно? Или все же виновата? За мысли пока еще никто не сажал, а на деле она невиновна, аки ангел, спустившийся с пушистого облака. Думать можно как угодно, никто не узнает, но поступки нужно совершать благородные, и Кэт решила, что лучше благородно втянет в себя качественную дорожку и займется любовью с Чонгуком, нежели позволит вогнать в себя иголку и кое-что еще — чужое и неприятное.

— И правда сексуальная, — хмыкнул Юнги, поглядывая на Чона, а затем переводя любопытные, подобревшие глаза на шатенку. — Прошу прощения за скверное поведение, мадемуазель.

Девушка промолчала. Она не видела смысла говорить пустые извинения, обещания или оправдания. Она ждала, когда сможет побыть с Чонгуком наедине, и поговорить с ним привычном образом — так, чтобы они поняли друг друга, и никто не смел вмешиваться в их кармическую связь нелепыми словечками. У них свои способы общения: колкие, душащие, но пряные и аппетитные. В их космосе не место мусору и метеоритам.

— Ладно-ладно, я понял, ухожу, — протискиваясь между Кэт и стеной, Юнги как бы случайно задел губами ее плечо и очень тихо, чтобы только она слышала, прошептал. — Еще увидимся.

Шатенка дрогнула, покрываясь мурашками, но быстро пришла в себя, отмахиваясь от нарастающего вожделения. Пора раздирать матовую пленку и смотреть на вещи трезвыми глазами. Вернее, смотреть на Чонгука, который продолжал наслаждаться ночной прохладой и едва заметно улыбаться. Кэтрин поймала себя на мысли, что именно такой Чонгук ей больше всего нравится: умиротворенный, с нотками романтики, мягкий и душевный, родной, уютный… По нему и не скажешь, что он полчаса назад дрался, как разъяренный зверь.

Девушка подошла к Чону сзади и обняла крепко-крепко, снова влюбляясь в него, снова падая в непроглядную бездну, где единственным лучком света были знакомые до боли карие глаза, и сейчас эти глаза пытались разглядеть шуршащего в кустах зверька. Снова кошки? На кошачьем свидании Чонгук еще не присутствовал. Очень романтично…

— У кошаков ночные потрахушки, — как бы между делом сказал парень, и фраза эта прозвучала настолько обыденно, как если бы он попросил стакан воды или сказал бы о хорошей погоде.

— Дурачок, — Кэтрин тихо засмеялась. — Ты не сердишься больше?

— Я испугался за тебя, детка.

Чонгук повернулся к девушке, чтобы обхватить ее лицо руками и нежно поцеловать в губы. Сейчас он действительно был похож на романтика и поэта. Чон редко был ласковым, поэтому Кэт хваталась за проявления любви с невероятной жадностью — как человек, вынырнувший из воды после долгого плавания, раскрывает рот и дышит быстро-быстро, боясь не успеть насытиться сполна.

— Почему? Думаешь, я за себя не постояла бы? Да и Юнги вроде бы не лез…

— Дело не в этом, — Чонгук мотнул головой, перемещая руки на изящную талию, чтобы прижать шатенку как можно ближе к себе. — Я видел иглу. Это… это слишком опасно, можно заразиться и поймать нехеровую зависимость. Если ты так хочешь уколоться, ну, попробовать что-то новенькое, то лучше попроси меня. Я сам вгоню тебе, только из моих рук, слышишь?

— Я что, похожа на дуру? — Кэтрин цокнула языком и удобно устроила голову на мощной, накаченной груди Чонгука, будто там ей и было самое место. — Чтобы колоться, нужно попрощаться с крышей окончательно, а я пока еще в своем уме.

— Так он приставал к тебе?

— Нет, Чонгук, все нормально, а вот если ты сейчас не начнешь приставать ко мне, я о-очень расстроюсь…

Коварная улыбка засияла на мужских губах. Разве можно отказать, когда дама просит? Чонгук не был бы Чонугком, если бы тут же не подхватил Кэтрин под ягодицы, чтобы прижать к стене с невероятным напором. Девушка ахнула, руками цепляясь за широкие плечи, и хотела сказать, чтобы он был осторожнее, но слишком глубокий поцелуй заткнул ее. Язык Чона целиком и полностью исследовал женский рот, стараясь проникнуть в самую глотку. Вот так он хотел свою Кэт, вот так он любил целоваться, а как трахаться любил…