Тарра. Граница бури

— Это кара, — тихо сказал соседу высокий воин в шлеме, украшенном орлиной лапой. — Помнишь?

Тот кивнул. Да, был воин из рода людей, в одиночку схватившийся с сотнями. Он должен был умереть с честью, но господарь приказал, и орки выполнили приказ. Храбреца подбили стрелой, как весеннего глухаря. Дети Ночи поступились честью, что ж, кара их настигла.

Очевидно, нападавшие приволокли еще несколько пушек, так как ядра стали сыпаться чаще. Упал сосед воина с орлиной лапой, следующее ядро унесло троих. Всхлипнув напоследок, замолкла волынка, но барабанщик с залитым кровью лицом все еще бил обтянутыми войлоком колотушками в свой барабан. Жизнь кончалась. Гоблины умирали на равнине среди роскошного южного лета, в день, который начинался как праздник…

Они остались одни. Люди, как и положено вечным предателям, кто сдался, кто бежал, хотя что с них взять? Они всего лишь уподобились Годою, исчезнувшему, когда еще можно было что-то спасти… Даже атака крылатых всадников, при всей своей кошмарной неожиданности, и та могла быть отбита, если б господарь повел себя как должно! Но он бежал. Бежал каким-то странным способом. Никто не видел, как он садился на коня, и он не взял никого с собой. Вошел вместе с двумя Белыми жрецами в хижину, и больше его никто не видел. Прискакавший со срочным донесением аюдант рискнул навлечь на себя гнев регента и вошел в лачугу. Там лежали трупы Белых жрецов, а Годоя не было нигде.

Оставшиеся без вождя люди потеряли голову. Лучшим оказался вице-маршал, принявший на себя командование. Он приказал прорываться к лагерю, и это было разумно. Гоблины стали наконечником копья, пробившего брешь в рядах наступающих.

Тогда арцийцы, хоть и измотанные, еще держались, а вице-маршал с обнаженной шпагой шел рядом с волынщиком и улыбался. Враги висели у них на плечах, но они, умело отбиваясь, преодолели полторы весы, отделявшие от убежища, где под защитой пушек и каких-никаких стен можно было перевязать раны, выпить воды или вина, собраться с силами и решить, что делать дальше. Преследователям тоже досталось, ожидать, что те бросятся на штурм, не приходилось.

Увы! Вместо отдыха и покоя их встретила смерть. Тот, кто прядет нити судьбы, как в насмешку провел армию Годоя тем же путем, что и арцийцев на Лагском поле. Усталых, но все еще не сломленных воинов встретил огонь. Вице-маршал не дрогнул и тут. Сожженные ворота, кое-как заваленные всяческим хламом, казались доступными. Нужно было ворваться в лагерь до того, как преследователи выдвинут вперед передвижную артиллерию.

Отчаянный штурм завершился успехом. Им удалось прорваться за внешний оборонительный вал, но вице-маршал во время штурма погиб, и это стало концом. Подоспевшая таянская конница и конная артиллерия завершили разгром. Армии Годоя больше не существовало. Арцийцы и южане тысячами бросали оружие и валились в ноги Архипастырю. Не сдались только южные гвардейцы и гоблины, попытавшиеся вырваться из мышеловки. Ставшие живым тараном горные воины пробили брешь в обороне церковников, но старались они для конников-южан, не преминувших воспользоваться приближающейся ночью. Судьба спасителей их не интересовала… А тем оставалось лишь с честью умереть, умереть без надежды на то, что об их последней битве узнают горы.

Свистнула белооперенная стрела — кто-то из эльфов внес свою лепту в избиение. Пожилой гоблин, известный тем, что каждое свободное мгновение вырезал из кусочков древесины фигурки зверей и птиц, рухнул с пробитым горлом. Образовавшуюся брешь тотчас заступили. Горцы стояли нерушимо и спокойно, как каменная скала. Нет, как льдина, которая таяла, таяла, таяла…

Поганая Подкова

Из девяти с лишним сотен «Серебряных» и «Золотых», бросившихся утром в битву, уцелела едва ли половина, да и те с трудом держались в седлах. Сташек пропал, его белоногий вернулся. С залитым кровью седлом. Воцеку выбило глаз, но он ухитрялся шутить, утверждая, что трубить он сможет и без обоих глаз, а уж с одним-то и вовсе. Роцлаву в живот угодила мушкетная пуля, и его на плаще потащили к эльфам — вдруг помогут. Рышарду Тонде выбили половину зубов, но «Серебряный», шепелявя, раз за разом рассказывал, как они задразнили арцийских петухов, заставив полезть в ощип.

Свежий ветерок обдувал разгоряченные лица, самые запасливые вытаскивали фляги с водой или царкой и пускали по кругу. Вдалеке гремели выстрелы — церковники и эльфы добивали гоблинов, но люди Рене слишком устали, чтобы идти в бой, исход которого и так очевиден.

Теперь, когда битва осталась позади, Рене сам не верил, что они победили. То, что случилось у Кантиски, было столь же невероятно, как большинство великих побед прошлого. Если рассуждать с точки зрения военных мыслителей, шансов у них практически не было. Впрочем, в свое время не было их ни у Анхеля Светлого, ни у самого Воля… Хотя тепобеды были окончательными, а вот им, пока жив Годой, покоя не видать.

Рене побывал там, где тарскийца видели в последний раз. Отступавшие с Поганой Подковы вояки бросили все как есть, и Аррой получил сомнительное удовольствие обозреть два трупа. Зеленые монашеские капюшоны скрывали бледные правильные лица. Слишком бледные даже для мертвецов. Преодолев отвращение, Рене перевернул тела. Один был умело заколот, на его шее виднелась отметина — кто-то с силой сорвал с убитого цепочку. На теле второго не было никаких следов насилия, только на лице застыл смертный ужас.

— Яд? — пожелал убедиться в своих мыслях Рене.

— Отнюдь нет, — не согласился Жан-Флорентин. — Я не представляю, от чего умерло это существо, что лишний раз свидетельствует, сколь несовершенны наши знания. Но он умер первым.

— Мне тоже так кажется, — согласился Рене, — а вот второго наверняка прикончил наш тарскийский друг. Вопрос, куда он делся.

— Магия, — охотно пояснил жаб, — очень неприятная к тому же. Жизни этих двоих пошли на то, чтобы обеспечить Годою возможность бегства. Чем сильнее убитый маг, тем большая сила высвобождается, когда жизнь его покидает, а эти двое, судя по всему…

— Хвала Великому Лебедю, ты жив! — Роман был весь в пыли и крови, мало чем отличаясь от измотанных «Серебряных».

— Хвала Великим Братьям, ты тоже, — улыбнулся Рене. — Вот думаем, что тут произошло.

— Ничего хорошего, как я понимаю, — заметил Роман. — Ты знаешь, что Добори погиб?

— Нет, — покачал головой Рене. — Феликсу будет его не хватать. Нам, похоже, придется ловить Годоя. Знать бы еще, куда и как он удрал.

— Постараемся проследить, — сощурился эльф. — Эмзар должен суметь. Ты не знаешь, где он сейчас?

— Насколько мне известно, эльфы с церковниками добивают гоблинов… Ты куда?!

Окрестности Малахитового лагеря

Всадник появился неожиданно. Он пронесся бешеным галопом мимо стоявших насмерть, что-то взволнованно крича на чужом языке. Странно, но эльфы тотчас же опустили луки, а одетый в черное наездник уже разворачивал своего коня. Обойдя по широкой дуге обреченных, он оказался между ними и лагерными пушками и, подняв коня на дыбы, снова закричал, на этот раз по-арцийски.

Это было невероятно, невозможно, но орудия перестали изрыгать смерть. А всадник спешился, бросил на землю шпагу и кинжалы и пошел к гоблинам, вытянув руки в горском жесте мира.

Заходящее солнце полыхнуло на золотых волосах незнакомца. Чем ближе он подходил, тем меньше оставалось сомнений. Перед гоблинами стоял эльф. Убийца. Враг. Кое-кто из молодых поднял арбалеты, но старики их осадили. Дело было не в том, что появление этого эльфа остановило бойню. Он шел один, он шел безоружным, и не было большего греха, чем убить его. А странный эльф остановился в нескольких шагах от передней шеренги и заговорил. По-орочьи.