Тарзанариум Архимеда

— И то правильно. Но, главное, чтобы все было незаметно, и чтобы ты потом слушался дядю Жору. Временно назначаю его вождем племени. А потом мы на Танторе покатаемся. Обязательно покатаемся! Уразумел?

Вовка снова молча кивнул головой, но взгляд его стал по взрослому неулыбчивым. Умный мальчонка!

— Симон, — также хмуро, как и перед этим, произнес Хастон, — Тантор может взять только двоих. А Жора? А Элен?

— Не знаю… Потом разберемся. Но перед этим… Делай, как я! И Вовку, Вовку собой прикрывай. От тебя тени больше. А от меня — тумана, — и Симон, широко улыбаясь, повернулся к чекистам, которые уже прекратили разговаривать и начали поглядывать в их сторону.

— Дорогие товарищи, — сделал он шаг им навстречу, спиной ощущая жар, идущий от тела Ника, — посовещавшись, мы пришли к выводу, что в управление, которое вы имели в виду, мы, конечно же, проедем. Вместе с вами. Иное дело в качестве кого каждый из нас будет ехать.

С чувством легкого удовлетворения Симон отметил, что лицо Тресилова слегка вытянулось. Он хотел что-то спросить, но американец не дал ему такой возможности.

— Дорогие товарищи, — рефреном продолжил он, подойдя уже вплотную к троице, — товарищи вы мои дорогие, кто из вас сможет ответить мне на такой вопрос: почему недавно в столице вашего замечательного края я видел задержание соответствующими органами… — Арданьян выдержал эффектную паузу, — вот этого человека.

И он ткнул пальцем прямо в, окончательно вытянувшееся, лицо Тресилова, одновременно закричав:

— Ник, вяжи бандитов! Не давай им уйти!

Хастон черной лавиной кинулся на опешивших чекистов, разбрасывая их в стороны, а Симон повалил на землю Тресилова, заламывая ему руки за спину и тыкая лицом в шершавый, как наждак, песок. Краем глаза он заметил, как Вовка юрко метнулся к разбросанной одежде, схватил вещи Кондратюка и побежал с ними за скалу. Больше наблюдать за мальчонкой времени не было, потому что пришедший в себя Тресилов начал оказывать яростное сопротивление. Он привстал, выгнувшись дугой, скинул с себя Симона и перекатился на спину. Встать он не успел. Арданьян со всего размаха ударил чекиста в лицо с вытаращенными глазами и тот, глухо охнув, схватился за него обеими ладонями, да и обмяк.

Симон, не прекращая движения, тоже перекатился по заскрежетавшему песку и вскочил на ноги. Хастон, ударив ногой одного из чекистов — тот сидел, мотая головой и пытаясь приподняться — как раз погнался за вторым. Догнал. Сделал подножку и свалился вместе с ним на землю, хватая противника своими огромными ручищами. «Хоть бы не сломал ему ничего», — мелькнуло у Арданьяна перед тем, как он сам бросился ко второму сотруднику советской тайной полиции. Его остановило холодный — Симон даже удивился этому — ствол нагана, упершийся ему в грудь.

— Стоять! — заорал чекист. — Всем стоять!!!

И резко, подняв руку, выстрелил в воздух. Потом черный ствол снова больно уткнулся в измазанную песком грудь Симона. Второй чекист в это время выскользнул из-под замершего Хастона и судорожно вытянул из кобуры свое оружие. Тресилов, всхлипывая, растирал лицо руками и повторял сквозь сжатые ладони:

— Суки! Вот, суки! Убью, гадов!

— Вы что, ополоумели!? — снова закричал чекист, держащий на мушке Симона. — Какие такие бандиты, придурки?

— Сопротивление при задержании, — хрипло выдохнул второй, пинком заставляя подняться Хастона. — Раскрутим теперь на полную катушку.

— Граждане бандиты, — театрально заломил руки Симон, — граждане бандиты, оставьте нас живыми. У нас с собой денег нет, но мы вам дадим, обязательно дадим! Нужно только кого-нибудь на квартиру отправить.

— Тьфу! — сплюнул чекист, стоящий с наганом в руках возле приподнявшегося Хастона.

— Нет, таких дураков еще свет не видывал, — размазывая по лицу кровь, отозвался и Тресилов. — Вы за кого нас принимаете? Я же вам ясно сказал — Крымское ОГПУ.

— А документ, а документ? Вы же не показывали…

— Как не показывал?! А это что? — снова, как четверть часа назад, полез в карман гимнастерки Тресилов.

— Вы перед нами бумажкой помахали, а в руки не давали.

— Да на, возьми, олух царя небесного! Изучи.

Пока Тресилов ополаскивал лицо теплой морской водой, Симон, старательно шевеля губами, тщательно изучал документ. Ник, по-турецки сидя на песке, поднес медальон к губам и что-то шептал, монотонно раскачиваясь на месте.

— Молишься? — иронично спросил один из двух чекистов, продолжающих держать американцев под прицелом наганов. — Молись, молись, буржуйская морда. Дело твое — швах. Хотя ты, может, и репрессированный класс, но лакеев мировой буржуазии мы первым делом — к стенке!

Хастон не обращал на него никакого внимания, а Симон, внутренне улыбнувшись, внешне весело оскалился, размахивая мандатом:

— Ник, Ник! Они действительно из ГПУ! Ч-черт, надо же было так ошибиться! Господа, граждане, товарищи мои дорогие, вы уж нас извините! Но очень уж рожа, — Симон заглянул в документ, — Петра Васильевича напоминает рожу того гангстера, которого при нас на симферопольском вокзале брали. Помнишь, Ник?.. Вот уж ошибочка так ошибочка! Но уж рожа-то так похожа!

Под левым глазом Петра Васильевича появлялся внушительных размеров синяк и лицо его действительно принимало непрезентабельный вид.

— Рожа, рожа… Ошибочка, видите ли, — пробормотал он, приближаясь к Симону и жестом приказывая подчиненным опустить оружие. — Перестреляли бы вас к чертовой матери, вот тогда узнали бы, что оно такое — «ошибочка». Пацана вон перепугали…

Он внезапно остановился и растерянно огляделся:

— Эй, а пацан-то где?..

Чекисты такими же недоуменными взглядами обшарили синее пространство, пропахшее морской солью, ракушечной пылью и миндалем. Их потные гимнастерки внезапно показались Симону пятнами старой краски, проступившими сквозь слой новой картины. А ветерок, донесший до него запах человеческого пота, усилил впечатление какой-то двойной реальности происходящего.

«Что же скрывается за полотном?» — почему-то подумал Симон перед тем, как попробовать остановить Тресилова, с криками «Барбикен! Барбикен!» тронувшегося к скале. Его подчиненные тоже было потянулись за ним, но в это время на обрыве взревел автомобильный двигатель и все замерли, словно фигурки на внезапно остановившейся кинопленке.

— Что за… — начал было Тресилов, а машина на обрыве уже взвизгнула шинами, всклубилась бежевой пылью и, резко развернувшись, тронулась в сторону Судака.

Остановившаяся кинопленка снова пришла в движение.

— Что за… — снова, уже на бегу, выдохнул Тресилов, карабкаясь по склону. Чекисты, нелепо размахивая руками и со спины напоминая двух растревоженных обезьян, кинулись за ним.

А машина уже исчезала за поворотом. Водителя снизу видно не было, но из открытой кабины что-то белое взметнулось в воздух и упало на склон. Симон прищурил глаза. Это была маленькая детская панамка. Вовкина… Тресилов тоже увидел ее. Подобрал, повертел в руках и, ожесточенно жестикулируя, что-то приказал своим подчиненным. Те начали было возражать, но, очевидно, напор начальника был довольно силен. Потому что, в конце концов, они как-то синхронно взмахнули руками, быстро выбрались на дорогу побежали следом за машиной сквозь, еще не осевшую, пыль. Через минуту они тоже исчезли за поворотом.