ТАСС не уполномочен заявить…
Шрифт:
Он вскочил в магазин с привычно красивым интерьером и ринулся в кондитерский отдел в надежде обнаружить хоть какую-нибудь коробку конфет. Увы.
Влюбленный, которому предстояло так неожиданно и впервые переступить порог дома своей суженой, стоял в самом центре Москвы, в самом знаменитом магазине и не мог купить даже такой малости. (И вряд ли бы его утешила констатация того, что 90-летний юбилей магазина, который отмечался именно в 1991 году, был замечен пустыми прилавками за всю его почти вековую историю. Так напишут десятилетия спустя).
Но
Там его встретил за прилавком мужчина в синем рабочем халате — типичный «васяколяпетя» из подсобки.
— Выручай, мужик. Первый раз в жизни иду в гости к невесте. Нужно что-нибудь поприличней. Плачу тройную цену.
Особь с подмятой физиономией в синем халате глянула в горящие глаза явно не поддающего по жизни клиента-здоровяка, которому приспичило жениться в (блин, ее) перестройку. И тут же прониклась сочувствием. Или — чувством глубокой мужской солидарности.
— «Аморетто», — негромко сказал «васяколяпетя». Тройную не надо. Сойдемся на двойной, — и назвал цену.
Он достал из-под прилавка красивой формы бутылку с коричневатой жидкостью и положил ее в непрозрачный целлофановый пакет.
Отоваренный Аристарх с надеждой спросил: «А в кондитерском отделе не поможешь?»
— Это уже из другой оперы, — ответил мужик. — Да и, вообще, с кондитеркой сейчас тоже напряженка.
Работник развел руками.
— Видишь, какой магазин перепахабили, — и добавил, — а так, если припечет, приходи. Спросишь Петра.
Прямо при выходе из магазина неожиданно образовалась импровизированная торговля «с рук».
Какая-то дама пенсионного возраста, расстелив газетку на асфальте под боком Главного Гастронома Москвы, расставляла домашнюю заготовку: очень симпатичные маринованные огурчики, помидоры, грибы.
Рядом с нею стояли две рыхлые, полноватые женщины, которые разговаривали между собой по-белорусски. Одна из них держала в руках пару батонов варено-копченной колбасы, другая — разрезанную пополам головку сыра в прозрачном целлофаном пакете. Прохожие останавливались, торговались и покупали.
— Молодой человек, — пожилая женщина осторожно дотронулась до руки Аристарха, — вам случайно «Зефир в шоколаде» не нужен?
— Очень даже нужен, — встрепенулся журналист, глянув на интеллигентного вида москвичку, похожую на докторшу пенсионного возраста. — А он свежий? — засомневался вдруг мужчина.
— Не сомневайтесь, вчера только изготовлен на кондитерской фабрике «Ударница», у меня там племянница работает, — добавила она доверительно, переворачивая коробку и показывая чернильный штампик с датой изготовления.
— Я возьму две штуки, — сказал Аристарх.
— Ой, а у меня только одна коробочка осталась, распродалась уже, — сказала женщина с сожалением. — Но если очень нужно, приходите завтра. Я здесь каждый день бываю после четырех часов.
Купив с рук «Зефир в шоколаде», озадаченный мужчина быстро пошел вниз по улице Горького в сторону цветочного киоска. Ему еще нужно было перейти на противоположную сторону улицы. Чтобы не терять время, он перебежал ее в неположенном
месте, лавируя между потоками автомашин.Из цветочного ассортимента в киоске были только гвоздики — розовые и красные.
— Мне попышнее букетик из розовых гвоздик, — попросил мужчина.
— А розовых осталось только три штуки, — сказала продавщица.
— Тогда давайте красные. Штук двадцать пять…
Купив цветы, он почти бегом отправился к месту своей работы.
Пробегая назад по центральной улице Москвы, он невольно задержал свой взгляд на толпе «доморощенных» продавцов, выросшей в считанные минуты по обе стороны от дверей «Елисеевского».
И было видно, что эти продавцы никого уже не боялись. Ни администрации магазина, ни московской милиции. В стране, поставленной на колени перед неминуемой катастрофой, на грань выживания, в которой сахар и мыло — и те были по талонам не только на периферии, а в самой столице нашей Родины, им никто ничего уже не мог запретить…
Этот импровизированный стихийный базар рядом с пустыми прилавками магазина, который и в советское время был мечтой и сказкой законопослушных граждан, не говоря уже о каких-то там дореволюционных временах…
«Купец Григорий Елисеев перевернулся бы в гробу, — подумал Аристарх, если бы увидел эту картину, — причем, перевернулся не однажды»…
Впрочем, атлету было не до Елисеева. Сегодня ему самому предстояло выступить в роли «купца» применительно к вечной житейской теме: «ваш товар — наш купец». Ему еще предстоял сегодня «второй тайм»! Знать бы, так костюм новый хотя бы надел! Да разве дело лишь в костюме. Эти обстоятельства интриги, которые известны только им двоим… Как они его угнетают!
Она сказала: «Если мы — взрослые мужчина и женщина — принимаем правила этой игры, то возврата нет. Нам нужно будет идти до конца». Он вынужден играть эту роль. А такие роли он играть не привык. Но у него нет выбора. Точнее, выбор у него только один. И это — его единственный шанс, чтобы быть вместе с нею.
… Когда вышел Аристарх, Лариса в изнеможении прикрыла глаза.
Ей до сих пор не верилось, что идея, так спонтанно возникшая, воплотилась в реальность. И так быстро. Словно, в ее жизни произошло некое ускорение. И это ускорение продолжало нарастать, о чем свидетельствовала неизбежность знакомства «жениха» с родителями уже сегодняшним вечером.
И понятно было, что следующая неделя тоже пройдет под этим же знаком — летящим с горы с неимоверным ускорением снежным комом. И ей уже не дано было изменить траекторию полета, импульс к которому задала она сама. (Сама? Ну, ну…)
… Аристарх постучал в дверь своего кабинета, закрытого изнутри. Его не было минут сорок.
— Неужели отоварился? — усмехнулась Лариса, пока он снимал куртку.
— В «Елисеевском» — зияющая пустота! — вздохнул он. — Ну, ты и надымила!
Лариса взяла в руки букет цветов, понюхала. И тут же вспомнила оранжевые розы, подаренные ей сегодня Антонио. Досада невольно кольнула ее: «Ну, конечно, этого следовало ожидать. Комсомольский секретарь приволок самые коммунистические цветы на свете — красные гвоздики».