Татаро-монголы в Азии и Европе

Через горы высокие переваливая, Через реки широкие переправляясь, Так, что ремень у стремян вытягивался, Так, что железо стремени стиралось, Так-то и вы потрудитесь! Много народов забрал я — Прежде чем собирать народы, Надо душой овладеть у них. Если душой у них овладеешь, То тела их куда же денутся? [2324]

В другом наставлении сыновьям, также дошедшем до нас в форме стихотворения, указана необходимость преодоления трудностей при выполнении своего долга.

2324

Там же, стр. 46.

В высоких горах ищите проход, В широком море ищите переправу. Если далеко отправился, то хоть и трудно, Но иди до конца! Если тяжесть поднял, то хоть и трудно, Но подними ее! [2325]

Среди наставлений попадаются краткие изречения, ставшие впоследствии пословицами. Например: «Если много говорить станете, то много ли пользы будет от слов». Из биликов Чингис-хана особенно выразительно одно, в котором ярко выражено его намерение стать единовластным ханом, не считаясь со средствами и приемами, им применяемыми.

2325

Там же, стр. 28.

Для того, чтобы разогнать гордых и сильных, Применял разные способы. И стал я владыкою многих. Так-то!

Можно сказать, что в этом билике содержится целая программа хищнических завоевательных походов.

Тема ответственности государя перед своим народом ярко выражена в другом стихотворении, также сложенном каким-то неизвестным сказителем и обращенном к Чингис-хану:

Главенствует Бурхан-Халдуя над ровной матерью-землей; Главенствует над всем народом наш священный владыка. За ошибку ноги с головы опрашивают. За ошибку сына с отца спрашивают. За ошибку ровной земли с Бурхан-Халдуна взыскивают. За ошибку всего народа с владыки священного взыскивают [2326] .

2326

Там же, стр. 54.

Тема о необходимости крепкой ханской власти неоднократно встречается в рассказах XIII в. Любопытна, например, притча, произнесенная одним из мудрецов в беседе с Чингис-ханом. В этой притче рассказывается о змее с одним хвостом и с тысячью голов, которые тянули в разные стороны. Поэтому тысячеголовая змея была раздавлена проезжавшей повозкой. Но была и другая змея с одной головой и тысячью хвостами, которые, следуя за единственной головой, все уползли в нору, и повозка их не раздавила. «Подобно этим хвостам, — в заключение сказал мудрец, обращаясь к Чингис-хану, — и мы будем следовать за тобой, отдадим силы свои тебе» [2327] . Эта же притча о двух змеях была также записана персидским историком Ата Малик Джувейни в 1252–1253 гг. Только он вложил ее в уста Чингис-хана, наставлявшего своих сыновей [2328] .

2327

«Altan tobci. A Brief History of the Mongols…», vol. II, стр. 33.

2328

Ata-Malik Juvaini, The History of the World Conqueror, Manchester, 1958, стр. 42.

Очень интересно также объяснение другого мудреца о том, что такое ханская власть. «Ханский закон управления государством таков: подобно солнцу не медлит, подобно озеру не иссякает… когда солнце восходит, оно равно светит хорошим и плохим, живым и мертвым. Так и хан, если он ровен ко всем, то государство не погибнет. В озеро вливаются воды хорошие и плохие; если вода загрязняется от вошедшей для водопоя скотины — озеро не портится. Так и хан, если он слушает одинаково хорошее и плохое, слова правды и лжи и не принимает слов, подстрекающих на ссору, то государство не погибнет» [2329] . Этот рассказ можно рассматривать и как восхваление идеального правителя хана, и как наставление хану, поучение о том, каким должен быть хан. Подобных рассказов сохранилось немало, в них отразились мечты народа об идеальном хане, при котором «и простолюдину живется хорошо и сытно» [2330] . Сохранились не только поучения, как нужно вести себя хану, но и прямые обвинения хана. Так, в одном небольшом стихотворении в первых строках сказано:

2329

«Altan tobci. A Brief History of the Mongols…», vol. II, стр. 35.

2330

Там же, стр. 32.

Если простой человек выпьет водки, То думает: «выше всех стал!» Если жестокий правитель насилье использует, То хуже черной собаки становится он [2331] .

Очень интересно наставление Чингис-хана, данное им судьям, занимавшимся рассмотрением жалоб. Лаконичность языка, грубость некоторых выражений позволяют считать, что оно было составлено, вероятно, в первой четверти XIII в. и, возможно, является записью действительно сказанных Чингис-ханом повелений. Вот какие распоряжения отдал он судьям:

2331

Там же, стр. 58.

Правление ханское не должно блуждать в темноте. Хан ошибаться не должен! Поступайте по своему усмотрению — Будьте твердыми, не склоняйтесь на чью-то сторону. Не пренебрегайте словами своими. Не горячитесь с почтенными людьми, Не кричите на людей громким голосом! Не распускайте слухов, Не привязывайте звонка к подолу халата [2332] , Не приходите на суд растрепанными! [2333]

2332

Это выражение значит: «Не болтайте по пустякам!». См.: Ц. Жамцарано

, Монгольские летописи XVII в., М.—Л., 1936, стр. 107.

2333

Там же: «Altan tobci. A Brief History of the Mongols…», vol. II, стр. 66.

Наставление это любопытно и по простоте выраженных в нем требований, и по ясному пониманию ответственности, рекомендуемой судьям: будьте беспристрастны, не болтайте лишнего, отнеситесь серьезно к порученному делу.

Много различных сказаний было сложено о мудрости Чингис-хана, о его беседах с сыновьями, со сподвижниками, с двенадцатью мудрецами. Часть из этих рассказов дошла до нас в рукописном виде [2334] .

Чингис-хан умер в конце августа 1227 г., по окончании успешного похода на тангутское царство, при возвращении домой. Тело его было возложено на колесницу и отправлено в Монголию в сопровождении большого эскорта. Об этом последнем пути монгольского завоевателя сложено немало разных легенд, песен и рассказов. Например, сохранилось упоминание о том, что стража убивала всех встречных, чтобы не распространялась весть о кончине владыки монголов. Джувейни сообщает также, что вместе с Чингисом в могилу были отправлены 40 красивейших девушек [2335] , что соответствовало шаманским представлениям о загробном мире. Шаманские песнопения сопровождали Чингис-хана в последний его путь. Даже в таком небольшом стихотворении-плаче, сочинение которого приписывается суннитскому вельможе Кулэгэтей-багатуру, чувствуется влияние шаманства. Этот небольшой по размеру плач о погибшем является одним из самых лучших произведений средневековой литературы монголов. Искренность в выражении горя, отточенность поэтической формы, отображение бытовых подробностей — все это делает стихотворение прелестным образцом лирики монголов.

2334

См. например, «Cinggis qayan-u domoy»; «Cinggis boyda qayan-u arban qoyar seced-liige ugulegsen tuyuji orosibai» (рук. XVIII в.); «Boyda Cinggis qayan-u suryal orosibai», etc.

2335

Ata-Malik, Juvaini, The History…, стр. 189.

Обернувшись крылом парящего ястреба, ты отлетел, государь мой! Неужели ты грузом стал повозки грохочущей, государь мой? Обернувшись крылом добычу хватающего ястреба, ты отлетел, государь мой! Неужели ты грузом стал повозки с вертящейся осью, государь мой? Обернувшись крылом щебечущей птички, ты отлетел, государь мой! Неужели ты грузом стал повозки скрипящей, государь мой? [2336]

2336

«Altan tobci. A Brief History of the Mongols…», vol. II, стр. 102.

Так был оплакан Чингис-хан. Трижды повторенный образ крыла отлетающей птицы представляет собой одно из шаманских верований, согласно которому иногда душа улетает на крыле птицы в загробный мир. Слагались и другие песнопения и гимны, шаманский оттенок в них проступает все ярче и сильнее. С тех же времен возникает и культ Чингис-хана, который после смерти, согласно шаманским воззрениям, становится онгоном, т. е, гением-хранителем семьи и рода. И через какой-то срок превращается в гения-хранителя всего монгольского народа. При этом, по-видимому, одна из душ Чингис-хана (считается, что у человека две души) воплощается в сульдэ, т. е. знамя, которое также становится гением-хранителем. Возникает особый культ знамени-сульдэ Чингис-хана. Шаманство имело большое значение не только в создании культа Чингис-хана как гения-хранителя, сберегателя от всяческих бед и несчастий, но и в конечном счете в превращении Чингис-хана даже в народное божество. Хотя шаманство и не имело в своем распоряжении четкой церковной организации, при посредстве которой могло бы распространять свои идеи, но оно и без этого имело огромное влияние на монголов, особенно во время становления феодальных отношений, когда еще были сильны пережитки патриархально-родового уклада. Шаманы обладали недюжинной силой внушения, что не могло не иметь значения и при создании культа Чингис-хана. Процесс становления и развития культа Чингис-хана происходил еще в XIII в. довольно быстро. Уже при Хубилае он был регламентирован в законодательном порядке, судя по «Цаган тухе». В этом произведении имеются постановления о праздновании дня рождения Чингис-хана, об обрядах, совершаемых при других проявлениях его культа, устанавливается список, и довольно обширный, должностных чинов, обязанных охранять этот культ и совершать указанные обряды [2337] . Установления эти были сделаны Хубилай-ханом, но им был закреплен существовавший порядок почитания онгона и сульдэ Чингис-хана и узаконены как культ Чингиса издревле существовавшие празднества-жертвоприношения, связанные с четырьмя временами года и с особенностями кочевого скотоводства. Этих праздников четыре: весенний праздник «Сауап stirtig» («Белое стадо»), который становится поминальным днем Чингис-хана, с принесением духу его кровавых жертв (коней и баранов); летний праздник «Сауаn nауиr» («Белое озеро») является праздником кумыса обильного, как озеро, когда также совершается жертвоприношение Чингис-хану, но незначительное; осенний праздник «Sirge» совпадает с окончанием дойки кобылиц и отмечается в 12-й день последнего осеннего месяца; зимний праздник «Tasma» («ремень»), близкий по времени к осеннему, посвящен обряду пеленания Чингис-хана, что обычно происходит на третий день после рождения ребенка [2338] .

2337

Ц. Жамцарано, Монгольские летописи XVII века, стр. 75.

2338

Там же.

Итак, старые шаманские праздники с жертвоприношениями (тайлганы) с конца XIII в. стали связываться с именем Чингис-хана и в конце концов превратились в чествование его реликвий, хранящихся в знаменитых восьми белых юртах в ордосском Эджэн-хоро. Один из летописцев так рассказывал об этих белых юртах: «С тех пор вечный прах его стал опорой для ханов и дзайсанов, стал святыней для всех, стал вечными устоями — восемью белыми юртами» [2339] .

2339

«Шара Туджи. Монгольская летопись XVII века», М.—Л., 1957, стр. 137.