Татуиро (Serpentes)
Шрифт:
Прижав руки к груди, Кора смотрела, как охотник вышел на тропу и почти сразу исчез, скрытый густой зеленью.
— Ох, — сказала она тихо-тихо и, повернувшись, побежала в другую сторону, чтобы попасть на площадь как можно дальше от тропы, по которой ушел Меру.
Удаляясь от страшного места, снова сказала:
— Ох! — уже сильнее, пробуя голос. А в голове крутились мелкие мысли, натыкаясь друг на друга. О том, как получше сделать, чтоб ей, может, дали подарок за то, что расскажет. И — бедная маленькая жена вождя… А поделом ей, девчонке,
Кора пошла медленнее, чтобы дать изганнику подальше унести свою ношу. И только перед проходом меж хижинами, побежала, спотыкаясь и крича во весь голос:
— Ох! Горе, горе пришло, отец наш Мененес! Где твоя речная рыбка? Где твоя яркая птичка? Забрал её злыдень, и как же теперь? И сын твой, Мененес, где он родится, а?
Снова стих шум на площади и сидевшие у костров люди поворачивались, прислушиваясь. Кора бежала через смятую траву, рвала на себе растрёпанные волосы и краем глаза, довольная, видела, как люди поднимаются, поражённые страшной вестью. А перед ней медленно вставал с резного сиденья Мененес, узорчатый плащ сползал с широких плеч, накрывая медовую шкуру кота.
Кора упала на ступени и поползла наверх, всплёскивая руками и крича о подробностях, делая их всё страшнее:
— Не видала бы я мертвеца, вождь, но как не видеть, если он разорвал стену твоего дома и выбросил оттуда твою младшую жену, ох, ох, а она кричала и билась, когда он сломал ей руку, вождь. Как мёртвую антилопу, положил на плечи и унёс, унёс твою жену, твою Ладда-ху! Ох, вождь, да будет тебе счастье, что же делать-то? Я ему кричала-кричала, но ты же знаешь: мёртвый не слышит живых.
— Замолчи, старуха! — голос Мененеса ударил её, как ударяет землю упавшее дерево.
Он мотнул головой, и молодые охотники, до того стоявшие по сторонам, опираясь на копья, топоча, кинулись в дом. Вождь, застыв, ждал. Кора лежала на ступенях почти у его ног и вытирала слёзы скрюченным пальцем, подсматривая из-под руки, как мёртво, закаменев лицом, ждёт он вестей. Из дома послышались крики, и, выбежав, воины остановились поодаль с растерянными лицами. Повалились на деревянный настил.
— Что? — негромко спросил Мененес.
— Дыра, вождь. Он проделал её и украл Ладда-ху, — испуганно сказал один из мальчиков.
Ничего не изменилось в лицо Мененеса, и Кора, струхнув, решила, будет ей наказание: ну чего там одна жена, а их у вождя вон сколько, и все красавицы. И не сразу поняла, откуда доносится странный гул, похожий на низкое жужжание шмеля. Мененес кричал, не открывая рта, и глаза его были, как серые речные камни, покрытые пылью.
Кора с облегчением снова запричитала и стукнулась лбом о ступеньку. Стон затих, и вождь перевел дыхание.
— Уж он её бил-бил, — подкрикивала сама себе Кора, и картины похищения, нарисованные только что в голове, вставали перед её глазами, — ой-ой, бедная девочка, да прямо в живот…
— Замолчи!
— …
Птицы в лесу трещали и чирикали, но их голоса ударялись о стоявшую над площадью тишину.
— Она… умерла?
Испугавшись, старуха зачастила, приподнимаясь на ладонях:
— Нет, нет, отец
наш. Живая она и плакала, стонала, ножками дёргала.— Покажешь, куда унёс, — Мененес опустился на сиденье, сжал резной поручень и вырвал его. Нагнулся вперед, держа в руке сломанную деревяшку и глядя поверх головы Коры.
Люди ждали, испуганно глядя. И через несколько ударов сердца лицо вождя ожило, прошла по нему мрачная тень. Он поднялся, и отброшенная деревяшка заскакала вниз по ступеням.
— Дети мои, мой лесной народ! — голос вождя загремел над потухающими кострами, заждавшимися поленьев.
— Женщины, идите по домам. Мужчины, берите копья и луки. Мы пойдём к Владыкам за мертвецом Меру, да будет смерть его долгой, как река, отберём женщину и накажем злодея! — он повернулся к мальчику-стражу. — Неси мне оружие.
В толпе стоящих послышался шёпот и стих. Мененес окинул людей взглядом и нахмурился:
— Почему вы стоите? Он успеет уйти далеко!
— Он уже ушёл далеко, — буркнул кто-то и замолчал, прежде чем взгляд вождя нашёл, кому принадлежит голос.
— Идите же!
Трое мужчин неохотно отделились от толпы и медленно двинулись к краю площади. Замерли, остановленные криком:
— Мы не пойдём, вождь!
— Что? Кто это сказал?
Но отдельные крики заглушил ропот и шум. Подталкиваемый в спину, вышел вперед Кайру, выбросил перед собой руку с пальцами, сложенными в охранный знак:
— Они заберут наших жен, если мы пойдём. Не гони нас туда, вождь, не губи своих детей.
— Да, да-да, да, — пронеслось над людьми, и Мененес покачнулся, чувствуя, как ломит грудь незнакомая раньше сердечная боль.
— Я… я накажу вас, скоты!
— Ты смеялся над Меру. А теперь хочешь, чтоб мы все погибли?
— У тебя много жён, вождь! И у нас выросли новые дочери!
— Возьми любую! Бери мою, вождь, она сегодня встречала Айну!
— Нет! Мне нужна Ладда-Ха! Я поведу вас!
— Биться с Владыками?
Тощий Кайру завертелся перед толпой, простирая жилистые руки:
— Ты не можешь губить нас, вождь, мы все твои дети. Ты говорил: иногда люди уходят, и это правильно. Так почему твоя жена особенная? Не заставляй нас идти на смерть! Мы не пойдём!
— Мы не пойдём! — заревела толпа с радостным испугом и облегчением. Завизжали женщины, причитая и радуясь, что мужья остаются.
Вождь оглядел свой народ, еле различая лица, но слыша по голосам — не пойдут. У него задрожали колени. Сердце билось, отмеряя каждый шаг, сделанный мёртвым Меру где-то там, на дальней тропе, может быть, уже на подходе к пещерам, ведь Владыки наверняка дали ему быструю тропу для желанной добычи.
Очень хотелось сесть, но Мененес боялся, что не сможет подняться сам. И, прогнав из колен дрожь, сказал, бросая слова в толпу комьями грязи:
— Вы трусливые косые зайцы! Я иду один!
Он протянул руку, не глядя, величественно ожидая, когда мальчик-воин подаст ему копье.
— Нет, вождь!
Кайру снова выскочил вперед и, злорадно искривив треугольное лицо с большими, как у богомола, глазами, упёр руки в бока, подбадриваемый ропотом толпы.
Мененес опустил пустую руку.