Татуировка с тризубом

"Городок стал важным стратегическим центром украинско-польской войны, когда орды поляков, как когда-то турок и татар, направились на Украину при активной поддержке "цивилизованных" стран, которые "ради всеобщего мира и спокойствия" мечтали о том, чтобы утопить Украину в крови, - писал о войне 1918 года Роман Горак [55] , украинский писатель с рвением к истории. "Все эти банды хищников рвались, в основном, к Львову, но маленький, практически стертый с лица земли Городок стал у них на пути".

55

После войны поляков с украинцами, когда поляки заключили с украинцами соглашение, а потом кинули их в Риге, когда Жечьпосполита с Советами заключили, не принимая во внимание украинцев, трактат (именно за это просил прощения Юзеф Пилсудский у украинских офицеров, продолжавших сражаться с Россией, а потом сбежавших в Польшу, где их интернировали в лагере в Щипёрне) – Грудек остался при Польше.

Именно в Городке имела место одна из самых громких операций украинских боевиков, направленных против польского государства. В среду, 30 ноября 1932 года, боевики Украинской Военной Организации напали на польскую почту с целью получения средств на дальнейшую деятельность организации. Часть боевиков вошла в здание почты, размахивая пистолетами, вопя и стреляя в стоящих возле окошечек людей. Они рассчитывали на то, что терроризированные почтовые работники перепугаются и отдадут деньги, но тут они просчитались. Подстреленный ими в грудь судебный курьер оказался бывшим легионером-пилсудчиком и, к изумлению украинцев, тоже имел при себе оружие, более того, он умел пользоваться револьвером. Тяжело раненный, он выполз на улицу за удирающими бандитами, прицелился и начал их всех по очереди расстреливать. Первого положил на месте. Второй, в которого попала пуля, пробежал несколько метров и свалился мертвым. Четверо оставшихся пригибались под прицельным огнем, но, зигзагами, продолжали убегать. Улицы безжизненного, сонного, обычно, Городка превратились в сцену, словно из кинофильма Тарантино или Пекинпа [56] : те из украинцев, которые еще могли ходить, тащили воющих раненных дружков, оставляя за собой кровавый след. Курьер, с простреленными легкими и раскаленным револьвером в руке, полз назад в здание почты, зал которой походил на кровавую баню, заполненную кричащими от боли и испуга людьми.

56

Дэвид Сэмюэл (Сэм) Пекинпа (англ. David Samuel "Sam" Peckinpah; 21 февраля 1925, Фресно, Калифорния — 28 декабря 1984, Инглвуд, Калифорния) — американский кинорежиссёр и сценарист. Один из наиболее значимых новаторов кинематографа XX века, а также крупнейший ревизионист жанра вестерн.
– Википедия

Во время перестрелки в здании банка [57] украинцы ранили восемь человек, один из них впоследствии умер в львовском госпитале. Убегая, они убили одного польского полицейского и тяжело ранили второго. За нападавшими, под аккомпанемент оглушительного боя костёльных колоколов, в которые стали бить во всем городе в знак тревоги, двинулась облава. А в ней, кстати, полицейским помогали местные украинцы, и это именно они схватили боевиков, избили и сдали властям. Ибо, как это обычно бывает в национально-освободительных войнах, идеалисты чиновники сражений за независимость действовали, подготавливая народу почву под независимость, а народ не сильно этим интересовался и пробовал устроить себе жизнь в таких условиях, в каких ему довелось жить. Именно на такое "оподлевшее поколение" жаловался в ходе польской войны за независимость Юзеф Пилсудский, желая его "будить от летаргического сна грохотом взрывающихся бомб". Тяжела судьбина боевика, сражающегося за независимость. Когда сражается, то, чаще всего, считается, в том числе и среди своих, последним сукиным сыном, который втягивает спокойных людей в свое кровавое безумие. Точно так же, в более близкие нам времена, безумцами среди своих считались боевики ЕТА или IRA. Но если такой боевик выиграет, он станет писать историю и получит возможность называть предателями, которые не верили в его священную миссию, во имя которой можно было застилать землю трупами. Вот только именем предателя он будет разбрасываться экономно, ведь тогда пришлось бы им делиться, о чем редко вспоминает в учебниках истории явное большинство общества.

57

Так это был банк или почта? И вообще, в различных источниках эта история рассказывается иначе. Например:

Поздней осенью 1932 года от возмущенного польского общественного мнения как-то ускользнул факт, что нападавшие совершили приблизительно то же, что и Пилсудский (а вместе с ним, среди всех прочих, Томаш Арцишевский, Валери Славек и Александр Прыстор, которые впоследствии сделались польскими премьерами), когда в 1908 году напал на российский поезд "Вильно – Петербург". В ходе этого нападения погиб русский солдат, несколько солдат было ранено. Подобные нападения, осуществляемые во имя "высших идей", красиво называли "экспроприациями", и если экспроприирующими были "наши", то их оценивали гораздо мягче, чем обычные разбойные нападения. Но в этом как раз случае в глазах общественного мнения это не были "наши".

Желтая пресса требовала крови, и свою кровь она получила: два боевика были приговорены к смертной казни. Годом ранее была пролита иная кровь, в том числе польского деятеля прометеевского движения [58] (кстати сторонника украинского дела) Тадеуша Холувки и главы польского МИД. Раскрученная спираль ненависти, обид и страданий, которые взаимно предлагали поляки и украинцы, завершилась взрывом, а уже взрыв этот расцарапал до живого все несчастное польско-украинское пограничье.

58

Прометеизм (польск. Prometeizm) — политический проект, представленный польским политическим деятелем Юзефом Пилсудским, позднее ставшим главой Второй Польской республики. Его целью было ослабление и расчленение Российской империи и, впоследствии, Советского Союза с помощью поддержки националистических движений за независимость основных нерусских народов, живших в пределах России и СССР. Прометеизм был комплементарным проектом идее федерации "Междуморье" (польск. Miedzymorze) и основывался на ягеллонской линии польской политики. В 1926 году в Париже была основана организация «Прометей» (Prometeusz), в состав которой вошли представители Азербайджана, Донских казаков, Грузии, Идель-Урала, Ингрии, Карелии, Коми, Крыма, Кубани, Северного Кавказа, Туркестана и Украины. На это движение работали Восточный институт в Варшаве и Научно-исследовательский институт Восточной Европы в Вильно. В XXI веке их традиции продолжают Институт Восточной Европы Варшавского университета и Коллегиум Восточной Европы имени Яна Новака-Езеранского во Вроцлаве. – Википедия Еще можно почитать здесь:

Как-то зимней ночью я ехал в Городок в "ладе самаре". Перехватил я ее сразу же за границей. Шофер сидел в средине, двигатель держал работающим, чтобы хоть немного нагреть салон, не перегружая аккумулятор. Он ждал полного набора пассажиров. На заднем сидении уже сидели двое. Я постучал в стекло, он кивнул, чтобы я садился. Немного подумал, есть ли смысл ожидать четвертого, посчитал, что нет – и мы поехали.

По радио шли новости. То были еще времена Януковича, и все трое, шофер и пассажиры, ругали его на чем свет стоит. Все были согласны с тем, что все дерьмо в стране – это из-за кацапов. Из-за москалей. И еще – из-за донецких. Вообще-то донецких тоже считали москалями, но как-то не до конца. Донецкий – это был донецкий. Разбойник, бандюга, совок, с вечными претензиями, дебил без каких-либо стремлений, лишь бы пожрать, забухать и задрыхнуть. Одним словом – сплошные отбросы. Ну а Янукович – понятное дело – тоже был донецкий. Все соглашались с тем, что дальше так быть не может. Что деды-прадеды не за такую Украину сражались.

Пожилое семейство, сидящее на заднем сидении согласно утверждало, что западная Украина должна отделиться – и конец. Что с этими с востока государство не сделать. Свободная Галиция, вiльна Галичина – вот что они говорили.

– И пускай они в пизду отделятся, а не мы, - мрачно заяви шофер, после чего воцарилась тишина. Вот этого супружеская пара, похоже, во внимание не принимала.

– Нууу, оно так, - после минутного молчания отозвался пожилой мужчина. – Но ведь… ведь это же не решит… это вообще не решение… ведь если останется так много…

– А референдум устроить, - вмешался водитель. – Пускай все голосуют: кто желает к России вместе со своим Януковичем, а кто желает нормальную, независимую Украину. И пускай те, кто желают, присоединяются к России, и будет тишина! Да, страна станет поменьше, ничего не поделаешь! А зачем мне Одесса, зачем Крым, на кой ляд мне Донбасс и Харьков, если они не хотят с нами, а с кацапами!

– Нууу, - сказал пожилой, - это не совсем то, что я имею в виду…

– Так а что вы имеете в виду? – спросил водила, поглядывая в зеркальце. – Свободную Украину илм свободную Галичину?

Снова сделалось тихо.

– Я имел в виду Украину, только… - начал пожилой. – Но… другую, понимаете…

– Только не эту, не киевскую, - заявила его супруга, и вновь воцарилась тишина, продержавшаяся практически до Городка.

А в Городке пожилая пара вышла и направилась в темноту. Он слегка прихрамывал, она его поддерживала. Водила куда-то позвонил и сообщил, что нужно немного подождать, чтобы забрать какого-то его знакомого. Тот должен был прийти минут через двадцать. Вот я вышел и стал шататься по городу. Было темно, холодно, на улицах никого. Каждые несколько метров – аптека. Многие люди открывали аптеки. Аптека – бизнес хороший. Он дает деньги и уважение. И убежище. Ведь в аптеках чисто, уютно, в аптеках можно почувствовать себя лучше, более, ну да, по-западному. Да чего уж там, по-немецки, прямо-таки по-скандинавски! Лишь иногда внешний мир вторгается в этот оазис чистоты, порядка и стерильности, как когда-то во Львове, когда в аптеку, где я покупал тот несчастный бальзам "Вигор" [59] , влез пьяный, липкий от грязи, бородатый и сильно взлохмаченный мужик; он осмотрелся по сторонам, похоже, здесь ему понравилось, так что он просто лег на блестящий чистотой пол, свернулся в клубок и заснул.

59

И снова отсылаю к книге "Вот придет Мордор".

Как продавщицы за стойкой, в накрахмаленных и пугающе белых халатах, так и покупатели, притворялись, будто бы ничего не видят. Будто бы ничего не случилось. Ничего не произошло, аптека, ничего не произошло. Так что и я делал вид, будто бы ничего не случилось, купил свой бальзам "Вигор", выходя – попросту обошел сладко сопящего мужика, а довольно скоро с помощью "Вигора" довел себя до похожего, как у того мужика, состояния, сидя на лавочке неподалеку от памятника короля Даниила Галицкого, стоящего на мраморном постаменте гадкого цвета.

"Галичина", - думал я.

Мы выехали из Городка и поехали через Галицию. Через ту несчастную страну, которую судьба вечно пристегивал к чему-то, чему она не до конца соответствовала. В начале письменной истории она принадлежала к православной "умме", как определяет эту общность украинский эссеист Микола Рябчук [60] , а историк Ярослав Грицак описывает так: "Если бы […] какой-нибудь путешественник начал свой поход где-нибудь на Балканах (на землях нынешней Болгарии) и продвигался далее на север и восток, проезжая через Галицию, Киев, Москву в сторону Урала, если бы знал какой-нибудь из славянских языков, переводчик не был бы ему нужен. Он мог бы довольно легко объясниться с другими, а так же понять, что происходит в этой части света. Подобного рода путешествие без проводника и переводчика в западной части Европы бы просто не удалось […]. На востоке в это время весь мир православный, по огромным пространствам можно было бы переезжать от одной церкви к другой, везде действовал старославянский язык и византийская литургия. На всей этой громадной территории царило, в большей или меньшей степени, чувство связи с Киевом как колыбелью православной цивилизации […]. Это давало православному миру сильное чувство совместного пространства".

60

"…что украинцы как нация еще до сих пор не эмансипировались, не выделились окончательно из мифического православно-восточнославянского сообщества, которое я сравниваю иногда с мусульманской уммой (ummah). В политическом плане этот миф является типичной "изобретенной традицией" (іnvented tradіtіon, по Гобсбауму), ее формирование можно четко проследить от конца XVІІ столетия. Т.е. идея "русского" (не российского) сообщества существовала и раньше, но это не было политическое сообщество, а скорее религиозное, как западноевропейское Pax Chrіstіana. Вместе с тем в XVІІІ в. происходит политизация этой средневековой идеи, ее своеобразная национализация, апроприация Российской империей, она становится центральным элементом имперского мифа о происхождении. И этот миф интернализируется, усваивается как часть собственной идентичности не только россиянами, т.е. московитами, но и украинцами и белорусами. Их эмансипация от этого мифа в ХІХ в. оказалась довольно сложной и, в сущности, не завершилась до сих пор – ни в Украине, ни в России. Т.е. ни украинцы, ни россияне еще до конца не оформились как модерные нации, они все еще в какой-то степени являются частями фиктивной, фальшиво политизированной средневековой "уммы", а это, соответственно, усложняет не только их взаимные отношения или взаимоотношения с другими странами (так как эта имперская "умма" в основе своей является антиокцидентальной, нативистской и часто ксенофобской), это усложняет еще и процессы модернизации этих стран".