Татьянин день. Иван Шувалов
Шрифт:
Но вот получены деньги, отведена земля в Капорском уезде, близ Ораниенбаума. Тут же, бросив другие дела, Ломоносов вместе со своим управителем Иваном Цылгом, братом собственной жены, выехал на место, чтобы изучить, где удобнее всего ставить своё заведение. Остановились на деревне Усть-Рудица. Здесь как раз сливались две речушки — Рудица и Чёрная, на которых удобнее всего было построить водяные механизмы. Но сразу образовалось непредвиденное: а крестьян куда? Переселить в другие деревни. Однако дело это потребовало и лишних трат, и лишнего времени. Для сорока душ надо было поставить на новых местах и дома, и прочие хозяйственные постройки.
Главное же строительство, потребовавшее вдруг привлечения не просто рабочей силы, но и опытных петербургских мастеров, развернулось именно на слиянии двух рек. Здесь первым делом вырос «двор для приезду» — двухэтажный дом с мезонином, ставленный на фундаменте из красного кирпича. Сюда переселился и сам хозяин фабрики Ломоносов. Но к дому надо было пристроить сразу поварское помещение, людскую и чёрную избы, погреб, баню, конюшню, хлев и «прочие надобности».
По одну сторону от дома следом
По другую сторону от дома надо было предусмотреть мастерскую для починок всех механизмов и сооружений. И в довершение всего, дабы поселение выглядело подобающим образом, решено было разбить сад, который, кстати сказать, высаживался вместе со стройкою.
И всё ж эти труды, как бы они ни казались поначалу неподъёмными, на самом деле нельзя было сравнить с теми тяготами, когда дело коснулось тех, кому следовало работать на самой фабрике.
Елизавета Петровна, следуя настоятельным просьбам Ивана Ивановича Шувалова, отписала Ломоносову вместе с деревушками двести одиннадцать душ крестьян. Из них по крайней мере человек сорок следовало занять непосредственно на производстве, но для этого — загодя обучить их мастерству.
Из рапорта Ломоносова в Мануфактур-коллегию, помеченным двадцатым апреля 1754 года, видно, как он заботливо готовил тех, с кем ему предстояло вести производство: «Из данных мне крестьян молодые люди обучались на здешних стеклянных заводах: двое — стеклянной работе, а особливо вытягивать стеклянные стволики к поспешному деланию бисера, пронизок и стекляруса, третий — горшечному делу, чему они и обучались; для изучения жжению осиновой золы, которая в состав стекла потребна, посылай был особливый в Новгородский уезд, что, переняв уже на заводах, в действие производит и золу приготовляет; живописному мастерству для делания мозаики, также слесарному и столярному мастерству, без чего при заводах обойтись нельзя, как здесь, гак и на заводах у мастеров обучаются. Бисер и пронизы делать трое нарочито обучились, чего прилагаю при сем некоторый опыт бисеру и пронизок, деланных ими из здешних материалов в малых печках, когда в большой печи и горшках составленная и доспелая материя прежде в стволики, а потом в бисер и пронизки переделываться будет, что Божиею помощью в приближающемся майе месяце в действие произведено быть имеет».
Самых способных молодых крестьян Ломоносов отбирал для обучения более сложному делу. Так было, к примеру, с Игнатом Петровым. О нём Михаил Васильевич подал специальное доношение в Академическую канцелярию такого вот содержания: «Желаю я человека моего Игната Петрова обучить при Академии барометренному и термометренному художеству, которое потребно для дела разных касающихся до того художества на моей бисерной фабрике вещей. Того ради Канцелярия Академии наук да благоволит указать объявленного человека моего Игната Петрова подмастерью Ивану Беляеву тому художеству обучать на моём коште».
Игнат оправдал надежды Ломоносова. И тогда Михаил Васильевич вновь направил его, опять же за свой счёт, в Рисовальную палату к живописному мастеру Академии Иоганну Гриммелю для обучения «рисовальному художеству».
Позже, когда во всю ширь развернётся работа над знаменитой «Полтавской баталией», Петров станет одним из лучших специалистов ломоносовской мастерской, который, по свидетельству Михаила Васильевича, «мозаичный набор лучше исправлял», чем все другие мастеровые.
О том, скольким людям Ломоносов дал специальности, свидетельствует, кстати, ведомость, которую он обязан был подавать в Мануфактур-коллегию: «Мастеровым людям прилагается следующий реестр: 1) Яким Михайлов, подмастерье выдувального стеклянного дела, 2) старшие ученики: Ефим Мельников да Матвей Васильев, 3) у разных стеклянных работ:
Игнат Петров, Григорий Ефимов, Михайло Филиппов, Андрей Никитин, Кирило Матвеев, Тимофей Григорьев, Юрье Томасов, Пётр Андреев, Андрей Яковлев, Михайло Семёнов, 4) да у кузнечного, слесарного, плотничного и столярного дела: Михайло Филиппов другой, Дмитрий Иванов, Андрей Матфеев — всего 16 человек, да для разных фабричных нужд, как-то: для рубления дров и других грубых работ имеются при фабрике от 15 до 20 человек по переменам».
Крепостные люди, указанные в третьем и четвёртом пунктах реестра, разумеется, не были специально обученными людьми. Однако и о них Ломоносов обязан был проявлять необходимую заботу. Не находясь на регулярном жалованье, и им «денежное награждение бывает для одобрения кто лучше в научении успех имеет, по рассмотрению», указывал в ведомости Ломоносов. Этих людей, ко всему прочему, он одевал, обувал и кормил, как подобает рачительному хозяину.
Однако забота о высоком качестве продукции обязывала иметь на фабрике и высококвалифицированных мастеровых, коих нельзя было получить из крестьян на первых порах. Потому Ломоносов упросил Академическую канцелярию перевести на его фабрику сроком на три года учеников Академической рисовальной школы Матвея Васильева и Ефима Мельникова для руководства младшими мозаичистами из крепостных. Михаил Васильевич вдвое увеличил им годовой оклад жалованья по сравнению с академическим: вместо восемнадцати рублей из канцелярской казны они стали получать по тридцати шести рублей из ломоносовских средств, кроме того, ещё и бесплатный хлеб. В дальнейшем эти живописцы так и остались в его мастерской, год от года совершенствуя своё искусство. Росли и их оклады. За работу над «Полтавской баталией», например, они получили в расчёте на год более чем
по ста рублей каждый.И всё-таки Ломоносову не удалось стать преуспевающим фабрикантом. Становилось всё труднее погашать задолженности по ссуде и выпрашивать отсрочки у казны. Отчаявшись, он подал прошение на высочайшее имя о разрешении открыть в Петербурге специальную лавку для продажи изделий своей фабрики. «Заводы мои, — писал он в прошении, — состоят от Санкт-Петербурга в отдалении, и товары суть разных родов, которых всех оптом купцы не покупают, отчего в продаже чинится крайняя остановка».
Весьма вероятно, если бы Ломоносов, оставив все иные свои научные занятия, целиком отдался фабричному делу, он, с присущей ему упрямкою и доскональным знанием производственных процессов, мог бы стать одним из видных предпринимателей. И не разориться, как фактически получилось, а баснословно разбогатеть.
Вот как произошло с одною лишь фабрикою. Что ж говорить о том, какого размаха, каких сил и какой дальновидности в принятии решений требовало такое невиданное начинание, как целый учебный комплекс в самом центре российской державы — Московский университет и при нём две гимназии! И — повторим ещё — на голом месте. Не в притворе, к слову сказать, к уже существующей в Петербурге Академии наук, а в другой российской столице, в которой и намёка не было на рассадник наук, если не считать Спасские школы.
Как же было возможно создать сию совершенно новую махину, по сути дела, из ничего? Иными словами — сразу и пашню и семена? Так могло произойти только в сказке. Но сие предприятие объявлено было делом наипервейшей государственной важности. И главное — как продолжение великих преобразований Петра.
В указе, подписанном его дочерью, императрицею Елизаветой Петровной, так и говорилось: «Когда бессмертный славы в Бозе почивающий любезнейший наш родитель и государь Пётр Первый, император великий и обновитель отечества своего, погруженного в глубине невежеств и ослабевшую в силах Россию к познанию истинного благополучия роду человеческому приводил, какие и коликие во всё время дражайшей своей жизни монаршеские в том труды полагал, не токмо Россия чувствует, но и большая часть света тому свидетель; и хотя во время жизни столь высокославного монарха Бесполезнейшие его предприятия к совершенству и не достигли, но мы со вступления нашего на всероссийский престол всечасное имеем попечение и труд как о исполнении всех славных предприятий, так и о произведении всего, что только к пользе и благополучию всего отечества служить может... Но как всякое добро происходит от просвещённого разума, а, напротив того, зло искореняется, то, следовательно, нужда необходимая в том стараться, чтоб способом пристойных наук возрастало в пространной нашей империи всякое полезное знание, чему подражая для общей отечеству славы и признавая за весьма полезное к общенародному благополучию, Сенат всеподданнейше нам доносил, что действительный наш камергер и кавалер Шувалов поданным в Сенат доношением с приложением проекта и штата о учреждении в Москве одного университета и двух гимназий следующее представлял: как наука везде нужна и полезна и как способом той просвещённые народы превознесены и прославлены над живущими во тьме неведения людьми, в чём свидетельство видим нашего века, от Бога дарованного к благополучию нашей империи родителя нашего императора Петра Великого доказывает, который Божественным своим предприятиям исполнение имел через науки, бессмертная его слава оставила в вечные времена разум превосходящие дела, в столь короткое время перемена нравов и обычаев и невежеств, долгим временем утверждённых, строение градов и крепостей, учреждение армии, заведение флота, исправление необитаемых земель, установление водяных путей, всё к пользе общего житья человеческого... Учреждённая родителем нашим Академия хотя и славою иностранною и с пользою здешнею плоды свои и производит, но одним оным учёным корпусом довольствоваться не можем в рассуждении, что за дальностью дворяне и разночинцы к приезду в Санкт-Петербург многие имеют препятствия, хотя ж первые к надлежащему воспитанию и научению к службе нашей кроме Академии в Сухопутном и Морском Кадетском корпусах и в инженерство и артиллерию открытый путь имеют, но для учения вышним наукам желающим дворянам или тем, которые в вышеописанные места для каких-либо причин не записаны и для генерального обучения разночинцам упомянутый наш действительный камергер и кавалер Шувалов о учреждении в Москве университета изъяснял для таковых обстоятельств, что установление оного университета в Москве тем способнее будет: 1) великое число в ней живущих дворян и разночинцев; 2) положение оной среди Российского государства, куда из округ лежащих мест способнее приехать можно; 3) содержание всякого не стоит многого иждивения; 4) почти всякий у себя имеет родственников и знакомых, где себя пищею и квартирою содержать может; 5) великое число в Москве у помещиков на дорогом содержании учителей, из которых большая часть не только учить науки не могут, но и сами к тому никакого начала не имеют, и только через то младые лета учеников и лучшее время к учению пропадает, а за ученье оным бесполезно высокая плата даётся; всё же почти помещики имеют старание о воспитании детей своих, не щадя иные по бедности великой части своего имения и ласкаясь надеждою произвести из детей своих достойных людей в службу нашу, а иные, не имея знания в науках или по необходимости, не сыскав лучших учителей, принимают таких, которые лакеями, парикмахерами и другими подобными ремёслами всю жизнь свою препровождали... Такие в учениях недостатки речённым установлением исправлены будут и желаемая польза надёжно чрез скорое время плоды свои произведёт, паче же когда довольно будет национальных достойных людей в науках, которых требует пространная наша империя к разным изобретениям сокровенных в ней вещей, и ко исполнению начатых предприятиев, и ко учреждению впредь по знатным российским городам российскими профессорами училищ, от которых и в отдалённом простом народе суеверия, расколы и тому подобные от невежества ереси истребятся».