Тавриз туманный

– Откуда вам все это известно?
– спросил я серьезно.

– Мне Смирнов сказал. Все это поручено ему.

– А вы говорили об этом еще кому-нибудь?

– Нет. Да я никого и не знаю. Сказать брату мне не хотелось, так как он сам участник этого предательского выступления. Сперва я хотела сказать об этом Нине, но потом я решила, что она предаст. Ведь она русская, к тому же служит в консульстве. Я боялась, что она донесет консулу прежде, чем я успею сообщить об этом вам... И я решила прийти прямо к вам...

– А не будет ли недоволен ваш супруг? Ведь это создаст большие недоразумения в вашей жизни?

– Я отдала ему свое сердце, - решительно возразила она, - но не весь Иран и, в частности, революционный Тавриз.

– Если таковы ваши убеждения, я от души приветствую ваше чистое, любящее и болеющее за народ сердце.

– И я явилась к вам, веря в вас. Я пришла к вам в уверенности, что вы не просто тавризец, - с этими словами Махру-ханум вынула из кармана бумажку.
– Возьмите, прочтите и это!

Я взял бумажку. Это был приказ командующего азербайджанской оккупационной армией генерала Снарского. Вот содержание приказа:

"По приказу Кавказского наместника тавризская незмие должна быть разоружена. Приказываю привести ваш полк в боевую готовность и ждать дальнейших приказаний".

Прочитав приказ, я вернул его Махру. Она положила его в карман жакета и, попрощавшись, ушла.

Я велел Гусейн-Али-ами никому не говорить о ее посещении и, оставшись один, задумался.

Если бы сотая доля патриотической чести Махру, связавшей свою жизнь с русским офицером, который явился растоптать ее родину, была у Гаджи-Мехти-аги Кузекунани и ему подобных, они не отправились бы в Марагу за Гаджи-Самедом, чтобы привезти его в Тавриз генерал-губернатором.

Я только что вторично достал составленный Амир-Хашеметом план, чтобы продолжать его рассмотрение, как снова раздался стук в ворота. Пришлось опять спрятать бумаги обратно.

На этот раз пришла Нина. Она была сильно озабочена и печальна:

– Сегодня вопрос окончательно выяснился, - сказала она, едва успев войти.
– Английский консул также изъявил свое согласие. Незмие возбуждает большие подозрения, и ее решено разоружить. По сведениям, имеющимся в консульстве, в Тавризе до 25 тысяч ружей. Населению будет предъявлено требование сдать все это оружие.

– Пусть потребуют!
– воскликнул я.
– Самое ценное из этого оружия находится в наших руках. Вот и списки.

– Если бы нашлись и люди, которые бы могли носить его!
– со вздохом сказала Нина, просмотрев список.

– Найдутся и люди, прекрасная Нина! Все у нас готово. Мы дадим консулу хороший урок и покажем, всему миру, какую катастрофу создала царская политика. Все это обойдется нам, конечно, недешево. Мы потеряем многих вождей, осмелившихся поднять вооруженное восстание против царского правительства. И все же восстание необходима, оно неизбежно. Надо дать почувствовать царскому правительству, что иранская революция не умерла, что она живет.

– Верно, - воскликнула Нина и добавила задумчиво: - Не знаю, чем все это кончится для нас, что нас ждет?

– Нас ждет счастье, наше будущее светло!

– И я твержу себе это, но ход событий не зависит от нас, не правда ли?

– спросила Нина.

– Нет, Нина, зависит, - ответил я.
– Настоящие события зависят от нас, они не случайны и не стихийны, их создаем и направляем мы, и они подчиняются нашей воле.

К воротам подкатил фаэтон. Приехал Алекбер.

Поздно ночью я постучался к мисс Ганне. Когда я попросил открывшую мне горничную доложить обо мне хозяйке, она сказала, приглашая меня войти:

– Госпожа приказала принимать вас без доклада...

Я вошел в будуар мисс Ганны. Она сидела с распущенными косами, рассыпавшимися по плечам. При виде меня, она поднялась, чтобы выйти в другую комнату, но я удержал ее:

– Я скоро уйду, не беспокойтесь!

– Куда это ты уходишь? Мне надо многое рассказать тебе.

– Я тебя слушаю.

– Не торопись, успеешь выслушать...

Я не мог уйти, не узнав ее новостей, она же, чтобы задержать меня дольше, говорила о посторонних вещах.

Был уже второй час ночи, когда мисс Ганна пригласила меня к столу. Волей-неволей пришлось подчиниться. За ужином было и вино, которого до сих пор у нее не бывало.

Я часто поглядывал на часы.

– Ты должен брать пример с часов и быть, как они, бдительным, - сказала девушка, и я почувствовал, что она снова начнет разговор на излюбленную тему.

Я уже привык к ее жалобам, и они не производили на меня впечатления.

– Действительно, у часов можно научиться и бессоннице, и бдительности, но как бы я ни старался в этом направлении, я не стану брать у мисс Ганны уроки нетерпения.

– Значит, мне придется поучиться у тебя хладнокровию и безразличию, ответила девушка, не задумываясь и почувствовав под ногами почву, принялась за свои рассуждения.

– Никто так не несчастлив, как я. Каждый член американского консульства, даже жена консула Мария и жена Фриксона Сара завидуют мне, считая меня счастливейшей девушкой на свете. Вместе с тем они считают меня холодной и неумной. Они думают, что я не сумела привлечь твою душу, овладеть твоим сердцем, удовлетворить твои вкусы и требования. Или что я не сумею устроить жизнь. Однако, ни Сара, ни Мария не знают тебя, не понимают ни твоей души, ни твоего сердца, ни твоей стойкости. Не знают того, что у тебя железная воля, судят о тебе, как об обыкновенном еврее или среднем англичанине...

После этого вступления девушка перешла к обычным жалобам, принялась говорить о своем умении, которое разбивается о мое равнодушие.

Я слушал ее без возражений, готовя в то же время слова оправдания.

– Верно, - сказал я, гладя ее волосы, - возможно, что не понимающие тебя думают о тебе именно так, но они ошибаются, моя богиня! Такие девушки, как ты, встречаются не часто. Что касается меня, то я вовсе не равнодушен к тебе и не холоден, а терпелив и выдержан. Чтобы построить жизнь удачно, нужно время. Постепенное укрепление любви сделает ее более ценной и устойчивой.