Тавриз туманный

– Не волнуйся, дорогая! Все эти события нас не касаются, в нашей жизни ничего не изменится.

– Сардар-Рашид сейчас самый влиятельный человек, - продолжала она, и слезы дрожали в ее голосе.
– Он тебя ненавидит и при первой же возможности постарается убить. Что тогда со мной будет?

– Будем надеяться, что такая возможность никогда не представится ему.

– Ты наивный человек. Сардар-Рашиду сегодня ничего не стоит привести в исполнение его давние замыслы.

– Поверь, Нина, мы не такие слабые, как тебе кажется. Да и Сардар-Рашид не так уж силен. Не обращай внимания на пустые разговоры, что ведутся в консульстве.

– Мы должны были покинуть Тавриз, когда не стало Саттар-хана, но ты меня не послушался. Ну, скажи, почему мы тогда не уехали?
– упрямо твердила она свое.

– Ты же знаешь, для меня главное в жизни - борьба за счастье, за свободу угнетенного и обездоленного народа.

– Да, да. А ты слышал, что замышляет Сардар-Рашид?

– Да, Нина! Но ему не удастся даже волосок тронуть на твоей голове. Уверяю тебя, он своей цели не добьется.

Видимо, Махру рассказала Нине о замыслах Сардар-Рашида, поэтому она была так встревожена и расстроена. Мы оба понимали, что Сардар-Рашид сможет осуществить свои гнусные планы только в том случае, если турки победят и посадят всех демократов, в том числе и меня за решетку.

Мне хотелось рассеять тревожные думы Нины, успокоить ее.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Не беспокойся, дорогая. Наши враги мечтают захватить Тавриз, но неизвестно, что у них получится. Будущее покрыто мраком. Самый искушенный дипломат не может в точности определить ход событий. Мы ведем борьбу. Сегодня фортуна улыбается им, а завтра непременно улыбнется нам. Надо только иметь крепкие нервы и не терять голову. Склоняется перед судьбой тот, кто поддается панике. Пусть не пугает тебя сегодняшний успех Сардар-Рашида. Он недолговечен, как мыльный пузырь. Всего несколько дней назад он сам бежал из Тавриза, теперь его вернули, но неизвестно еще, сумеет ли он надолго удержать власть.

Кажется, Нина немного успокоилась. Слезы высохли, глаза мягко светились. Она вышла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок, а я задумался над тем, как лучше организовать оборону города. Несмотря на все ободряющие слова, которые я только что говорил Нине, на душе у меня было тревожно. Времени у нас было в обрез. Сражение под Савудж-булагом долго продолжаться не могло.

ПАНИКА

Весь город был объят ужасом. Кучки встревоженных горожан, шепотом рассказывавших друг другу о зверствах и жестокостях турок, все время собирались на улицах.

Многие состоятельные семьи покинули Тавриз. С каждым днем беженцев становилось все больше. В автомобилях, на фаэтонах и даже арбах, нагруженных до отказа, они ехали в Джульфу, а оттуда дальше - в Россию.

Караваны опасались выходить на дороги, прекратился подвоз продовольствия. Купцы, старались припрятать продукты, запечатали закрома. Русские подданные, до сих пор под покровительством царского правительства занимавшиеся торговлей, закрывали свои лавки, а то и вовсе уезжали, уходили из города. Цены на рынках поднялись неимоверно высоко, населению грозил голод.

Революционный комитет, занятый организацией обороны, вынужден был принять срочные меры, чтобы предотвратить продовольственный кризис. Вместе с товарищем Алекпером я убеждал немногих купцов, состоявших в партии, не впадать в панику и продолжать торговлю. С большим трудом нам удалось уговорить их. Все отказывались, ссылаясь на то, что наш ближайший друг Мешади-Кязим-ага тоже закрыл свою контору. Необходимо было в первую очередь уломать упрямого старика. Последние дни он сидел дома, уныло глядя в одну точку, словно справлял траур по близкому родственнику.

Я отлично понимал, о чем он горюет: он опасался разгрома своих амбаров, доверху набитых товарами. Я решил поговорить с ним.

– Что вы так пригорюнились, ага?

– Да так... сам не знаю...

– Что значит "так"? Не без причины же вы расстроились? О чем вы думаете?

– Я ведь революционер, как же не задумываться? Можно ли быть спокойным в такое тяжелое время?

– Поклянитесь, что вас беспокоят только судьбы революции.

– Вот это да! Если мы не будем верить своим товарищам по оружию, кому же можно доверять?

– Я вам верю, а вы мне?

– Клянусь торжеством революции, вам верю, как самому себе.

– Если так, выслушайте меня и успокойтесь: даже в случае вторжения турок в Тавриз вы не потеряете ни гроша!

Мешади-Кязим-ага почесал концом своего чубука затылок и многозначительно посмотрел на меня.

– Что ж, охотно поверил бы этому, но...

– Клянусь жизнью ваших сыновей, я говорю серьезно, а не просто ради того, чтобы уговорить вас.

– Да здравствует революция! Все мое состояние я готов отдать вам и Нине-баджи. А их вы видели?

– Кого это их?

– Ну их... да...

– У них нет имен, что ли?

Мешади-Кязим-ага посмотрел на меня, потом на товарища Алекпера. Я понял, что он хотел говорить со мной наедине.

– Ничего, ничего, от товарища Алекпера у меня нет тайн.

Мешади-Кязим-ага помялся еще немного, но в конце концов заговорил:

– Женщина, которая живет в армянском квартале со своими дочерьми... Они решили уехать. Не знаю как быть?

– Откуда вы это узнали?

– Вчера она прислала мне письмо.

– И что же вы ответили?

– Ничего, хотел потолковать с вами.

– Ну, ладно. Через час я буду недалеко от них на совещании, потом зайду и к ним, узнаю, что с ними, что их тревожит. А вы, Мешади-Кязим-ага, не бойтесь. Идите и открывайте свою контору.

– А что мне там делать?

– Мои советы когда-нибудь приносили вам вред?

– Нет. Да сохранит вас бог для революции!

– Сейчас время такое, что покупателей не будет.

– Где уж там покупатели! Все только продают, да как? За бесценок готовы все отдать, лишь бы избавиться.

– Почему же ты не покупаешь?

– А к чему мне накапливать товары? Если бы от этого была выгода, люди не продавали бы.

– Русские подданные тоже продают?

– Да не только они. И американцы, и англичане, и французы. Каждый спешит сбыть с рук все, что у него есть, но только за наличные деньги.

– А у вас нет наличных?

Мешади-Кязим-ага помешкал немного, посмотрел по сторонам, ерзая на стуле, потом все-таки ответил:

– Почему же нет, с помощью революции пять-шесть тысяч туманов у меня найдется.