Тавриз туманный

Американка не могла отвести глаз от этих дорогих и редких вещей.

– Боже мой, неужели это наяву?
– сказала она, переводя восхищенный взгляд с одного предмета на другой.
– Если бы я увидела все это во сне, я бы не поверила. Помните, что вы говорили мне вечером?
– спросила она под радостным впечатлением полученных подарков.

– Что я говорил? Не помню, - уклончиво ответил я, чувствуя, на что она хочет перевести разговор.

– Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы исполнить ваше желание. Не так ли вы сказали?
– проговорила она тихо, но видя, что я медлю с желанным ответом, поднялась.

Я преградил ей дорогу.

– Помню, дорогой друг, помню, - сказал я.

Она подняла голову и открыто взглянула на меня. Глаза ее искрились радостью.

НА ТАВРИЗСКОЙ ДОРОГЕ

Наши вещи уже были уложены в фаэтон, когда Алекбер притащил огромный пакет папирос.

– Это подарок царским солдатам по дороге...

Солнце еще не успело взойти, когда мы выехали на тавризское шоссе. Расстояния между караульными постами были небольшие. Проезжая мимо, мы только и слышали:

– Эй! Дай папирос!

Виденные нами раньше чайные были превращены теперь в караулки, а их содержатели разбежались. Поэтому невозможно было получить в пути ни одного стакана чаю.

Проезжая мимо Дэрэ-Диза, мы видели, как караульные остановили какого-то крестьянина, ехавшего в город с фруктами. Его заставили спустить корзины и распаковать их. Исполнив требование караульных, крестьянин оставил корзины и бросился бежать.

Проехав дальше, мы стали встречать казачьи отряды. Окружая небольшие караваны, они останавливали их и требовали "на чай".

Отряд казаков человек в десять подъехал и к нашему фаэтону. Внимательно оглядев нас и видя, что ни я, ни мисс Ганна не похожи на иранцев, они обратились к Алекберу.

– Эй перс! Ты Саттар-хана знаешь?

Алекбер прекрасно владел русским языком, но притворился непонимающим:

– Я Саттар-хан, Маттар-хан не знай. Моя из Арасей идот*.

______________ * Я никакого Саттар-хана не знаю, я еду из России.

– Молодец, перс, дай на чай, - сказал тогда один из казаков.

Но Алекбер продолжал игру.

– Моя чай не пьешь, вино не пьешь, арак не пьешь... Намаз арабатай! Сэн изнаишь? Моя муссельман...*

______________ * Я чая не пью, вина не пью, водки не пью. Я - богомольный человек. Ты знаешь? Я - мусульманин.

Казаки не отставали, всячески стараясь разъяснить Алекберу слова "на чай".

– Сэнин пул дай, моя чай пьет, - сказал тогда один из казаков, нарочито коверкая русские слова, - потом Тебриз гедир; куда хочешь, гедир*.

______________ * Ты дай деньги, а я выпью чай. Потом в Тавриз поедешь, куда хочешь поедешь.

Алекбер дал им пять иранских кранов, и они отъехали.

Всю дорогу мы были частыми свидетелями подобных сцен. Завидя издали солдатские фуражки, американка не знала, как и куда скрыться. Когда солнце клонилось к закату, начали вырисовываться вдали очертания города Маранда. Он не был похож на виденный мной раньше город.

Солдатских палаток, выстроившихся, подобно воинам, в густые ряды, нельзя было счесть. Группы конных и пеших солдат, словно муравьи, кишели по улицам. Вокруг города спешно возводились казармы для войск. Повсюду шла кипучая работа, проводились телефонные линии, и Маранд имел вид военного городка.

Мы должны были остановиться в доме начальника почты Ахмед-хана Мугеймеддовле, который был предупрежден о нашем приезде заранее по телеграфу из Джульфы.

Когда мы подъехали к дому Ахмед-хана, было уже темно. Словно ожидая гостей, он тотчас вышел наружу. Мы познакомились. Слуги внесли наши чемоданы в дом. Мисс Ганна чувствовала себя очень утомленной. День был жаркий, дорога плохая, и мы, стараясь еще до наступления сумерек добраться до Маранда, немилосердно гнали лошадей. Ахмед-хан хотел пригласить врача, но девушка отказалась наотрез.

– Вот если бы была ванная, я бы выкупалась и, может быть, пришла бы в себя, - неуверенно проговорила она.

– Я приказал затопить домашнюю баню, - сказал Ахмед-хан.
– Там имеется удобная ванна. Я знал, что с дороги вы устанете.

Хан вышел в другую комнату, и вскоре служанка с белым свертком в руке прошла мимо нас к бане, расположенной в другом конце сада.

Мы сели на балконе. К нам вышла жена хана, закрытая легкой чадрой. Она поздоровалась с нами и, ласково улыбнувшись мисс Ганне, сказала:

– Пойдем, дитя мое, пойдем. Ты искупаешься, и усталость твоя пройдет.

После мисс Ганны выкупались и мы. Чайный стол был накрыт на балконе.

Перед домом хана был разбит цветник, а за ним расположен большой тенистый сад. Вообще все дома Маранда утопали в зелени и цветах. Американка, все еще чувствовавшая себя слабо, выпила стакан чаю и отказалась от ужина.

– Если можно, я пойду прилягу, - попросила она.

Ей была отведена хорошо обставленная комната, и молодая служанка проводила ее отдыхать.

Ханша, время от времени наведываясь к ней, сообщала хану о ее самочувствии.

У хана не было детей. Это был представительный брюнет лет пятидесяти, с густой, окладистой бородой. Жене было приблизительно столько же.

Оба они происходили из Кирмана и говорили по фарсидски.

Начальник джульфинской почты рассказывал мне, что хан - сторонник революции.

За ужином никого из посторонних не было.

– Мне надо было дать в вашу честь торжественный ужин, - извиняющимся тоном говорил хан, - но, по некоторым соображениям, я от этой мысли отказался. Во-первых, посторонние помешали бы нашей задушевной беседе, а во-вторых, людям верить нельзя. Полгорода состоит из шпионов и доносчиков. Начиная с духовенства в чалмах и кончая теми, кто носит на голове маленькие иранские шапки, - все занимаются шпионажем. Это особое свойство марандцев! В этом мы убедились и в дни подъема революции, когда все города и села были за конституцию. Даже тогда Маранд плелся в хвосте реакции и контрреволюции. Тут я совершенно одинок: в этом подлом городишке нет никого, к кому бы я мог питать доверие. Начиная от стоящих у кормила власти и кончая теми, кто стоит у священных амвонов, все - враги революции. Здесь открыт клуб. Купцы, интеллигенция, чиновничество и все сторонники царя считают своим долгом посещать его. Там предоставляются удобные случаи завязать знакомство с царскими офицерами и торговать родиной. Все издержки по содержанию клуба и расходы господ офицеров оплачиваются жителями Маранда и взыскиваются губернатором с населения.

– А кто губернатор?
– спросил я.

– Муса-Риза-хан, сын убитого бомбами добровольцев Шуджаи-Низама из Шуджи.

– Кто же назначил его губернатором?

– Царское правительство. Когда царские войска переходили Аракс, он вышел навстречу с дарами и жертвенными барашками. Взяв под уздцы коня генерала Снарского он привел его к себе. Вот почему он и назначен марандским губернатором. Русские всюду протянули свои руки. Они попрали международные договоры...

– Дорогой друг Ахмед-хан, - сказал я, - не к чему жаловаться на игнорирование русскими международных договоров. Государство, уважающее эти договоры, не стало бы занимать территории чужого государства. В свое время и китайцы, жалуясь на русских, стучались в двери всех европейских кабинетов и указывали на нарушение международных законов. Однако, все их протесты выбрасывались в сорные ящики, так как агрессию, совершенную одним государством, могут использовать и другие. В вопросах как Дальнего, так и Ближнего Востока взгляды всех империалистических государств одинаковы, и если существуют кое-какие разногласия, то исключительно в вопросах дележа; каждый спешит захватить больше, чтобы другому досталось меньше. Для того, чтобы в корне уничтожить эти подлые методы империализма, нужно восстание всей страны. Пока что великие мировые события далеки. Англо-японское соглашение заключено; соперничество, хотя и временно, устранено. В иранских делах тоже налицо англо-русское соглашение. Что же касается Германии, то задуманная ею империалистическая затея против Англии, Франции и России находится еще в зачатке, не созрела, не доспела. Вот почему я говорю, что великие мировые события пока не назрели. Короче говоря, русские пока останутся в Иране. Есть еще одно обстоятельство, помешавшее иранской революции связаться с организациями мировой революции...