Тайфун

Самым памятным в те годы событием в жизни престарелого священника стал день получения праздничной одежды, присланной ему президентом Хо Ши Мином в подарок. По этому поводу в Донгкуи взвились флаги, а цветы украсили все дома. Отец Тап установил перед церковью алтарь, богато разукрашенный золотом и множеством свечей и окутанный благовонным дымом из бесчисленных курильниц. Когда председатель провинциального комитета Отечественного фронта Вьетнама прочитал послание президента и протянул обвязанный красивой шелковой лентой сверток отцу Тапу, тот, одетый в праздничную сутану, снял головной убор и громко произнес:

— Я, священник Лам Ван Тап, склоняю голову в глубокой благодарности и говорю — да здравствует президент Хо Ши Мин, пусть живет десять тысяч лет президент Хо Ши Мин!

Когда священник Хонг Куинь поднял в 1947 году мятеж в уезде Хайхоу, а в 1949 году епископ Ле Хыу Ты убил председателя уездного комитета в провинции Ниньбинь [16] , отец Тап осудил эти преступления и снова оказался в конфликте с церковными властями.

Горячий патриотизм и преданность делу создания свободного, независимого Вьетнама вызвали у его врагов жгучую ненависть. Когда в приморский край вернулись французы и создали пресловутую автономную католическую провинцию, вновь назначенный епископ предложил отцу Тапу уйти в отставку, поскольку его называли сторонником коммунистов и даже коммунистическим проповедником. Отец Тап очень сердился, слыша такое. Коммунистическое учение он никогда не одобрял, считая его враждебным религии, семье и стране. Однако коммунисты, каких он знал и с которыми сталкивался, вовсе не были плохими людьми. Если бы они несли зло, он не мог бы верить коммунистическому правительству, его президенту Хо Ши Мину да и никому из кадровых работников. А старый Тап успел убедиться, что все коммунисты во Вьетнаме были скромными, воспитанными людьми, уважали традиции предков, стариков и религию. При их власти народ спокойно жил и трудился, а вот французы устраивали карательные экспедиции, жгли деревни, притесняли и убивали простых людей. Отец Тап не мог стать на их сторону, как не мог очутиться и в одном ряду с пасторами Лыонг Зуй Хоаном, Кхамом, Тхуком и Тунгом, которые были настоящими разбойниками: сбросив священнические одеяния, они возглавили роты и команды насильников и убийц, проявляли даже больше жестокости, чем французы. На знамени этих бандитов был вышит крест. Возглавив поход за чистоту христианской веры, они разрушали буддийские пагоды, оскверняли чаши для воскурений, установленные у алтарей предков. Когда отец Тап услышал об этих актах вандализма, он распростерся перед распятием и, плача, просил бога покарать этих антихристов. И враги его, неустанно следившие за стариком, радовались горю и слезам священника, полагая, что теперь он умрет.

16

В 1947—1949 годах в некоторых католических районах Северного Вьетнама, в том числе в провинции Ниньбинь, произошли волнения, вызванные подстрекательской деятельностью клерикалов.

Однако французы были разбиты, бежали вместе со своими прихвостнями, а автономная католическая провинция перестала существовать. Отец Тап, опираясь на палку, бродил по улицам Байтюнга в первые дни после освобождения и глядел на дома, которые были разрушены или стояли пустыми, брошенные своими обитателями. Город, казалось, вымер: сады заросли сорной травой, никто не торговал на рынках, всюду высились горы мусора. Лишь изредка на улицах попадались прохожие, и вид у них был до странности удрученный. «Что с вами? — спросил отец Тап у жителя города. — Варвары потерпели поражение и ушли. Неужто вас не радует свобода?» — «Радует, но только наш отец Кхам, наш епископ и многие другие священнослужители уехали на Юг. Они сказали, что господь бог покидает Байтюнг вместе с ними. Кто же станет заботиться о наших душах? Что будет теперь с нами?» — «Какой Иуда наплел вам всю эту чепуху, сын мой? Я тоже священник и знаю, что господь вездесущ, нет у него ни начала, ни конца, он — всюду: в небесах и на земле, в сердце каждого истинно верующего. А вы говорите, что он перебрался в Южный Вьетнам!..»

По просьбе местного комитета Отечественного фронта отец Тап побывал в семи уездах провинции, обошел пешком не одну деревню. Он увидел, что многие крестьяне и служители церкви, поддавшись на обман, покидали насиженные места, бросали все и бежали на Юг. Из двухсот священников в провинции осталось всего сорок, двухсотпятидесятитысячное население сократилось на треть. Бежали и совершившие неслыханные преступления Кхам, Тхук, Тунг, Фам Ван До и Лыонг Зуй Хоан. Но не прошло и нескольких месяцев, как объявился и стал главой епархии отец Фам Ван До. За ним водворился как ни в чем не бывало бывший полковник, а теперь опять «отец» Лыонг Зуй Хоан, который, по слухам, был арестован в Донгтхане, но помилован и отпущен на свободу. Этот негодяй получил место викария в семинарии. С помощью народной власти были восстановлены или даже отстроены заново церкви и храмы. Народ опять начал отмечать религиозные праздники, и они стали даже торжественнее и многолюднее, чем прежде. Несмотря на антирелигиозную пропаганду, католическая церковь набирала силу и приобретала все больше последователей.

Отец Тап от души радовался, ибо полагал: где христианин — там и бог его. Но в то же время он стал замечать, что развелось много людей, которые, прикрываясь словами о служении богу, плетут интриги, строят козни и творят дела, не угодные господу. За этими происками, подстрекательскими слухами, вредительством стояла какая-то тайная, хорошо организованная сила. Во многих деревнях начались ночные бдения, продолжавшиеся чуть не до утра. Присутствовавшие на них люди так уставали, что на другой день не в силах были работать. Невзирая на летнюю страду, вдруг увеличилось число религиозных праздников, ставших обязательными для верующих и отрывавших их от повседневных трудов. Ущерб от такой религиозной деятельности был поистине огромен.

Отец Тап снова загрустил. Недавно епархия разослала по приходам послание, в котором говорились правильные, достойные слова о вере, но общий тон этого послания был подстрекательским. Непонятно, почему вдруг ввели новый праздник — день двадцатого ноября, совпадавший с днем провозглашения Нго Динь Зьема президентом марионеточного режима на Юге? Старому священнику довелось слышать проповедь отца Лыонг Зуй Хоана, посвященную этому посланию. Каждое слово проповеди дышало враждебностью к народной власти, каждая фраза была откровенным призывом к саботажу и вредительству. И вот опять отец Тап стал неугоден в епархии. И снова его называли коммунистическим патером. Однако отстранить его от дел не решались — слишком популярно было имя его в народе, слишком чиста была его репутация. Столько лет верой и правдой служил он церкви, вел праведный образ жизни! Принимая во внимание преклонный возраст, его, правда, как бы отправили на пенсию, но оставили ему приход, разрешив отправлять службу, пока хватит сил. И старец продолжал свое подвижничество: справлял церковный обряд, посещал семьи, помогал, чем мог, страждущим и нуждающимся. Приход отца Тапа в какой-нибудь дом считался добрым предзнаменованием.

Вот и теперь отец Тап совершал обход своей паствы и потому появился в волости Сангок. После истории с Сыком и учителем Тиеу он направился в дом старосты Няма. Едва завидев почетного гостя, Ням выбежал на улицу и, подобострастно сложив на груди руки, громко и радостно воскликнул:

— Какая радость! Отец Тап — какими судьбами?! Почему вы не сообщили о своем приходе заранее, мы принесли бы вас на посылках!

Отец Тап остановился и с усмешкой вздохнул.

— Здравствуйте, господин староста. Ноги еще держат меня, носилок пока не требуется.

Староста весело рассмеялся, взял старца за руку и провел в дом. Отец Тап сел в кресло и осмотрел комнату. Дом явно был выстроен недавно, пышность обстановки бросалась в глаза. Староста предложил гостю душистого чаю. Старик отхлебнул, еще раз огляделся, покачал головой и спросил:

— И давно так хорошо живете?

— Премного благодарен вам, святой отец! Слава богу, живем помаленьку…

Старец водрузил на нос очки в металлической оправе и опять спросил:

— А все здесь живут, как вы, не зная нужды и лишений?

В некотором замешательстве староста откашлялся, попросил разрешения сесть и только тогда заговорил. Не отвечая прямо на вопрос отца Тапа, он подробно рассказывал о том, как ослепла жена Кхоана, как вернулся в семинарию ранее исключенный оттуда Фунг, сын Хапа. Рассказал он и о скандале, вызванном проповедью отца Хоана.

Историю про отца Хоана старик выслушал с особым вниманием, и когда староста кончил, он заговорил:

— Вот уже больше ста лет живу на свете. Может, весь свой ум уже растратил за это время, но только никак не могу понять, что за странные дела нынче творятся. Я знаю точно одно: коли чувствуешь сердцем свою правоту — делай так, как велит тебе сердце, если же понимаешь, что дело твое неправедное — откажись от него. Потому всю жизнь я учил людей истинной вере, дабы соблюдали они заповеди господни, боролись с неправдой. Но посмотришь, а правде все не осилить кривду, верно, господин староста?

— Вы совершенно правы, святой отец, — закивал головой Ням.

— Хочу вас спросить, чем вы занимались при прежней власти? Как выполняли свой религиозный долг? Будьте искренни!

Староста отвечал без раздумий:

— Моя жизнь ясна как день. Полжизни я держал зонт над местным священником, был в услужении то у одного, то у другого богатея. Теперь, благодарение богу и нашему правительству, я имею должность, рис, дом, одежду. Церковь посещаю, во всех церковных праздниках участвую. Я спокоен за завтрашний день… — Немного помолчав, староста продолжал: — Несколько лет назад отцы Кхам и Хоан побывали здесь со своими отрядами. Они жгли дома, убивали добропорядочных христиан. Заставляли покупать по донгу за штуку какие-то билеты. Тех же, кто не мог откупиться, они просто грабили. Все это происходило на моих глазах, но я не принимал участия в преступлениях. Думаю, что эти разбойники должны понести наказание, святой отец!

Тот кивнул.

— Да, понесут, хотя справедливость могла бы уже давно восторжествовать.

— Я видел некоторых из этих людей. Они ленивы и ничего не умеют делать, поэтому им приходится, по существу, жить подаяниями. Правда, это не относится к торговцам — они как жили припеваючи, так и поныне живут. Справедливо ли это, отец?

— Господь наш изгнал продающих из храма, — нахмурился старый священник. — Он всех их считал ворами. И он говорил, что сладок лишь хлеб, политый потом. Все мы должны помнить, что трудом добывать хлеб насущный значит выполнять заповедь Христову.