Тайфун

Второй купец, как и француз был с серебром. Почти сто тысяч фунтов стерлингов. За фарфором прибыл купец. Ну, не повезло ему. Не в правильной стране родился. Третий англичанин был с сукном. А что очень нужная вещь на Хоккайдо. Скоро осень, и снега пойдут. В ту зиму намёрзлись без хорошей тёплой одежды, вот теперь на всех хватит. Нужно только в Корее портных ещё сманить.

А четвёртый англичанин был самый дорогой во всех смыслах этого слова. Он привёз в Гонконг пушки. И их ещё не успели разгрузить. Англичане собирались оборудовать на склоне горы несколько береговых батарей. Орудия были разные, но все приличного калибра. Восемь орудий были 68-фунтовых и четыре 10-ти дюймовых. Прямо царский подарок от королевы хану Галтану Бошогту. Теперь если установить их на склонах сопок у Мацумаэ и Хакодате, то нужно будет серьёзными силами подходить чтобы с такой мощью справиться. Плюсом десять орудий 32-фунтовых. Ничего, все можно в дело пустить. Ещё раз огромное тебе человеческое спасибо добрая королева Виктория. Наверное, она всё это делает из-за неразделённой любви к русскому цесаревичу.

Глава 9

Событие двадцать пятое

Владыка Света хочет, чтобы врагов сжигали, Утонувший Бог — чтобы их топили. Почему все боги такие жестокие скоты? Где Бог титек и вина?

Игра престолов (Game of Thrones)

Теперь всё, игры в диверсантов закончились. Теперь почти двести матросов и всяких боцманматов на двадцать пацанов и двух ветеранов. А может и больше двух сотен. Где-то там их разведка в Великобритании почерпнула информацию, что на винтовых фрегатах количество экипажа обычно в районе двух сотен человек. А ведь на обычных фрегатах до трёхсот пятидесяти доходит. Так, что надеяться на минимальное количество нужно, но силы следует рассчитывать всё же человек на двести пятьдесят. Если честно, то считалось так себе. У всех по два револьвера Кольт — Драгун. Двенадцать пуль, и потом их уже не перезарядишь в темноте и во время боя бумажными патронами, которые легко помять. Всё, двести шестьдесят четыре выстрела, если без возможных осечек считать. Ещё есть изготовленный в Златоусте кортик у каждого. Это не та фитюлька, что в двадцатом веке, как украшение, висит на ремне у моряков — это тридцать пять сантиметров очень хорошей, можно даже сказать, лучшей в мире стали — воссозданного Томским губернатором Аносовым булата. И последний довод королей — засапожный короткий нож.

С кортиком в правой руке и револьвером в левой, разделившись пополам, в разные люки стали спускаться пацаны в трюм. Последними шли Лермонтов и Ерофей Иванович. Они, конечно, учителя, но староваты, не та реакция. Шли аксакалы, с револьверами в обеих руках, страхуя учеников.

«Жилая» палуба трюма разделена на кубрики. Ближе к машине, естественно, располагались кочегары и механики, а дальше матросы палубной команды. Это, если со стороны бака. Со стороны квартердека или кормы ближе к машине артиллеристы или канониры жили-поживали, а совсем на корме элита — уорент-офицеры. Группа, которую замыкал Лермонтов, именно к этому кубрику с боцманматами и боцманами отправилась первому. В группе тоже чёткая градация, сперва пятеро калмыков, как наиболее подготовленных именно к диверсионным операциям воинов, а следом два артиллериста и три мичмана.

Все спали на 26-пушечном винтовом фрегате «Эвридика» (HMS Eurydice). Чуть раскачивались гамаки, подвешенные в кубрике, повторяя лёгкую бортовую качку самого фрегата. Гамаков восемнадцать. Больше, чем пришедших россиян. Этот вопрос на тренировках перед выходом в поход тоже прорабатывался. Сначала удары наносят калмыки, а остальные только держат кортики наготове, потом после отправки первых пяти англичан в ад, «школьники» переходят к следующим. В самом крайнем случае Лермонтов убивает из револьвера не вовремя проснувшегося, если он непосредственно угрожает жизни одного из пацанов. Но только в самом крайнем, потому что потом, когда проснётся основная масса матросов, всё уже будет не просто. Револьвер в замкнутом пространстве и против безоружных и сонных моряков аргумент серьёзный, но могут ведь и массой задавить — десятикратный перевес как-никак.

У калмыков сейчас в правой руке кортик, а левая пока свободна. На неё надета толстая кожаная перчатка. Человек не курица, это та бегает кругами вокруг колоды, на которой лежит её отрубленная голова с удивлённо распахнутыми глазами. Бегать со вставленным в глаз клинком он не будет. Но выгибаться и дёргаться будет, и даже закричать попробует, больно же боцману английскому, когда в глаз клинок кортика вставили, до мозга дошёл, повредил там всё выкованный в Златоусте булат, а всё одно больно. Дёргается. Счастье, что гамак, там это предсмертное дёргание не услышать, а вот чтобы не закричал, сначала левая рука зажимает плотно рот и вдавливает голову, а потом правая наносит точный удар в глаз, оставляет его там и фиксирует грудь умирающего, чтобы тот не выпал из гамака и не наделал шума.

Минус пять. Это не бесшумно, как ни старайся, но в этот раз повезло, хрипы и конвульсии остальных не разбудили, устали люди после целого дня обстрела монастыря, да и слух прилично посадили.

Следующие пять. А вот остальных восемь уже с привлечением мичманов. Нормально. Есть вскрик недолгий, здоровый боцман попался. В английском флоте все уорент-офицеры не мелкие. Им зуботычинами порядок наводить. Им матросов в страхе держать. Самых здоровых и выбирают. Теперь легче будет. И руки, как в первый раз, трястись не будут, ведь на баранах и свиньях тренировались, а тут хоть и враги, но живые люди, и навык появился.

Пора в следующий кубрик.

Идеально операция не прошла. Когда группа, где старшим был Михаил Юрьевич Лермонтов, почти заканчивала работу во втором кубрике — месте упокоения артиллеристов фрегата «Эвридики», на носу раздался глухой, почти не слышный из-за множества перегородок деревянных и приличного в три десятка метров расстояния, выстрел. Один лишь из недобитых ещё пушкарей дёрнулся, но стоящий на подхвате лей-гвардии майор в отставке Лермонтов прикладом в висок вырубил этого товарища, а ускорившиеся диверсанты довершили зачистку. Дело сделано.

Но это в кормовой части трюма, там же на носу, выстрелы продолжились. Оно и понятно — разбудили мореманов. Вскоре, однако, и там наступила тишина. Михаил Юрьевич первым выскочил на палубу, забыв, что разменял пятый десяток и понёсся к баку «Эвридики». Добежал и сунулся к распахнутому люку, но оттуда уже поднималась усатая физиономия хорунжего Осипова.

— Что там? — просипел Лермонтов, хотя теперь, наверное, можно и в полный голос говорить, но ночь и обстановка всё же заставила шёпотом говорить.

— А, ерунда, проснулся один не вовремя. Всех зачистили. Не переживайте ваше Высокоблагородие. Порядок у нас. У вас тоже кажись?

— Тоже. Блин, в разведку на Кавказе ходил, в перестрелках сколько раз участвовал, а вымок, хоть выжимай.

— И я словно из реки вылез. Ух, воздух какой ядрёный, надышаться не могу, — хорунжий подошёл к фальшборту, — Как думаешь, Михаил Юрьевич, на «Одине» не услышали?

Лермонтов тоже подошёл к фальшборту. Где-то там, мористее на пару кабельтов, стоял на якоре пароходофрегат «Odin». Сегодня нужно ещё и там побывать. И нужно торопиться. Ночи летом в этих широких короткие

— Полверсты почти, да в трюме стреляли. Не должны.

Он оглядел подтянувшихся к ним ребят.

— Молодцы. Всё, закончили перекур, нас на «Одине» ждут, отправим наглов к норвежским богам. Спускайтесь в баркас.

Событие двадцать шестое

— Я не брал у вас денег!

— Стало быть, и возвращать не хочешь?!

Счастливое число Слевина (Lucky Number Slevin)

У капитан второго ранга Пауля Ирби на Хоккайдо особых сил военно-морских для полномасштабного ответа японцам не было. Всего три корабля у него. Барк «Южная Америка» под командованием лейтенанта Сомова ушел патрулировать острова Курильской гряды. Лето и американских китобоев опять должно видимо-невидимо набежать в Охотское море. За последние два года почти они их уже под три десятка выловили. Часть потопили, часть с грузом арестовали, с десяток просто отпугнули. И что? Не понимают. Пищат, как говорится, но лезут. Чтобы полностью от них избавиться нужно десяток военных кораблей расставить вдоль Курильских островов и топить всех до единого. Пару лет и перестанут лезть, просто кончатся. Но ведь это только половина браконьеров, заплывать и вести промысел к западу от Алеутских островов тоже по договору американским китобоям запрещено, а в Ново-Архангельске говорили, что их там десятки. Ну, и как тут с одним корабликом справишься?