Тайгастрой

— И правильно сделали! — заметил Журба.

— Конечно, правильно! А жена мучается. Она оставила его. Говорит, если б раньше оставила, ничего, а теперь, когда он в беде... Отвернуться от попавшего в беду не по-рыцарски. Да, так считалось прежде. Но теперь другие времена, другие взаимоотношения. Мы в конфликте с государством, в конфликте с обществом не состоим. Кто тебя насильно тащил к врагам? Сам пошел — сам и отвечай! Причем тут рыцарство!

Журба попросил разрешения закурить.

Бунчужный взволнованно продолжал:

— Я его предупреждал. Не послушался. Так и сказал Анне Петровне. Терзаться, говорю, нечего. Вы молодая женщина. И живите, как велит сердце. А сердце у вас хорошее. Жаль, что десять лет мучились с ним. Надо было уйти раньше.

Разговор перешел на прежнюю тему.

— Мы очень рады, Федор Федорович, что вы едете к нам, на площадку.

Бунчужный покраснел.

— Когда Серго Орджоникидзе сказал Гребенникову, что вы должны к нам приехать, Петр буквально преобразился. Он сам мне об этом рассказал. Досадно, что произошла задержка. Но мы уверены, что наверстаем.

После чая Бунчужный показал Журбе, как новому в доме человеку, свои альбомы по энтомологии, коллекции жуков и пауков. Изящно склеенные коробочки приготовляла, как узнал Журба, Марья Тимофеевна.

— Не сочтите, однако, за чудачество! Противно, когда люди оригинальничают. Я просто люблю природу, люблю биологию. И если б не был металлургом, стал бы биологом. Великолепная наука! Сколько в ней сказочного. Вы даже представить не можете!

— Я не сомневаюсь, — сказал Николай. — Я знаю металлургов, которые пишут стихи, играют на скрипке, рисуют.

— Я покажу вам интересный экземпляр тарантула нарбонского, мне подарил недавно один энтомолог, — сказал профессор. — Это молниеносный убийца: он сидит в норке и подстерегает жертву. Если к норке приблизится шмель, тарантул набрасывается и вонзает свой маленький багор в затылок жертвы, — изумительный анатом! — в затылке помещается важнейший нервный центр. Яда, впущенного сюда, достаточно для мгновенной смерти противника. Надо сказать, что и яд шмеля опасен тарантулу, поэтому тарантул избегает поединка, если только не рассчитывает ударить врага на смерть в затылок...

— Таких примеров в жизни человека сколько угодно... — сказала тихо Марья Тимофеевна.

— И очень плохо! И я протестую! Жизнь для людей должна стать цветущим садом! — свирепо набросился на супругу Федор Федорович, словно жена была в чем-то повинна...

Позвонили.

Вошла девушка.

— А, это вы! Пожалуйте, пожалуйте! И прямо к столу. Машенька, налей, пожалуйста, чаю. Как вас по имени и отчеству?

Девушка застеснялась.

— Зовите меня Надей. И благодарю вас. Я только после чаю.

— Кстати, будьте знакомы! Вот еще жертва промпартии: Штрикера посадили, а ко мне прислали группу студентов из Днепропетровска дочитать им специальный курс, который читал бывший мой земляк.

Студентка отличалась необыкновенным здоровьем, — это отметил Журба с первого взгляда, — у нее был румянец во всю щеку, яркий, жгучий и очень белое лицо, — лицо человека, никогда ничем не болевшего, и фигура спортсменки. Голос ниже обычного, но смягченный грудным отзвуком.

— Вы обещали нашей группе конспект лекций, профессор... — сказала Надя Коханец, как бы желая подчеркнуть, что она решилась потревожить профессора единственно потому, что профессор сам предложил группе услугу и потому что группа уполномочила ее выполнить это поручение.

— Успеете подготовиться к завтрашнему утру? Я ведь вечером уезжаю.

Надя задумалась.

— Если б вы могли отложить отъезд хотя бы на один день! — вырвалось у Нади.

— На один день? Товарищ Журба предлагает мне задержаться с выездом на два-три дня! Словом, я вижу, мне не выехать.

— Вместе ехали бы, Федор Федорович...

Бунчужный задумался.

— Нет. Конечно, вы за ночь подготовиться к сдаче курса не сумеете. Я останусь на один день. Но не больше. Так и передайте группе.

— Спасибо, профессор.

Федор Федорович принес обещанный конспект лекций и передал Наде. Девушка поднялась с кресла.

— Как вам угодно, а без чаю мы вас не выпустим!

Николай и Надя вышли вместе.

— Вам куда? — спросил Журба.

— Хотела послать телеграмму.

— Мне также надо отправить несколько телеграмм. Одну из них о том, что ваш профессор выезжает к нам на стройку послезавтра.

— А вы откуда?

— С площадки Тайгастроя.

— Федор Федорович уезжает к вам?

— Да. Вы оканчиваете институт? Вы металлург?

— Да.

Они вышли на Никитский бульвар, свернули на улицу Герцена и вскоре были на центральном телеграфе. И вдруг ему почудился беспокойный запах тайги. Теплое дыхание прильнуло к губам, перед глазами возникла гибкая фигурка, туго обтянутая платьем. Живая тень шла с ним по другую сторону от Нади, и не стоило большого труда ощутить пульсирующую на тонкой кисти жилку: надо было лишь на несколько секунд закрыть глаза. Женя...

Так, с живым человеком справа от себя и с живой тенью другой девушки слева от себя, он поднялся на крыльцо центрального телеграфа.

Они сдали телеграммы — у Журбы их оказалось пять штук, Наде пришлось обождать — и вышли на улицу Горького.

— Мне сюда, — Надя показала в сторону политехнического музея. — К трамваю.

— И мне...

«Да, конечно, я очень скучный... И не знаю, о чем говорить. С Женей мы не молчали бы ни минуты...»

До политехнического прошли молча. Надя поднялась на площадку вагона, Николай — вслед, хотя знал, что это смешно и не нужно.

— Вам тоже в ту сторону? — удивленно, хотя и с улыбкой спросила Надя.

— Да...

Ехали на площадке. Через несколько остановок Николай уронил фразу о том, что вечер хорош и что домой еще рано.

— Вам рано, а нам готовиться надо. Это последняя дисциплина, которую осталось сдать. Работы уйма.

— А потом?

— Что потом? Преддипломную практику мы отбыли. Дисциплину Штрикера сдадим. А в начале июня — защита диплома.

— И на все четыре стороны?

— На все четыре...

У девушки была маленькая родинка на верхней губе — он только теперь это заметил. Он заметил также и свою стесненность, и то, что эта незнакомая ему девушка чем-то влекла к себе, и ему жаль с ней расстаться. Журбе снова показалось, что он до смерти скучен, неинтересен и, наверно, в тягость этой студентке, у которой свои друзья, свои увлечения.