Тайна Jardin des Plantes
Шрифт:
Вскоре Жервеза возглавила Музей естественной истории, зоопарк при котором пополнился новыми… редкими экземплярами. Теперь все устроилось как надо, и ей оставалось только работать.
С помощью вашего покорного слуги — единственного из всех сотрудников Ботанического сада, посвященного в эту тайну, — она принялась «работать» над белыми обезьянами. Раз в неделю, после закрытия зоопарка, мы запирались вместе с ними в лаборатории, чтобы изучать этих представителей светлой аркадийской расы — брать генетический материал и проводить опыты.
Это всегда происходило в присутствии наблюдателей из числа
Одновременно с этим Жервеза создала Общество любителей карьеров — клуб людей, увлекающихся историей парижских подземелий. Все это были люди достаточно влиятельные. Раз в месяц они собирались в «Баскском трактире» (хотя тогда это место еще так не называлось). Никто из членов ОЛК, за исключением самой Жервезы, не знал о существовании Аркадии. Но благодаря им она была в курсе всех работ, которые планировалось проводить под землей, и могла добиться того, чтобы в ходе этих работ для аркадийцев не создавалось никакого риска быть обнаруженными…
Немного отдышавшись, Любен продолжал свой рассказ:
— Нашим первым открытием стало изображение аркадийцев на фотопленке. Точнее, почти полное его отсутствие. Каждый раз оно получалось размытым. Это было одно из многочисленных чудесных свойств знаменитого аркадийского вещества, которое за много сотен лет буквально впиталось в кожу аркадийцев — и темных, и светлых. Поэтому посетителям зоопарка строжайше запрещалось фотографировать или снимать на кинопленку белых обезьян.
Старик снова замолчал, прерывисто дыша. Затем растерянно посмотрел вокруг, словно только что обнаружил, что он сам и двое его гостей находятся будто в гигантском чане, который постепенно заполняется водой.
Вода поднялась уже на полметра. Понемногу она просачивалась в камин, заливая угли, которые возмущенно шипели и дымились. По стенам сбегали многочисленные ручейки. Книги в пластиковых обложках, пустые пивные бутылки, карандаши плавали по всей комнате.
Снаружи о стены и дверь ударялись какие-то предметы, принесенные водой с улицы. Некоторые бились в окна, но стекла пока не поддавались.
«Надолго ли их хватит? — подумала Тринитэ, промокшая до костей и дрожащая.
Но несмотря на эту удручающую картину, Любен продолжал:
— Однако наши бесконечные опыты и помощь наиболее компетентных ученых ни к чему не приводили — казалось, вырождение двух аркадийских рас уже необратимо.
Дверь громко застонала под ударом чего-то тяжелого.
Любен взглянул на нее, потом на окно, стекла в котором уже трещали. Затем перевел взгляд на Сильвена:
— И тогда мы подумали о тебе…
— Обо мне? — произнес с удивлением Сильвен. — Но меня тогда еще и на свете не было!..
— Вот именно, — сказал старик. — Думаешь, ты случайно так увлекся подземными загадками Парижа? Думаешь, случайно на тебя такое воздействие оказали картины, на которых, как ты уже догадываешься, изображены аркадийские пейзажи?
Он помолчал, потом улыбнулся своему воспитаннику.
— Твоя мать была готова на все, чтобы добиться своей
цели. Ты ведь ее знаешь… — сказал он и, с трудом подняв руку, слегка погладил Сильвена по щеке.Сильвен вздрогнул, но не шелохнулся — словно кролик, застывший под пристальным взглядом удава.
— Жервеза ни за что не смирилась бы с поражением. Пусть даже ей пришлось бы отдать свою собственную кровь… Плоть от своей плоти…
Ладонь старика опустилась на затылок Сильвена. Их взгляды встретились. Сильвен чувствовал в глазах жжение.
— Своего собственного сына!
Сильвен вздрогнул и отшатнулся:
— Что ты хочешь сказать?
На губах смотрителя появилась слабая улыбка.
Думал ли Сильвен, что придется пройти еще и через это?..
— Объясни наконец!
Тринитэ вздрогнула всем телом, чуть не свалившись со стола: в этом крике не было ничего человеческого. Она уже не обращала внимания на затопленную хижину, на трещавшие окна.
— Сильвен, ты сын Жервезы Массон и самца белой обезьяны…
Сильвен был оглушен. Он беззвучно открывал рот, не в силах произнести ни слова. Его конечности начали дрожать, каждая в своем ритме, все сильнее и сильнее.
— Вы… потомок человека и белой обезьяны?.. — проговорила Тринитэ, смотревшая на него как на дрессированного зверя в цирке.
Она никак не могла в это поверить, но, судя по серьезному виду старика и непритворному ужасу, охватившему Сильвена, это было правдой.
Не пытаясь больше замаскировать волнение, Любен рассказывал дальше:
— Когда Жервеза поняла, что ей не удастся создать гибрид темной и светлой расы, поскольку их хромосомы были уже несовместимы, она втайне задумала создать новую расу для Аркадии, скрестив одного из светлых аркадийцев с человеком. Это были бы существа, принадлежащие одновременно наземному и подземному миру, в жилах которых текла бы новая и древняя кровь. Разумеется, Жервеза не стала бы предлагать такой эксперимент кому-то из темных аркадийцев — те, разумеется, отказались бы. Но вот что касается светлых…
Лицо Сильвена застыло, словно каменная маска. Руки его механически двигались по кровати, сминая и разрывая старое покрывало.
— А… как она это сделала? — спросила Тринитэ, которая догадывалась об ответе, но все же хотела его услышать.
При этих словах на лице Сильвена появилась гримаса отвращения. Вообразить свою мать вместе с…
«Нет! Я не должен об этом думать! О чем угодно, только не об этом!»
— А ты как думаешь? — спросил Любен без всякой иронии. — Жервеза, как и все другие существа, создана из плоти и крови.
— Вы хотите сказать, что она спала с самцом обезьяны?!
«Да замолчите вы!» — мысленно вскричал Сильвен, не решаясь произнести этого вслух.
— С человеком, — уточнил Любен серьезным тоном. — В те времена светлые аркадийцы были еще почти людьми. Если не считать того, что…
Он не успел закончить фразу — Сильвен буквально зарычал. Это был рев дикого зверя, низкий и хриплый. Животный вопль ярости и боли.
Смотритель взглянул на своего ученика с едва заметным сочувствием. Но сейчас было не время для жалости.