Тайна моего мужа

Сесилия обожала подобные мероприятия. Парад пасхальных шляп обобщал все, что ей нравилось в собственной жизни: благополучие и простоту, чувство общности. Но сегодня действо казалось бессмысленным, дети – сопливыми, а матери – стервозными. Она прикрыла ладонью зевок и почуяла на пальцах запах кунжутного масла. Теперь так пахла вся ее жизнь. Новый зевок застал ее врасплох. Они с Джоном Полом засиделись допоздна, в напряженной тишине мастеря девочкам пасхальные шляпы.

Появился класс Полли, возглавляемый очаровательной миссис Джефферс, которая изрядно потрудилась, чтобы нарядиться огромным, блестящим, завернутым в розовую фольгу пасхальным яйцом.

Полли держалась сразу за ней, вышагивая с важным видом, словно супермодель; ее пасхальная шляпа была лихо сдвинута набекрень. Джон Пол соорудил птичье гнездо из собранных в саду веточек и наполнил его пасхальными яйцами. Из одного выглядывал пушистый желтый игрушечный цыпленок, как будто только что проклюнулся.

– Господи, Сесилия, ну ты даешь, – обернулась Эрика Эджклифф, сидящая прямо перед ней. – Шляпа Полли выглядит потрясающе.

– Ее сделал Джон Пол, – пояснила Сесилия, помахав рукой Полли.

– Серьезно? Повезло же тебе с мужем, – заметила Эрика.

– На редкость повезло, – согласилась Сесилия, отметив, как напевно звучит собственный голос.

Махалия повернулась и посмотрела на нее.

– Ты же меня знаешь, – сообщила Эрика. – Напрочь забыла о параде пасхальных шляп и вспомнила только сегодня утром за завтраком. Тогда я нацепила Эмили на голову старую картонку из-под яиц и сказала: «Придется обойтись этим, малыш».

Она явно гордилась своим бестолковым подходом к материнству.

– А вот и она! Эй! Эгей! – возликовала Эрика, привстала, восторженно размахивая руками, а затем притихла. – Видели этот убийственный взгляд, которым она меня одарила? Она-то знает, что это худшая шляпа на всем параде. Дайте мне еще шоколадный шарик, пока я не застрелилась.

– Сесилия, ты хорошо себя чувствуешь? – нагнулась к ней Махалия, так что подруга почуяла знакомый мускусный аромат ее духов.

Сесилия посмотрела на нее и поспешно отвела взгляд.

«О нет, не смей надо мной хлопотать, Махалия, с этой твоей гладкой кожей и жемчужно-чистыми белками глаз».

Утром Сесилия заметила, что ее собственные глаза покраснели. Когда человека душат, в глазах ведь тоже лопаются капилляры? И откуда она это знает? Она содрогнулась.

– Ты дрожишь! – заметила Махалия. – Ветер сегодня просто ледяной.

– Со мной все в порядке, – заверила ее Сесилия. Невыносимое желание довериться кому-нибудь – кому угодно – было схоже с мучительной жаждой. Она прочистила горло. – Возможно, слегка простыла.

– Вот, накинь-ка.

Махалия сняла с шеи шарф и набросила на плечи подруге. Это был красивый шарф, и чудесный запах Махалии расплылся в воздухе вокруг нее.

– Нет, не стоит, – безрезультатно запротестовала Сесилия.

Она точно знала, что посоветовала бы ей Махалия, доверься она ей.

«Все крайне просто, Сесилия: скажи мужу, что у него есть двадцать четыре часа на то, чтобы сознаться, или ты сама пойдешь в полицию. Да, ты любишь мужа, и да, в итоге пострадают твои дети, но это не имеет отношения к делу. Все крайне просто».

Махалия очень любила слово «просто».

– Хрен и чеснок, – произнесла Махалия. – Все просто.

– Что? А, да. От моей простуды. Разумеется. Дома у меня есть немного.

Сесилия заметила Тесс О’Лири. Та сидела с другой стороны двора рядом с маминой инвалидной коляской, поставленной в конце ряда стульев. Сесилия напомнила себе: следует поблагодарить Тесс за вчерашнее. И кстати, извиниться за то, что даже не предложила вызвать такси. Бедняжке, должно быть, пришлось пройти пешком всю дорогу в гору до дома ее матери. И еще она обещала приготовить для Люси лазанью! Возможно, она действует далеко не так умело, как ей казалось. Она допускает множество мелких ошибок, из-за которых рано или поздно все развалится.

Неужели всего лишь во вторник Сесилия везла Полли на балет и мечтала о мощной волне эмоций, которая сбила бы ее с ног? Сесилия двухдневной давности была дурой. Она хотела чистого, красивого чувства, какое испытываешь, когда видишь в кино пронзительную сцену под великолепную музыку. А вовсе не того, что причинило бы настоящую боль.

– Ой-ой, сейчас свалится же! – воскликнула Эрика.

Мальчик из параллельного первого класса нес на голове настоящую птичью клетку. Это был Люк Лехани – сын Мэри Лехани; Мэри частенько переходила всяческие границы, а однажды даже посмела бросить вызов Сесилии, покусившись на место председателя родительского комитета. Малыш напоминал ходячую Пизанскую башню: он шагал, всем телом накренившись в сторону в отчаянной попытке удержать клетку прямо. Внезапно, хотя и неизбежно, она соскользнула с его головы и рухнула наземь. Бонни Эммерсон из-за этого споткнулась и потеряла собственную шляпу. Бонни сморщила личико, собираясь зареветь, а Люк в изумлении и ужасе уставился на свою искореженную клетку.

«Я тоже хочу к маме, – подумала Сесилия, наблюдая за тем, как матери Люка и Бонни ринулись на помощь детям. – Хочу, чтобы мама утешила меня, сказала, что все обязательно будет хорошо и плакать не из-за чего».

Обычно ее мать бывала на парадах пасхальных шляп, снимая размытые и безголовые фотографии девочек на свою «мыльницу», но в этом году она предпочла посетить Сэма на его параде в престижном приготовительном классе. Там обещали шампанское для взрослых.

«Вот скажи, слышала ли ты когда-нибудь такую глупость? – обратилась она к Сесилии. – Шампанское на параде пасхальных шляп! Вот на что уходят деньги, которые им платит Бриджет».

Мама Сесилии обожала шампанское. Она получит огромное удовольствие, общаясь с бабушками более высокого класса, чем в школе Святой Анджелы. Она всегда демонстративно делала вид, будто не интересуется деньгами, поскольку на самом-то деле крайне ими интересовалась.

Что бы сказала мама, если бы Сесилия пожаловалась на Джона Пола? Сесилия замечала, что теперь, в старости, всякий раз, когда ее мать слышала что-нибудь огорчительное или просто слишком запутанное, на какой-то пугающий миг ее лицо бессмысленно обмякало, как у человека, перенесшего инсульт, словно от потрясения ее разум кратковременно отключался.

– Джон Пол совершил преступление, – начала бы Сесилия.

– О, милая, я уверена, что он ничего такого не делал, – перебила бы ее мать.

А что сказал бы ее папа? У него высокое давление. Это вообще могло бы его убить. Она представила вспышку ужаса, которая исказит его мягкое морщинистое лицо. А потом он оправится и свирепо нахмурится, пытаясь уместить новость на нужную полку в своем сознании.

– А что об этом думает Джон Пол? – вероятно, спросит он машинально, поскольку чем старше становились ее родители, тем сильнее их интересовало мнение Джона Пола.