Тайна Моря

— Сэм прав! — вклинился Монтгомери. — После нашей встречи я обшарил все побережье, изучая его как раз с этой целью. Я пытался поставить себя на их место и найти, что бы им угодило. Можно отплыть в Питерхеде или в Боддаме, поэтому я расставил там дозоры. Там матросы, которых мне прислали из Лондона, и даю слово: если «Вильгельмина» покажется, с Марджори Дрейк на борту она уже не уйдет. Но не в их интересах приближаться к портам. Они бросят якорь где-то в условленном месте в открытом море и заберут своих приятелей на лодке. Между Круденом и Питерхедом десятки мест, где можно спрятать лодку, а потом незаметно ускользнуть. Затем поднимаешь лодку на борт или берешь на буксир, поднимаешь паруса — и поминай как звали. А значит, вот что я предлагаю — ведь, что ни говори, это я здесь мореходный эксперт. Мы расставим дозоры вдоль этой части побережья и будем готовы схватить их после отплытия. «Кистоун» переведем к Бьюкену, чтобы дать ему сигнал, когда заприметим нашу шайку. Он будет держаться в стороне, и эти негодяи не сообразят, что их уже ждут. Когда придет время, он прижмет их к берегу, а там уж мы не растеряемся. Если же он загонит «Вильгельмину» в Фёрт, и того проще. Боевой Дик Морган в стороне не останется; можете поставить все до последнего доллара — если он заметит Голландца, то уж убедится, что на борту не удерживают против воли граждан Соединенных Штатов. Дику плевать на Вашингтон, он хоть завтра выступит что против испанцев, что против голландцев. А если считать еще и яхту этого джентльмена, да чтоб на борту был кто-то из нас, готовый взять на себя ответственность, думаю, мы захватим китобой без труда.

— Я буду на борту! — тихо сказал Дональд Макрэй. — Мой «Спорран» прибудет в Питерхед сегодня днем. Только объясните мне сигналы, чтобы мы знали, что делать, а за остальным я прослежу. Экипаж — люди из моего клана, и я отвечаю за каждого. Под моим командованием они ни в чем не подведут.

Я с жаром пожал руки обоих молодых людей. Что Восток, что Запад — во всем одинаковы! В их сердцах горело боевое рыцарство былых времен, а с инстинктом прирожденных капитанов они бы не побоялись любой ответственности. От своих людей они просили только следовать их приказам.

Они тут же обговорили сигналы. Монтгомери, конечно, этому учился и быстро разработал простую схему, чтобы отдавать приказы флажками, светом или ракетами. В сложности особой потребности и не было — мы понимали, что, как только «Вильгельмина» будет замечена, ее немедленно надо брать на абордаж, где бы она ни находилась. Мы — все до одного — были готовы пойти против любого закона, международного, морского, национального или местного. В нынешних обстоятельствах, если бы удалось вновь напасть на след нашего врага, мы брали на себя широчайшие полномочия.

Вскоре Макрэй отбыл в Питерхед на свою яхту, чтобы немедленно расставить дозорных вдоль побережья. Остальные распределились от Крудена до Питерхеда. Мы не высылали разведчиков, потому что теперь время было очень дорого — причем обеим сторонам. Если враги попытаются сбежать с сокровищем, то перед самым утром — затем каждый час множил для похитителей трудности и риски. На море поднимался туман, мешавший всем. Его густые клочья уже плыли с северо-востока, и растущий ветер зловеще сулил в ближайшие часы опасность как на море, так и на берегу. Каждый из нас взял с собой припасы на ночь и в достатке ракет и белых и красных шашек для сигналов — на случай если потребуются.

При распределении сил у нас, конечно, не хватало людей на равномерный кордон, но мы подбирали точки обзора так, чтобы вне нашего поля зрения не осталось ни одного места, где могла выйти лодка. Я ужасно переживал, потому что клочья белого тумана приносились быстрее и становились все гуще и непрогляднее. Между ними просвечивало море, и вести наблюдение было не так уж трудно, но с каждой минутой ветер усиливался, тумана становилось больше, и мы падали духом: туман накопится в белое облако, что налетит на сушу и укроет со всех сторон, словно закутывая берег ползучим саваном. Мне для наблюдения достался участок от Слейнс-Касл до Данбая — самое что ни на есть дикое и скалистое побережье. За Слейнсом идет длинная узкая бухта с теснящимися утесами, отвесными с обеих сторон, а в ее устье громоздятся титанической мешаниной рифы. Дальше утесы идут отвесно вплоть до бухты Данбай, чье устье стережет огромная скала со множеством кричащих птиц и белыми пиками, отмечающими их места обитания. На полпути между ними находилось место, которое казалось исключительно подходящим для преступников, и на нем я сосредоточил на некоторое время внимание. Некогда контрабандисты провозили здесь немало грузов чуть ли не под носом у береговой охраны. Modus operandi [64] был прост. В темную ночь, когда было известно, что охраны по той или иной причине поблизости нет, по колее в мягкой траве или через поля тут же приходил обоз. Затем наскоро строили кран из двух перекрестных шестов, положив на них третий, подлиннее; один конец находился на берегу, чтобы опускать его или задирать, а второй, соответственно, то нависал над водой, то поднимался над внутренним краем утеса. Довершала это устройство упряжь с ломовой лошадью, соединенная длинной веревкой со шкивом на береговом конце того шеста. Затем контрабандисты сходили под утес, опускалась веревка, и к ней привязывался груз; ожидающую лошадь гнали от моря — и в несколько секунд гроздь бочек или ящиков взметалась вдоль утеса и затем грузилась на поджидающие телеги.

64

Образ действия (лат.).

Перевернуть процесс — проще простого. Если все готово — а я знал, что банда слишком профессиональна, чтобы ждать от нее упущений, — то хватило бы и пары минут, чтобы перегрузить все сокровища в подплывшую лодку. Тем же путем могут спуститься все люди, кроме одного, и этого последнего можно спустить веревкой, если травить ее внизу. Я знал, что в распоряжении похитителей есть как минимум одна телега; в любом случае для таких отчаянных и лихих людей временно завладеть парой телег в сельском краю не составляло труда. И я решил присматривать за этим местом с особым пристрастием. Наверху утес был почти голым, не считая низкой стенки из камня и глины — грубой ограды, что так часто окружает фермерские поля на утесах. Я присел за ее углом, откуда мог видеть почти весь вверенный мне участок. Никто бы не вошел в Данбай, гавань Лэнг или вблизи у скал Касла без моего ведома: утес был отвесным, поэтому я видел все до самого южного прохода в гавань перед скалой Данбай. Порой море накрывалось одеялом тумана и я слышал вдали гудки какого-нибудь парохода; а когда туман поднимался, видел, как труба извергает черный дым в усилии как можно скорее миновать такое опасное побережье. Временами близко проходила рыбацкая лодка по пути на север или на юг; или шел большой парусный корабль с той неощутимой медлительностью, что присуща кораблям далеко в море. Когда появлялась рыбацкая лодка, я с бьющимся сердцем разглядывал ее в подзорную трубу. Я все надеялся, что здесь покажется «Чайка», хотя зачем — сам не знал, ведь шансов, что на борту будет Марджори, почти не было.

После бесконечного и невыносимого ожидания в очередной туманный период я заметил на утесе женщину, прятавшуюся за всем, что попадется на пути, как делают те, кто следят за другими. В этот момент стоял густой туман, но, когда он начал развеиваться, струясь перед ветром, словно дым, я понял, что это Гормала. Почему-то от одного ее вида у меня дико заколотилось сердце. За последнее время она сыграла роль в стольких загадочных происшествиях в моей жизни — происшествиях, как будто обладающих между собой роковой связью или последовательностью. Ее присутствие будто предрекало что-то новое, имело особое значение. Я присел еще ниже за углом ограды и следил за старухой с усиленной бдительностью. По ее передвижениям я быстро понял, что она не высматривает никого конкретного. Она кого-то — или что-то — искала и боялась быть замеченной, а не упустить цель своих поисков. Ложась на край утеса, она заглядывала вниз с превеликой осторожностью. Затем, удовлетворившись, что искомого там нет, проходила чуть дальше и повторяла осмотр. Ее поведение в густом тумане выглядело таким разумным, что я поймал себя на том, что подсознательно подражаю ей. Она могла оцепенеть, как камень, держа ухо по ветру и прислушиваясь с острой, сверхъестественной пристальностью. Сперва я удивлялся, почему не слышу того же, что слышит она, судя по постоянным переменам выражения ее лица. Затем, впрочем, вспомнил, что она родилась и выросла на островах, а у рыбаков и мореходов погодные инстинкты лучше, чем у людей сухопутных, и ее способность перестала быть для меня загадкой. Как же я тогда мечтал хоть о доле ее умений! И тут мне подумалось, что давным-давно она предлагала эти самые умения в мое распоряжение и что я еще могу заручиться ее помощью. С каждым мигом, чем больше разного я вспоминал, эта помощь выглядела все привлекательнее. Разве не Гормалу я видел, когда она следила за доном Бернардино после ухода из моего дома; вероятно, она его туда и привела. А может, Гормала привела к моим дверям и похитителей? Если она о них не знает, то что делает здесь теперь? Почему пришла именно на это место, именно в это время? Что или кого высматривает в утесах?

Я решил, что бы ни случилось, не терять ее из виду; позже, уже узнав о ее цели — благодаря догадке или наблюдениям, — можно было бы попробовать попросить ее об услуге. Пусть она на меня гневается, я все же для нее Ясновидец, и она верила — должна была верить после всего случившегося, — что я прочитаю для нее Тайну Моря.

Чем дальше она пробиралась по нависающему над водой утесу над гаванью Данбай, тем сильнее проявлялись ее интерес и осторожность. Я обошел грубую ограду, которая тянулась параллельно утесу, чтобы оказаться как можно ближе к ней.

Гавань Данбай — глубокая расщелина в гранитной скале в форме буквы Y, чьи окончания выходят в море и образованы скалами по сторонам и высокими утесами островка Данбай посередине. Оба канала глубоки, но при бурном море или сильном ветре чрезвычайно опасны. Даже сила прилива или отлива бросает вызов кормчему. Впрочем, в спокойную погоду они подходят для судов, хоть плохой моряк может и не совладать с волнением стихии. Меня в свое время побросало на тамошних волнах, когда я выходил на лосося с рыбаками, поднимающими свои глубокие плавны?е сети.

Тут я увидел, как Гормала наклонилась, а потом пропала из виду. Она переступила за край утеса. Я опасливо двинулся следом, лег на землю, чтобы она меня не видела, и заглянул вниз.

Вдоль утеса шла зигзагом овечья тропа. И до того крутая и узкая, что у меня, и без того перевозбужденного, голова закружилась от одного ее вида. Но старуха, привычная к скалам западных островов, шагала по ней легко, словно по широкой аллее сада с террасами.

Глава XLIX. Последняя помощь Гормалы

Когда Гормала скрылась под скалой и пропала из виду, я стал ждать ее возвращения. В конце гавани, где узкий пляж упирается в скалу, есть крутая тропинка. И даже она до того труднодоступна, что непреодолима для обычных людей — такими ходят только рыбаки, местные горцы да охотники. Сам я не смел покидать свой пост — из конца гавани я бы почти не видел участок побережья, за которым должен наблюдать, за исключением узкого места между высокими утесами, где справа и слева от Данбайской скалы идут каналы. И тогда я тайком вернулся к своему укрытию за изгибом ограды, откуда видел самое начало пути, которым спустилась Гормала.