Тайна Моря

Пропускайте заглавные буквы или неважные слова.

K и Q, U и V, X и Z — это одна буква.

Приложение Е. Стр. — . Повесть Бернардино де Эскобана, рыцаря Креста Святого Престола, испанского гранда

Когда мой родич, далее испанским кардиналом именуемый, узнал о моем приезде в Рим согласно его тайному указанию, он послал за мной, чтобы призвать в Ватикан. Я немедля отправился и нашел, что, хотя с виду мой родственник состарился, своего доброго расположения ко мне он не изменил ни на йоту. Он тотчас перешел к делу, по коему меня вызвал, отложив на потом разговоры о родине и семье, дорогих нам обоим, и предварил свою речь уверением — необязательным, настаивал я, — что не вызвал бы меня в столь долгое странствие во времена, когда во мне так нуждаются родина и Его Католическое Величество, не будь строжайшей необходимости в моем пребывании в Риме. Дело он объяснил, всячески предвосхищая мое незнание, так ясно и с таким любезным учетом моих потребностей, что я не мог не подивиться его мастерству.

Сразу же упомянувши о стремлении короля вернуть Англию в лоно Истинной Церкви, он дал понять, что великое желание Его Святейшества заключается во всяческом тому способствовании. Для того он пожелал уделить огромные сокровища, накопленные за многие годы. «Но, — сказал мой родич с такой широкой улыбкой, какую только дозволяла его должность, — здесь, в папской курии, короля представляет тот, кто, несомненно являясь ревностным и преданным слугой Его Величества, не имеет должных конфиденциальности и щепетильности, самоотверженности и дисциплины мышления, присущих идеальному послу. Он уже много раз и во многом, слишком многим и в слишком многих странах говорил о Его Святейшестве такое, чего, даже будь оно правдой — а это не так, — на высокой должности посла лучше не говорить. Тем более в миссии, где он желает добиться того, чему обыденный мир придает великую ценность. Граф де Оливарес говорил свободно и не зная удержу, дескать, святой отец не торопится передавать большие суммы денег Его Католическому Величеству ввиду своего скопидомства, алчности, мелкодушия и прочих низменных качеств, какие, будучи повсеместными у черни, пятнают имя наместника Господа на земле! Да, — продолжил родич, увидев, что мой ужас граничит с сомнением, — поверь, в подлинности всего сказанного я уверен. У Рима много глаз, его уши слышат далеко. Папа и его кардиналы не жалуются на нехватку помощников по всему свету. Мало что может случиться в христианском мире — и за его пределами, — что потом втайне не перескажут в Ватикане. Мне известно, что граф де Оливарес не только делился своим мнением о святом отце со светскими друзьями, но и не гнушался повторить его своему государю в официальных депешах. Его Святейшество опечален, что его можно столь превратно понять, и опечален еще боле тем, что Его Католическое Величество без смущения читает подобные наветы. Посему в достижении своих секретных целей он прибег к мерам в обход короля Испании. Ему прекрасно известна высокая цель Его Католического Величества, твоего государя, возвернуть Англию к Истинной Вере; однако ж слишком растревожен он недавними заявлениями государя касаемо назначения епископов. Римский престол есть наивысший епископат Земли, и только его епископу волей самого Господа дана власть надо всеми земными епископатами. „И на сем камне Я создам Церковь Мою“ [70] . Его Святейшество уже сулил миллион крон в помощь великому начинанию Армады и дал слово передать его королю, когда его предприятие — в конце концов, прежде всего к расширению своих владений направленное — начнет приносить плоды. Но граф де Оливарес одним лишь словом недоволен — словом, напомню, самого Божьего наместника — и требует пуще прежнего немедленной выплаты не только обещанной суммы, но и других. Теперь он требует еще миллион крон. Причем пред самим Его Святейшеством держит себя так, словно отказ оскорбителен для него и его государя. Посему Его Святейшество, приватно посовещавшись со мной как с другом — такой чести он меня удостоил, — порешил, что, разумеется, сдержит свое обещание помощи до последней буквы и немало присовокупит вдобавок, однако распорядится великим сокровищем, уже заготовленным для английского предприятия, по-своему. Сделав мне честь и спросившись моего совета, кому вверить сие высокое начинание, — и прибавив к тому, что выбор обязательно падает на испанца, дабы впредь не говорили, будто начинание Армады не имело его полного благословения и поддержки, — он принял мою рекомендацию, что сего высочайшего доверия ты заслуживаешь боле других. О тебе я рассказал, что не только знаю тебя с детства и не нахожу в тебе изъяна, но и что ты происходишь из рода, облеченного честью с мавританских времен».

70

Евангелие от Матфея 16: 18.

Многое еще, дети мои, пересказал мой родич из своих советов Его Святейшеству, до того удовлетворивших его, что он послал за мной, дабы собственными глазами увериться, что я за человек. Затем мой родич добавил, что уже сообщил Его Святейшеству, как я способствую Великой армаде. Как я обещал королю целиком снаряженный корабль с матросами и солдатами из нашей древней Кастилии; да как Его Величество до того был доволен, не встречая прежде таких предложений, что обещал: нести моему судну флаг Кастильской флотилии. А также повелел назвать корабль «Сан-Кристобаль» в честь моего святого заступника и чтобы носовая фигура первой принесла из моей провинции в английские воды лик Христов. Так эта мысль тронула Его Святейшество, что он воскликнул: «Добрый человек! Добрый испанец! Добрый христианин! Я лично распоряжусь о фигуре для „Сан-Кристобаля“. Когда явится дон де Эскобан, он ее получит».

Таким образом поставив меня обо всем в известность, мой родич ненадолго удалился, дабы устроить аудиенцию с папой. Вскоре он поспешно вернулся и сказал, что святой отец желает видеть меня без отлагательств. Я вошел, разрываясь между страхом и ликованием от столь высокой чести для столь недостойного меня. Но когда я предстал перед Его Святейшеством и преклонил колено, он благословил меня и поднял сам. А когда позволил, я посмотрел ему в лицо. Тогда святой отец обернулся к испанскому кардиналу и сказал: «Вы ничуть не ошиблись, брат мой. Се человек, кому я могу доверять безоговорочно».

Вот так, дети мои, он пригласил меня сесть подле себя и долго — боле двух часов — рассказывал о своем пожелании. И, о дети мои, слышали бы вы мудрые слова этого великого и доброго человека. Таким он был сведущим в делах мирских вдобавок к своей христианской мудрости, что словно бы ничего не упускал в рассуждениях; ничего не было слишком малым в мотивах и путях людских, что оказалось бы вне его внимания и понимания. Он с большой откровенностью изложил свой взгляд на положение. Все это время мой родич улыбался и кивал в одобрении; и я преисполнился великой гордостью, что человек моей крови так близок к Его Святейшеству. Святой отец поведал: хоть война — прискорбная необходимость, какую он, будучи земным монархом, вынужден понимать и принимать, бесконечно больше он предпочитает мирные пути — и, более того, верит в них. По его мудрым словам, «логика пушки, пусть она и громче, говорит не так убедительно, как логика жизни от рассвета до заката». Когда позже он присовокупил к этому убеждению, что «звон монет говорит громче их обоих», я сгоряча не сдержался и возразил. Тогда он прервался и, строго посмотрев на меня, спросил, умею ли я давать мзду. На что я ответил, что до сих пор как не давал, так и не брал сам. Тогда он с дружеской улыбкой положил мне руку на плечо и произнес: «Друг мой святой Эскобан, то есть две вещи, не одна; и, хотя брать мзду непростительно, давать ее с высочайшего указа есть лишь долг, как воинский долг не считается убийством, чем считался бы иначе». Подняв руку, чтобы прервать мои возражения, он молвил: «Я знаю, что ты скажешь: „Горе тому человеку, через которого соблазн приходит“ [71] ; но эти доводы, друг мой, в моем ведении, как и ответственность — вся моя. В своем деле ты будешь прощен за исполнение моих повелений. Ты отправишься в стан врага — в страну, что есть неприкрытый и заклятый враг Святой Церкви, что не знает веры и чести. Неисчислимы пути богоугодного дела. Достаточно того, что Он допустил методы недостойные и порочные, и таковые мы употребим в Его целях. Ты же, дон де Эскобан, не знай ни терзаний, ни стыда. Ты находишься под защитой моих приказов!» Затем, когда я склонил голову в признании его воли, он продолжил разъяснения. Сказано было, что на высоких местах в Англии многие открыто торгуют своими знаниями или властью, и стоит им принять плату, как ради собственной репутации и даже безопасности они вынуждены будут споспешествовать нашему делу. «Эти англичане, — произнес он, — есть язычники, и сказано в языческие времена о нашем Святом городе: Omnia Romae venalia sunt! [72] ». Тогда вспомнились мне годы задолго до моей бытности в парижском посольстве, когда мальчишка из британского посольства, показывая мне шифр внутренней тайнописи, как раз тогда до совершенства им доведенный, для примера написал: Omnia Britaniae venalia sunt [73] . И далее вспомнилось, как мы развили и отточили шифр, пребывая вместе в Туре. Его Святейшество сказал, что в великие времена следует раздавать услуги щедрою рукою, но нет и не может быть времени более великого, чем предшествующее возвращению великой страны, уже начинающей править морями, в лоно Церкви. «Для чего, — молвил он, — вверяю тебе сокровища такой величины, какой еще ни одна страна не видала. Дары верных его зародили и расширили, плоды множества побед — приумножили. Только одну клятву возьму я с тебя, и самым торжественным образом, какой только известен Церкви: чтобы сокровище это применялось единственно для той цели, какой предназначено, — распространение Истинной Веры. Принесет оно, разумеется, и Испанскому королевству честь и славу, чтобы во все времена мир знал, как Римский престол полагается на начинание Великой армады! А ежели то великое начинание пойдет прахом из-за грехов человеческих, ты или те, кто переймет Поручение после тебя, коль нас самих уже не будет в мире живых, да передадут с моего благословения сокровище в распоряжение того монарха, что взойдет тогда на испанский престол».

71

От Матфея 18: 7.

72

В Риме все продается! (лат.)

73

В Британии все продается (лат.).

Затем он перешел к подробностям и назвал полную стоимость сокровища. Да как оно будет передано мне в руки и когда; и как его употреблять, когда Армада высадится на английских брегах. Да как мне распорядиться им в случае самому, коли не прикажут доверить его другому. Ежели мне пришлось бы передать сокровище, право на него должно подтверждаться письмом и кольцом, кое понтифик извлек из кошеля — где держит и кольцо рыбака, каким запечатывает все указы, — и позволил разглядеть его подробно, чтобы распознать при случае. Все эти подробности сейчас не имеют значения для вас, дети мои, ибо время их полезности миновало; но, как прежде, важно уберечь сокровище и наконец вручить королю Испании.

Затем Его Святейшество завел речь о моем судне. Он обещался прислать мне в скором времени подобающую носовую фигуру, отлитую для его собственного галеаса великим Бенвенуто Челлини и им самим благословленную. Обещал он мне и моим индульгенцию, которая будет храниться в тайных архивах курии. Вновь благословил меня и в напутствие одарил медальоном святого Кристобаля, из-за коего вкупе с уделенной мне честью я выходил словно паря по воздуху.

По возвращении в Испанию я навестил корабельную верфь в Сан-Лукаре, где уже вовсю шла стройка «Сан-Кристобаля». Я условился со старшим кораблестроителем устроить в сердце галеона тайную камеру, обшитую тиковым деревом из Индии и стальными пластинами укрепленную, да с замком на железной двери, подобным тому, что Педро Венецианец уже сладил для сундука короля. По моему предложению и благодаря его сноровке тайную камеру расположили в таком месте и с такой невзрачностью, что никто, кроме посвященных, не заметил бы ее наличия или даже самого существования. Находилась она как бы в колодце, со всех сторон тиковым деревом и сталью окруженном, без какого-либо прохода под палубой, и открывавшемся лишь сверху, из моей каюты в середине галеона. Для того люди поодиночке и артелями вызывались с других верфей так, чтобы никто из них не знал больше той доли работы, что выполнял сам. За исключением лишь тех из гильдий, кто уже давно доказал свою благонадежность праведной жизнью и молчанием.

Когда завершалось оснащение Непобедимой армады (нарушая порядок событий), в сию секретную полость под моим призором ночной порой, втайне погрузили огромное сокровище, ранее тайно же переданное посланцами Его Святейшества. Я самолично провел опись и пересчет, учитывая чеканное золото по стоимости в кронах и дублонах, а золото и серебро в слитках — по весу. Отдельно мной был составлен список бесчисленных драгоценных камней, как украшенных резьбой, так и инкрустировавших изделия из золота и серебра работы известных мастеров. Составил я список и отдельных камней, коих было превеликое множество всех форм и размеров. Последние я уточнил по виду и числу, выделяя описаниями камни редких размера и чистоты. Тот реестр я заверил подписью и отправил папе с его посланцами, уточнив, что впредь согласно поручению Его Святейшества распоряжусь ими, как он повелит, либо отдам в руки тем, кому он сочтет нужным, где бы и когда бы они ни взошли ко мне на борт и при условии, что приказ Его Святейшества будет подкреплен кольцом с орлом.

Перед отплытием «Сан-Кристобаля» из Сан-Лукара прибыл груз немалого размера из Рима — кораблем папы, чтобы все корсары, кроме турок и безбожников, уважили флаг и воздержались от разграбления, — с носовой фигурой для галеона, как и обещал предоставить Его Святейшество. К ней присовокуплялась запечатанная депеша, наказавшая открыть груз втайне и распорядиться его содержимым с помощью лишь тех, кому я доверяю безоглядно, поскольку оно не знает равных в ценности. Ко всему прочему, ее отлил Бенвенуто Челлини, золотых дел мастер, за чьи шедевры состязались короли со всех концов земли. Пожелание Его Святейшества было таково, чтобы по обращении Англии в Истинную Веру — миром либо силой — сию фигуру святого Кристобаля воздвигли над главным алтарем Вестминстерского собора, где она будет во веки вечные служить символом заботы папы о благополучии душ его английских детей.

Я открыл ящик в присутствии только немногих избранных, и нас воистину сразили красота и богатство вверенной нам драгоценности — а никак иначе ее было не назвать. Великая фигура святого Кристобаля была позолоченного серебра, и металл был такой толщины, что внутренняя полость отдавалась нежным звоном от прикосновения, будто звенел колокольчик. Зато фигура младенца Христа на его плече была целиком из чистого золота. При виде ее все присутствующие пали на колени от благодарности за столь высокое доверие и от красоты сего дара Божественному Величию. Поистине, доброта папы и истовость его художника не знали границ, ибо шла с носовой фигурой ее малая копия — брошь из золота. Вся наша флотилия знала, что носовую фигуру святого Кристобаля прислал сам папа, и когда наше судно шло мимо галеонов, и хольков, и паташей, и галеасов Армады, всюду срывались шляпы и преклонялись колена. Мы обошлись без крещения галеона, ибо в носовой фигуре уже было благословение святого отца, охватывавшее все вокруг.

Никто на борту «Сан-Кристобаля» не знал о существовании сокровища, лишь капитаны галеонов, и хольков, и паташей, и галеасов Кастильской флотилии, кому я доверил секрет (хотя не имя дарителя и не суть или существование самого Поручения), дабы, ежели со мной случится беда, все не пропало бы из-за неведения. И позвольте сказать, к их чести, что мое доверие не предали до самого конца; впрочем, знай они о размере сокровища, все могло быть иначе, человек что воск пред лицем любостяжания.

Сам я отбывал в путь со смешанными чувствами: мое тело, непривычное к морю, вело великую битву с душой, истово верившей в наше начинание. Спустя многие дни штормов и испытаний после того, как мы вышли из Лиссабона и пока мы не нашли убежище в Ла-Корунье, казалось, наша участь предрешена. Ибо буйство ветра и волн не утихало и даже самые сведущие в обычаях и чудесах пучин клялись, что еще не знали ненастья, столь претящего кораблям. Воистину, то время, хотя составлявшее меньше трех недель, тянулось столь долго, как не вообразить человеку на суше.