Тайна нефритового голубя
Шрифт:
– Пока молоко не выпьешь, я тебя не отпущу, – серьезно сказала она.
– С удовольствием, сестренка.
– Не называй меня сестренкой, – притопнула она ногой, и пока Андрей пил, торопливо говорила:
– Андрюшенька, я боюсь. Я очень боюсь. Этот Петлюра может тебя подстеречь где-нибудь. Он страшный человек, я его знаю. И у него всегда с собой нож. Я тебе тоже ножичек завернула – им отец капусту рубит. В случае чего – пригодится.
– Ну, ты даешь, Настюха, – восхитился Андрей, возвращая пустую кружку. – Я и не знал, что ты такая умница, – он наклонился и губами дотронулся до шрамика на ее щеке. – Ты не боись, все будет нормально.
– Подожди,
– Хорошо, Настенька, я буду очень осторожен, – сказал Андрей нежно.
Он уехал, а Настя долго еще стояла у калитки, то и дело смахивая появляющиеся слезинки и шепча сухими горячими губами:
– Андрюшенька, я очень-очень люблю тебя.
9 июля 1977 года. Ментовская
– Да не дергайся ты, бестолочь! Не суетись и послушай, что я тебе скажу… – зло и в то же время как бы просяще говорила Ирина, схватив за руки и крепко прижимая к себе Ольгу Греческий профиль.
Девушки уже около часа сидели в одной из двух камер предварительного заключения в здании городского отделения внутренних дел. Ирину и Ольгу привезли сюда на милицейском УАЗике в сопровождении того самого дружинника, который разнял и задержал их во время драки. Сколь ни просили и та, и другая отпустить их, бугай с красной повязкой был неумолим, добросовестно доставил нарушительниц в отделение и не уезжал оттуда, пока старшина милиции производил досмотр и составлял опись отобранных вещей.
Ирина была в бешенстве. Из-за этой неврастенички Ольги она упустила иконку, которая, в прямом смысле слова, была от нее на расстоянии вытянутой руки.
«С таким носярой и еще ревность свою дурацкую проявляет, да еще и прилюдно. Оторва крашеная!» – думала она про соперницу.
Оставаться в отделение на всю ночь Ирине совсем не улыбалось. Когда мордатый лысоватый милиционер отбирал вещи, она обратила внимание, как блеснули у него глазки при взгляде на интимные фотографии. Подождав, пока за дверью камеры стихнут шумливые голоса, она настойчиво постучала в закрытое окошко.
– Вам ведь понравились фотографии, правда? – она слащаво улыбнулась открывшему окошко милиционеру. – Постой, начальник, не закрывай! – остановила она его. – Может, отпустишь нас, а?
– Хулиганок так просто не отпускаем.
– Так давай договоримся, начальник. Если хотите, – мы с Греческим профилем покажем вам аттракцион, как девочки любовью занимаются, а вы нас за это домой отпустите.
– Фотографии-то уж больно интересненькие, ешк-кинт, – усмехнулся милиционер.
– Хочешь статью за распространение порнографии припаять, начальник? – Ирина была невозмутима. – Так я те фотки на улице нашла. И с огромным удовольствием дарю их вам на память.
– Ишь ты, чем удумала лапу клеить! – старшина снова усмехнулся. – Шибко хитра ты, плотвичка.
– Начальник…
– Ладно, калым принимается. А что там насчет любви девочек?
– Тебе понравится, начальник, – весело подмигнула ему Ирина и подплыла к Ольге, сидящей на скамье с поджатыми ногами.
Принять условия, при которых милиционер вроде бы обещал их выпустить, Ольга поначалу наотрез отказалась. Но Ирина умела уговаривать и тем более обольщать.
– Дурашка, не собираешься же ты в этой конторе лягавской всю ночь куковать, – шептала она, отталкивая Ольгины пальцы, мешающие расстегивать на ней рубашку. – Они
же могут и протокол составить за хулиганство в общественном месте, представляешь? Нам чик-чирикнуться дел-то всего минут на пятнадцать. Только не строй из себя пай-девочку. Мне про твои похождения в гаражи все известно. Если не хочешь, чтобы об этом твой Петлюра узнал, прекращай кочевряжиться!Сопротивление Ольги становилось слабее и слабее, пока она окончательно не сдалась и не начала выполнять все, что хотела такая настойчивая и непреклонная Ирина.
Старшина, оставшийся в одиночку хозяйничать в отделении после отъезда дежурного офицера на ежевечернюю проверку улиц города, поначалу равнодушно и даже с некоторым показным неудовольствием наблюдал за девицами. Однако происходившее в камере постепенно заинтриговывало его все больше, и вскоре, вдавившись лицом в зарешеченное дверное окошко, он уже сопел, как паровоз, то и дело вытирая носовым платком вспотевшую лысину.
Он даже не услышал, как позвонили во входную дверь, и только повторный настойчивый звонок отвлек его от невиданного ранее зрелища. Прикрыв окно, он поспешил открыть дверь. На пороге стоял улыбающийся во весь рот его сосед Лексий и показывал из-под полы пиджака горлышко бутылки. За ним стоял парень, которого старшина не раз видел у соседа в гостях.
– Давайте, хлопчики, ешк-кинт, заваливайте по-бырому, – поторопил он, пропуская их вперед и закрывая дверь. – Айда за мной. Такие фокусы-покусы покажу – с ума сойти!
– Мы по делу, Николаич, – попытался возразить Лексий, но тот схватил его за руку и потащил за собой.
– После все дела, ешк-кинт, – старшина подтащил его к двери, за которой продолжалась оргия.
Лексий и прильнувший вместе с ним к окошку Андрей так и застыли, пооткрывав рты. Ирина тоже заметила, появившихся новых зрителей и даже узнала обоих парней, что еще больше ее раззадорило…
– Ладно-ладно, хлопчики, дайте мне-то позырить, – старшина не без труда оттолкнул гостей от двери. – Ты что там, самодуринку приволок? – бросил он через плечо. – Так давай, откупоривай ее по-бырому. А ты лафетнички тащи из дежурки и бутеры. Они, ешк-кинт, в столе, в нижнем ящике, – велел Андрею, прежде чем снова приникнуть к окошку.
Андрей понял, что залез не в тот ящик, который имел в виду милиционер. Бутербродов здесь не было, зато хватало исписанных журналов, бланков, конвертов, фотографий… Он задвинул ящик, но тут же выдвинул его снова. На одной из фотографий его брат Шурик был в том же самом положении, в котором буквально минуту назад Андрей видел Ольгу Греческий профиль. Таких фотографий нормальному парню действительно можно было стыдиться и бояться. Андрей быстро сунул их в нагрудный карман пиджака.
Теперь, чтобы Шурик окончательно почувствовал себя вне опасности из-за какого-либо шантажа, оставалось изъять из дома Ирины компрометирующую пленку и оставшиеся фотографии. И сделать это нужно было, не откладывая в долгий ящик, пока Ирина пребывает в отделении милиции.
Они втроем выпили по стаканчику и закусили, не отходя от двери в КПЗ. Николаич, узнав, что Лексий хлопочет за своих друзей – таких положительных и ни в чем не виноватых, разрешил тем убираться ко всем чертям. После чего, не выпуская из рук наполовину опустевшую бутылку, отпер соседнюю камеру и выдернул оттуда помятых Митлза и Геру. Выпроводив четырех друзей из отделения, старшина еще раз приложился к бутылке. Потом распахнул дверь женской камеры.
– Что ж вы только о себе думаете, хулиганочки? – спросил он у замерших девушек.