Тайна, приносящая смерть

– Не слышал. – Степушкин растерянно моргал.

Он правда ничего не слышал. Спал как убитый. Даже сны какие-то видел. Как почтальонка ушла, он чай допил, которым ее угощал и себя заодно, решил прилечь перед телевизором, так и отрубился.

– Почтальонша – это Фекла, что ли, у вас? – выслушав его рассказ, спросила Лялька.

– Она.

– А чего это ты ее чаем-то угощать кинулся? – прищурилась она ревниво.

– Так она сама запросила. Ой, говорит, устала. Да и новостями заодно, мол, поделюсь.

– Поделилась! – зло рассмеялась его подружка. – Она тебе стопудово дряни какой-нибудь в чай вкатила, идиот!

– Ей-то зачем?! – не понял он.

Представить себе толстопятую неповоротливую почтальоншу, влезающую к нему в окно котельной, было невозможно. Да и ботинок у нее таких не было. Она в резиновых ботах ходила и зимой, и летом, потому что отекшие ноги не влезали больше ни во что. А следы были точно от мужских ботинок, он же не дурак совсем.

– А сынок-то у нее на что, Жорик??? – Лялька так разошлась, что даже постучала ему кулаком по лбу три раза, с силой постучала, он аж поморщился от боли. – Ты что про сынка-то ее знаешь, болезный мой?

– Про сынка? – Он начал вспоминать, что Фекла ему рассказывала про своего сына, вспомнилось мало, почти ничего. – Школу закончил. В армию не взяли. Сидит дома, работы нет.

– А дома, знаешь, чем занимается?

– Нет! Я у нее в гостях не бывал и к себе не зазывал.

Это было правдой. Их местная почтальонша в число приглашаемых им женщин не входила. Брезговал он ее мясистостью, неопрятностью, болтливостью.

– А сынок у нашей Феклы хакер помешанный, Жора!!! Он еще в седьмом классе какую-то олимпиаду в области заумную выиграл, что о нем все газеты писали!

– И что?

– А ничего! Написали и забыли через неделю. Учить его, что ли, кто станет за свой счет! Одним гением меньше, разве плохо для нашей страны? Правда, премию ему какую-то для здешних мест заоблачную дали. Так он матери ни копейки, болтают, не дал. Все на компьютер и прибамбасы к нему потратил, – она выдохнула с силой, помотала в воздухе концом кабеля, обнаруженного в подвале. – Это хорошо, что мы так вовремя спохватились. Слушай...

Вот тут Лялька как-то не по-хорошему глянула на него сначала, потом оглядела каменную подвальную кладку, задержала взгляд на стеклянных банках, пустом закроме для картошки.

– Ты ничего тут не прячешь?

– Где? – Между лопатками у Степушкина стало мокро.

– В подвале? Не прикидывайся, что не понимаешь! – Глаза ее теперь сделались непроницаемо черными, и из самой глубины этой черной бездны вдруг засквозило холодом. – Жора-а! А ну глянь на меня! Ты что, деньги здесь прячешь?

– Почему сразу деньги? – запаниковал Степушкин. – С чего ты взяла, что деньги?

– Но они же у тебя есть, ты сам сказал, что можешь любой мой каприз выполнить, если я соглашусь выйти за тебя, ну?

– Могу... Выполнить... – через паузу выговорил он и сразу подумал, что согласия-то она своего так и не дала, а вот насчет денег вынюхивает. На душе сделалось подло. – И выполню, если выйдешь. Но... Денег здесь нет!

– А где они?

Она спросила будто бы так – походя, будто и не таилось никакого интереса в ее вопросе, будто помощи ради, а не во вред, а ему сделалось еще гаже, чем прежде.

– В банке деньги, Ляля, где же еще! – воскликнул Степушкин с фальшивым смешком. – Неужели в банках с огурцами закатаны? Смеешься, что ли?

– В банке так в банке. – Она отвернулась и начала наматывать на руку обнаруженный кабель. – Это даже лучше. А то видишь, что творят-то... Но это точно ублюдок Феклы, больше некому. Больше тут гениев отродясь не водилось. Я прессу регулярно просматриваю... Но вот как... Слушай! Я, кажется, поняла!

Степушкин растерянно моргал, старательно тесня Ляльку вверх по ступенькам, к выходу из подвала. Вдруг молодым зрением своим углядит тот самый кирпич, который он не так давно вытаскивал, когда содержимое тайника своего проверял? Вдруг увидит, что самый краешек его не очень ровно лежит и цементной кромки на нем нету, оттого он не так плотно, как остальные, прилегает? Он-то увидал, чего же ей не увидеть.

Он почти не слушал ее складных рассуждений по поводу того, каким образом могла антикварная вещица очутиться в руке убитой Маши Углиной. Хотя хорошо рассуждала, бестия, логично.

Будто малый этот – сын почтальонки – дружил с дочкой погибшей. И сама Лялька не раз видела их вместе и в их селе, и здесь, когда приходила или приезжала на редкие свидания к Степушкину. У гения этого мотоцикл был, так вот он на нем между деревнями и мотался, как дерьмо в проруби.

– Как ни гляну, он возле магазина отирается. Все с Маринкой лясы точит. Та прямо от него без ума. Такой, говорит, умненький мальчик. Такой вежливый, такой талантливый. Все, мол, к Сашке Углиной клинья подбивает, а та нос воротит. Только, видать, не очень-то она воротила, раз вещица, украденная у тебя, у мамаши ее убитой в руке очутилась.

Степушкину наконец удалось самому выбраться из подвала и Ляльку увести. Он запер дверь, снова вернув на место замок. Подхватил Ляльку под локоток и повел в кухню. Теперь, когда тот самый тайный кирпич в кирпичной кладке не мозолил ему глаза и не заставлял судорожно сглатывать, он мог и послушать, о чем думает его молодая любовница.

– Ты-то что думаешь по этому поводу, Жора? – ткнула она его локотком в бок и поспешила высвободить руку. – Чего вспотел-то так?

– Вспотеешь, – жалостливо отозвался он, рухнул без сил на стул у стола. – Слежку тут местные хакеры за мной организовали, а я как дурак... Думаешь, серьезно, меня вчера эта толстомясая снотворным опоила?

– А чего тут думать-то?! Тут и коню понятно, что раз не слыхал ты, как тут плинтуса твои с притолоками трещали, значит, спал как убитый. А ты разве так обычно спишь? Ты спишь, Жора, чутко. Это я тебе точно говорю.

Лялька стояла возле стола, воинственно уткнув кулак в бок. Смотрела все время куда-то поверх его головы, будто размышляла о чем-то, не имеющем к нему никакого отношения. Да и говорила скорее с собой, чем с ним. Мысли вслух, что называется.

– Сначала они обчистили твой тайник в пристройке. Понаблюдали и обчистили. А теперь... – продолжала она бормотать, постукивая в такт словам вторым кулачком по столу. – Кстати, а с чего этот гений вдруг именно к тебе прицепился? Почему решил установить свои гляделки именно в твоем доме, а не в чьем-то еще?!

– А ты уверена? Может, тут вся деревня под присмотром, – резонно заметил Степушкин и вдруг снова захотел выпить.

Все происходящее с ним в последнее время после долгих спокойных лет казалось ему кошмаром куда большим, чем тюрьма. Там все было просто и понятно. Он сам вор. Вокруг него такие же воры, убийцы, хулиганы, наркоманы. Путевых людей, включая охрану, не было и быть там не могло. Волчья стая, одним словом. И законы там были волчьими. И жить по ним он привык: тихо, не высовываясь, не суетясь особо, но и не шестеря без надобности.